Ночь с 24-го на 25-е июля 1910 г. Я. П.

Прощай, Лёвочка! Спасибо тебе за мое прежнее счастье. Ты променял меня на Черткова; о чем-то вы оба тайно сегодня согласились, и вечером ты говорил, что ты решил предоставить себе свободу действий и ничем не будешь стесняться. Что это значит? Какая свобода?

Доктора советовали мне уехать, и вот я уехала и ты совсем свободен иметь всякие тайны, à parte1 [отдельно] и свидания с Чертковым. А я всего этого больше видеть не могу, не могу... Я измучилась от ревности, подозрений и горя, что ты у меня отнят на всегда. Пыталась помириться с своим несчастием, видать Черткова, и не могу. — Оплеванная дочерью, оттолкнутая мужем, я покидаю свой дом, пока в нем мое место занимает Чертков, и я не вернусь, пока он не уедет. Если же правительство оставит его в Телятинках, я вероятно не вернусь никогда. Будь здоров и счастлив своей христианской любовью к Черткову и всему человечеству, исключая почему-то твоей несчастной жены.

Толстая вписала текст этого письма после своей дневниковой записи под 26 июля. Письмо было написано перед отъездом Толстой из Ясной Поляны 25 июля. Об этом отъезде читаем в дневнике Толстой: «Утром я решила уехать из дому, хотя бы на время. Во-первых, чтоб не видать Черткова и не расстраиваться его присутствием, тайными заговорами и всей его подлостью, и не страдать от этого. Во-вторых, просто отдохнуть и дать Льву Николаевичу отдых от моего присутствия с страдающей душой. — Куда я поеду жить, я не решила еще. Уложила чемодан, взяла денег, вид, работу письменную и думала или поселиться в Туле, в гостинице, или ехать в свой дом в Москву. Поехала в Тулу на лошадях, которых выслали за семьей Андрюши. На вокзале я его окликнула, и решила, проводив их в Ясную, ехать вечером в Москву. Но Андрюша, сразу поняв мое состояние, остался со мной, твердо

решив, что не покинет меня ни на одну минуту. Делать нечего, согласилась и я вернуться с ним в Ясную [...]. Езда взад и вперед, волнение — все это меня очень утомило, я едва взошла на лестницу и прямо легла, боясь встретить мужа и его насмешки. Но неожиданно вышло совсем другое, и очень радостное. Он пришел ко мне добрый, растроганный; со слезами начал благодарить меня, что я вернулась [...] И он обнимал, целовал меня, прижимал к своей худенькой груди, и я плакала тоже и говорила ему, как по-молодому горячо и сильно люблю его и что мне такое счастье прильнуть к нему».

№ 434

31 августа 1910 г. Ясная Поляна.

Сейчас проводила Лёву, милый Лёвочка, и очень мне его жаль; он, конечно, не спокоен и со мной так нежно прощался. Обещал 3-го мне сюда телеграфироватьо решении суда о решении суда. Толстая пометила: «Суд был над изданной сыном Львом статьей его отца «Восстановление ада», которую арестовали». .

Получила утром итвое твое [...] письма. Толстой писал из Кочетов 29 августа: «Ты меня глубоко тронула, милая Соня, твоими хорошими и искренними словами при прощаньи. Как бы хорошо было, если бы ты могла победить то — не знаю,
как назвать, — то, что в самой тебе мучает тебя. Как хорошо бы было и тебе, и мне. Весь вечер мне грустно, уныло. Не переставая думаю о тебе» (ПЖ, стр.588—589)., иТанины письма Танины письма. В АСТ имеется секретка от 29 августа.
О настоящем письме Толстой занес в своем «Дневнике для одного себя» под 2 сентября: «получил очень дурное письмо от нее. Те же подозрения, та же злоба, то же комическое, если бы оно не было так ужасно и мне мучительно, требование любви». , которые меня очень обрадовали. На меня здесь навалилось столько дела и забот, что я немного ошалела, тем более, что встала так же рано, как в Кочетах, а вчера легла так же поздно.

Погода восхитительная, но какое-то странное впечатление произвела на меня Ясная Поляна. Всё совершенно изменилось, т. е. конечно мой взгляд на всё изменился. Точно что-то похоронила на веки и надо по-новому начать жизнь. И как после похорон (хотя бы Ванички) долго, долго болело сердце от утерянного любимого существа, так и теперь болит та рана, которую так неожиданно послала мне судьба от утерянного счастья и спокойствия.

Здесь, пока, я как будто стала спокойнее в привычной обстановке и без множества устремленных на меня посторонних глаз, перед которыми совестно, так как никому не известен и не интересен источник моего горя.

Искренна я была всегда, несмотря ни на какие другие, бесчисленные мои недостатки. Искренно любила и люблю тебя, и глубоко сожалею, что причиняю тебе страданья, что горячо и искренно выразила тебе.

Твоя С. Толстая.

Очень меня огорчило в письме твоем опять всё то же: желанье, чтоб я себя победила, т. е. чтоб опять можно было по-прежнему общаться с любимым человеком, и не скрою, что я очень плакала, что делать. И ты не можешь победить себя, как и я.