Мне очень жаль, что мое письмо тебя расстроит; но я предпочла написать, ибо разговора могу и не вынести, сердце и при письме так стучит, что удары в стол отдаются. Письмо это разорви, чтобы неосторожно не попало посторонним. — Ты скажешь, что деньги остались и их надо хорошо употребить. Денег мало; можно купить муки, дров, посадить человека, и пусть выдает самым нуждающимся. Столовые открывать нельзя; в них явится такая потребность везде, что очень скоро дело это окажется невозможным. Кроме того на это нужно опять много людей, и их не будет. Помощь же в виде раздачи можно поручить Павлу Ивановичу, благо он за это взялся, т. nbsp; е. согласился приехать, когда нужно.

Посылаю два объявления, но оба на посылки. Дубликаты на горох я послалаЕрмолаеву Ермолаев. — Григорий Алексеевич Ермолаев. На станции Клекотки имел базу для ссыпки хлеба, был комиссионером у помещиков, принимал грузы и сдаваемый помещиками хлеб. , верно вы получили; их было именно два.

Прощай, милый Лёвочка, береги себя, пожалуйста; не пей везде воды сырой; лучше бери с собой миндального молока, когда будешь отъезжать далеко, и то на кипяченой воде. Целую Машу и Веру и кланяюсь Елене Павловне.

С. Т.

Предшествующее письмо от 14 июля не печатаем.

№ 267

18 июля вечер. 1892 г. Я. П.

Вчерашнее письмо у меня на совести, но что делать, крик сердца не удержишь.

Вчера приехала Маня Рачинская, ехавшая на поезде сЖеней Писаревой Женя Писарева — жена Р. А. Писарева., и к нашей радости мы имели свежие известия, что в Бегичевке все здоровы и благополучны. У нас тоже все слава богу. БылВеликанов Великанов — Павел Васильевич Великанов, народный учитель, был в переписке с Толстым., очень хороший он и живой человек. Маня Рачинская уехала сегодня. Завтра мы все, кроме Митички, Ванички и Саши, легкомысленно едем наконцерт Фигнера концерт Фигнера. Николай Николаевич Фигнер (1857—1919) — певец-тенор; летом жил в своем имении в 6 верстах от Ясной Поляны. . Дети в восторге, а я боюсь суеты, экипажей, вообще боюсь задохнуться и захлопотаться. Сегодня, впрочем, я здорова, было тепло и чудный, красивый вечер. — Тане немного лучше и она повеселела. — Как вам теперь трудно, как я страдаю постоянно за вас, за то тяжелое, неопределенное дело, которое пришлось взять на себя. Надо развязать всё попроще. Пустыню Сахару не заставишь производить, если она засохла. И не по нашим это слабым силам. Целую тебя, милый Лёвочка, Машу и Веру. От Эрдели ничего еще нет.

Как мне тоскливо без тебя, Лёвочка, хоть бы можно было не разлучаться!

№ 268

20 июля. Вечер. 1892 г. Я. П.

Сегодняполучили от вас два письма получили от вас два письма. Толстой писал 19 июля: «Дела наши понемногу уясняются: т. е. определяется то, что нужно, и как сложится дело. Нужно необходимо кормить население местности втрое или вчетверо меньше прошлогодней, но нужда в этой местности хуже прошлогодней. Кроме того, так как осталось около 10 вагонов разного хлеба и денег (не знаю сколько, кажется, около 12 тысяч), то надо продолжать детские приюты, как я и обещал в последнем отчете. К приютам же этим мы хотим пристроить сейчас самых нуждающихся и слабых. Столовые же — придется открыть их позднее — в сентябре» (ПЖ, стр.424). — М. Л. Толстая писала 14 июля из Бегичевки: «Урожай ужасно
плох. Грустно смотреть на поля, копны редкие, овес совсем плох. Папа пишет, совсем здоров. Теперь примемся за выборку на будущий год самых несчастных деревень и людей» (АСТ)., милые Лёвочка и Маша, и видно, что вам тяжело живется в Бегичевке. Напрасно ты, Лёвочка, себя с двух концов жжешь, т. е. истатью Статью. Толстой был занят писанием: «Царство божие внутри вас». догоняешь до конца, и дела по голодающим, которых так много. Ни то, ни другое хорошо и обстоятельно не кончишь, а устанешь страшно. Я это всё издали чувствую. Тянет, тянет за душу — бесконечно это Бегичевское мучительное дело! И тянет, тянет — эта статья. Лучше бы по очереди сделать эти два дела.