Все материалы
Я шил сапоги.
Не верьте только себе в том, что в сближении с женщинами есть что-то особенно хорошее, смягчающее. Всё это обман похоти.
Наша жизнь между двумя вечностями ни более, ни менее велика, и последствия ее как для того, кто умирает, так и для тех, кто остается, — одни и те же.
Я берегу чувство, как сокровище, потому что оно одно в состоянии прочно соединить нас во всех взглядах на жизнь; а без этого нет любви.
Ничего не делал из назначенного
Очень хорошо. Я себя давно так умственно и физич[ески] хорошо, бодро не чувствовал.
Желаю и надеюсь, что эта глава удовлетворит вас так же, как она меня вполне удовлетворяет.
желание славы есть последняя одежда, которую снимает о себя человек. Я чувствую постоянно всю силу этого соблазна. И постоянно борюсь с ним.
Удивительное дело, в 81 год только только начинаю понимать жизнь и жить.
Пишу Вам не как министру, не как сыну моего друга, пишу Вам как брату, как человеку
Вы, пожалуйста, после неприятного впечатления, которое произведет на вас это письмо, подумайте, что я на траве и сплю, и не выводите никаких обо мне заключений.
Теперь лето и прелестное лето, и я, как обыкновенно, ошалеваю от радости плотской жизни и забываю свою работу.
Я все по старому — пытаюсь писать, но не втянулся хорошенько.
Я вообще последнее время перед смертью получил такое отвращение к лжи и лицемерию, что не могу переносить его спокойно даже в самых малых дозах.
Арест его есть очень печальное для него и его друзей, особенно для меня, печальное недоразумение
Вот правило, которому для счастья жизни должно следовать: избегать всего, что расстраивает.
Слишком уж он затянулся в привычке одурения себя: табак, вино, песни и вероятно женщины. С людьми в таком положении нельзя говорить — их надо лечить
Не верьте себе, когда на вас найдет то состояние, которое мы все испытываем...
Письмо ваше тронуло мое сердце. Оно дышит любовью. А в этом всё, и живу я только этим одним желанием: увеличивать и взращать в себе любовь к богу и ближнему
Я вам бог знает что написал из Москвы, дорогой Николай Николаевич, и теперь меня мучает за это совесть.
Встал в 11. Хотел писать, не шло.
