Все материалы
Письмо ваше тронуло мое сердце. Оно дышит любовью. А в этом всё, и живу я только этим одним желанием: увеличивать и взращать в себе любовь к богу и ближнему
Живу совершенно беспечно, не принуждая и не останавливая себя ни в чем: хожу на охоту, слушаю, наблюдаю, спорю.
Я вообще последнее время перед смертью получил такое отвращение к лжи и лицемерию, что не могу переносить его спокойно даже в самых малых дозах.
Если бы гениальные произведения были сразу всем понятны, они бы не были гениальные произведения.
Жив.
Ничего не пишу, занимаюсь Конфуцием, и очень хорошо. Черпаю духовную силу.
Чувствую неповоротливость старости
Не надо тревожиться.
Не усиливайте своей привязанности друг к другу, но всеми силами усиливайте осторожность в отношениях, чуткость, чтоб не было столкновений.
Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан с телеграфами, с железными дорогами, журналистикой. У нас это самое совершилось теперь.
А я так на днях был в Туле и видел всё, что давно не видал: войска, лавки, полицию и т. п., и захотел было осердиться на всё это, как бывало, да потом опомнился
Посылаю вам молитву, которую люблю повторять, когда свертываешься и чтобы не свертываться.
Письма ваши производят на меня очень тяжелое впечатление, так как я вижу в них недоброе чувство ко мне...
В Москве тяжело от множества людей.
Не верьте себе, когда на вас найдет то состояние, которое мы все испытываем...
Я все по старому — пытаюсь писать, но не втянулся хорошенько.
Все дни живу бесцветно, но прозрачно, всех люблю естественно, без усилия.
Я здоров, как можно быть здоровым скверно прожившему жизнь старику
Маша замужем, и мне жалко, жалко. Не такая она, чтобы этим удовлетвориться.
Самое простое и самое короткое нравственное правило состоит в том, чтобы как можно меньше заставлять других служить себе...
Других же людей не судить, а стараться любить тем больше, чем больше они заблуждаются и потому несчастны.
