Все материалы
Получил я от брата Николая Записки Охотничьи его ― листа 3 печатных. На днях покажу Тургеневу, но по моему прелестно.
Встал поздно, порубил. Очень хорошо работалось.
Очень жарко. Я даже не купаюсь, а то прилив к голове.
Всё слабость и уныние.
Желаю и надеюсь, что эта глава удовлетворит вас так же, как она меня вполне удовлетворяет.
Пишу Вам не как министру, не как сыну моего друга, пишу Вам как брату, как человеку
Здоровье лучше. Писать ничего не хочется.
Люди любят меня за те пустяки — «Война и мир» и т.п., которые им кажутся очень важными.
Очень благодарен Вам за Ваше любезное предоставление нам возможности пользоваться Вашим Mignon
Слишком уж он затянулся в привычке одурения себя: табак, вино, песни и вероятно женщины. С людьми в таком положении нельзя говорить — их надо лечить
Перечел ваше письмо, отложенное у меня для ответа. Очень сожалею, что не могу дать вам определенного ответа на ваш вопрос: крестить или не крестить.
Вы говорите: как идти, куда? Вопрос этот может быть только тогда, когда думаешь, что знаешь, куда надо идти. А думать этого не надо.
Не помню, писал ли я в последнем, что в ваших словах о работах моих в поле и ваших за книгами есть нотка упрека.
Я берегу чувство, как сокровище, потому что оно одно в состоянии прочно соединить нас во всех взглядах на жизнь; а без этого нет любви.
Живу совершенно скотски; хотя и не совсем беспутно, занятия свои почти все оставил и духом очень упал.
Я перебесился и постарел.
Ваша догадка неверна: не ближайшее окружающее ввело меня в соблазн желания смерти, а общее безумие и самогубительство жизни
Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан с телеграфами, с железными дорогами, журналистикой. У нас это самое совершилось теперь.
Простите, что говорю вам такие пошлости
А я так на днях был в Туле и видел всё, что давно не видал: войска, лавки, полицию и т. п., и захотел было осердиться на всё это, как бывало, да потом опомнился
Рад, что и Горький и Чехов мне приятны, особенно первый.
