Все материалы
Письма ваши производят на меня очень тяжелое впечатление, так как я вижу в них недоброе чувство ко мне...
А я так на днях был в Туле и видел всё, что давно не видал: войска, лавки, полицию и т. п., и захотел было осердиться на всё это, как бывало, да потом опомнился
Чтение газет и романов есть нечто вроде табаку – средство забвения.
Других же людей не судить, а стараться любить тем больше, чем больше они заблуждаются и потому несчастны.
Пишу Вам не как министру, не как сыну моего друга, пишу Вам как брату, как человеку
Я перебесился и постарел.
Желаю и надеюсь, что эта глава удовлетворит вас так же, как она меня вполне удовлетворяет.
После ужина болтал с Епишкой до петухов.
Перечел ваше письмо, отложенное у меня для ответа. Очень сожалею, что не могу дать вам определенного ответа на ваш вопрос: крестить или не крестить.
Слишком уж он затянулся в привычке одурения себя: табак, вино, песни и вероятно женщины. С людьми в таком положении нельзя говорить — их надо лечить
Устал я очень, милые друзья, и потому не осуждайте письмо.
Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан с телеграфами, с железными дорогами, журналистикой. У нас это самое совершилось теперь.
Всё слабость и уныние.
То, что срок нашей земной жизни не в нашей власти и всякую секунду может быть оборван, всегда забывается нами.
Лизавета очень хороша. Глаза.
Никогда мы перед разлукой не были так равнодушны, как этот раз, и потому мне все об тебе щемит.
Люди любят меня за те пустяки — «Война и мир» и т.п., которые им кажутся очень важными.
Не верьте себе, когда на вас найдет то состояние, которое мы все испытываем...
Пожалуйста, не сетуйте на меня, что второй раз утруждаю Вас письмом. С совершенным почтением.
Знать, что было и будет, и даже то, что есть, мы не можем, но знать, что мы должны делать, это мы не только можем, но всегда знаем, и это одно нам нужно.
Я все по старому — пытаюсь писать, но не втянулся хорошенько.
