Все материалы
Мне ужасно совестно и досадно, что я затерял две ваши рукописи. Пожалуйста простите меня.
Простите, что говорю вам такие пошлости
Здоровье лучше. Писать ничего не хочется.
Письма ваши производят на меня очень тяжелое впечатление, так как я вижу в них недоброе чувство ко мне...
Делаю пасьянсы — вроде сумашествия. Читал.
Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан с телеграфами, с железными дорогами, журналистикой. У нас это самое совершилось теперь.
Я перебесился и постарел.
Никогда мы перед разлукой не были так равнодушны, как этот раз, и потому мне все об тебе щемит.
Не верьте себе, когда на вас найдет то состояние, которое мы все испытываем...
У вас незаметно ни малейшего признака писательского дарования, и я советовал бы вам не заниматься этим.
Много думал, но ничего не делал.
Вы, пожалуйста, после неприятного впечатления, которое произведет на вас это письмо, подумайте, что я на траве и сплю, и не выводите никаких обо мне заключений.
Вам верно много икалось, дорогой Афанасий Афанасьич, после того как мы с вами расстались.
Самое простое и самое короткое нравственное правило состоит в том, чтобы как можно меньше заставлять других служить себе...
А я так на днях был в Туле и видел всё, что давно не видал: войска, лавки, полицию и т. п., и захотел было осердиться на всё это, как бывало, да потом опомнился
Рад, что и Горький и Чехов мне приятны, особенно первый.
Весь наш разговор свелся к тому, что, по моему мнению, революционная деятельность безнравственна
Чувствую неповоротливость старости
Я берегу чувство, как сокровище, потому что оно одно в состоянии прочно соединить нас во всех взглядах на жизнь; а без этого нет любви.
Устал я очень, милые друзья, и потому не осуждайте письмо.
Не помню, писал ли я в последнем, что в ваших словах о работах моих в поле и ваших за книгами есть нотка упрека.
