Все материалы
Я шил сапоги.
Радуюсь вашей радости, милые дорогие друзья, очень, очень радуюсь.
Живу совершенно беспечно, не принуждая и не останавливая себя ни в чем: хожу на охоту, слушаю, наблюдаю, спорю.
У вас незаметно ни малейшего признака писательского дарования, и я советовал бы вам не заниматься этим.
Других же людей не судить, а стараться любить тем больше, чем больше они заблуждаются и потому несчастны.
Всё слабость и уныние.
Я не люблю писать жалостливо, но я 45 лет живу на свете и ничего подобного не видал.
Контраст между роскошью роскошествующих и нищетой бедствующих всё увеличивается, и так продолжаться не может.
Очень жарко. Я даже не купаюсь, а то прилив к голове.
Я, к моему удивлению и глубокому огорчению, убедился в том, что некоторые из моих семейных не намерены, как они сами открыто это заявляли, исполнить мое желание
А я так на днях был в Туле и видел всё, что давно не видал: войска, лавки, полицию и т. п., и захотел было осердиться на всё это, как бывало, да потом опомнился
Простите, что говорю вам такие пошлости
Я здоров, как можно быть здоровым скверно прожившему жизнь старику
Никогда мы перед разлукой не были так равнодушны, как этот раз, и потому мне все об тебе щемит.
Очень, очень благодарю вас за вашу любовь ко мне и отвечаю тем же. Привет всем вашим нашим.
Встал в 11. Хотел писать, не шло.
Чтение газет и романов есть нечто вроде табаку – средство забвения.
Самое простое и самое короткое нравственное правило состоит в том, чтобы как можно меньше заставлять других служить себе...
Вы говорите: как идти, куда? Вопрос этот может быть только тогда, когда думаешь, что знаешь, куда надо идти. А думать этого не надо.
Живу почти один, а народу бездна — гости за гостями. Работаю немного. — Коля ваш в степи. А вы как? Не уехали ли тоже? Пишите обо всем.
Теперь лето и прелестное лето, и я, как обыкновенно, ошалеваю от радости плотской жизни и забываю свою работу.
