На другой день старик Корней поднялся раньше всех. Лихорадки не было. Он слез с печи, размял высохшие портянки, обулся на палатях и надел мешочек.
— Что ж, дед, позавтракал бы, — сказала старуха.
— Спаси бог. Пойду.
Старик поблагодарил и простился.
— Заходи, когда назад пойдешь, живы будем...
На дворе был тот тяжелый осенний туман, закрывающий всё. Но Корней хорошо знал дорогу, знал всякий бугор и хоть сделались за 15 лет из прутьев деревья, знал все кусты и рябины и ветлы по дороге.
Деревня Прыски была всё та же, только построились с краю новые дома, каких не было прежде. И из деревянных домов стали кирпичные. Его двухэтажный дом был такой же, только постарел. Крыша была давно некрашена, и на угле выбитые были кирпичи, и крыльцо покривилось.
В то время, как он подходил, из скрипучих ворот вышла степенная матка с жеребенком, старый мерин чалый и третьяк. Старый чалый был весь в ту матку, которую Корней еще привел с ярмонки. Должно, это тот самый, что у нее тогда в брюхе был. Та же вислозадина и та же широкая грудь и костистые ноги. Собака черная выскочила, залаяла, но это и породы была другой, чем мохнатый Волчок, которого он оставил в доме. Он подошел к крыльцу,99 Зач.: к двери. — Неужели просить Христа ради? — подумал он. взошел на него и отворил двери в сени.
— Я к тебе, Марфа.
Она выскочила в сени и заперла дверь.
— Чего ко мне? Милостыни, так под окном просят.
— Марфа. Я Корней, — сказал старик и заплакал. И он по лицу ее увидел, что она узнала его. Она испугалась и тотчас же озлобилась.
— Бреши больше. На старости лет.100 хвастаешь Мели, чего не надо. Корней помер. Мы его в церкви поминали.