—Что ты со мной делаешь, что ты со мной сделала, — сказал Андрюха и ухватил ухватила ее за руку. Но она вырвалась:

— Брось, вишь народ идет, увидит.

Андрюха не спал всю ночь, а она с солдаткой пришла к телегам и завалилась спать посередь баб и заснула, как мертвая, ничего не слыхала, не видала. Андрей долго сидел на копне, слушал, рыскал около телег, но Маланья не встала; слышал он только, как собаки лаяли на станции, как петухи закричали, птицы проснулись, мужики пришли, сменились из ночного, как роса холодная покрыла землю и сено. Он сам не помнил, как заснул. На восходе его разбудили. Маланья была такая же, как всегда, как будто ничего не было. —

Как роса посошла, позавтракали, принялся народ опять зa работу. Самая веселая работа подошла, возить, в стоги метать; кто поехал хворосту на падрину рубить, кто телеги запрягал, кто копны разваливал, кто жеребий кидает. День был красный, а старики говорили, что по приметам не устоять: росы мало было, табак у дворника в тавлинке к крышке прилип, ласточки низом летали, и мгла в воздухе была, из дали не синело и так то парило, что сил не было.

До обеда уж порядочный стог скидали, с телег подавать стали и зa большими вилами послали — не доставали. На скирду 3-е подавальщиков, 2 с каждой стороны, один очесывает. Дворнику сначала клали. Он сам распустил поясок, тоже подает — брюхо толстое — так и льет с него. —

Баб возить заставили. Маланька с солдаткой возят; только привезет, на возу сидит, мужики закрутят, валют, чтоб ее свалить, только успевай соскакивать,25 Поперек рукописи, со слов: Баб возить заставили, до слов: успевай соскакивать, написано: Все чище, чище. а то вывалют с сеном, то-то смеху. Раз не поспела, вывалили. Андрюха в подавальщиках был со мной. Хоть наша сторона по легче была, в тени, а замаялся мой малый без привычки, так что беда. Ну известно, перед народом старается не отстать, навилит, навилит, — особо, как бабы смотрят, — перегнется, перехватит — другой раз не под силу, ну подымешь. Пойдет, ноги подламываются, навилина над головой, сверху на потное лицо сухия травки сыпятся, липнут. Тут зарость, чьи скорее подают. «У нас больше». И шум, и смех, и работа то, и запах, как одурелый сделаешься. А дворник все подгоняет — тучки собираются; что подгонять, дело свое — стараются из последней моченки. К обеду скидали один стог, вывершили, веревку перекинули, спустились. Андрюха пошел, рук не чует. Чуть вздремнули, другой кидатьстали. Охабками сначала живо идет, по зеленому листу падрины, потом выше, выше наши бабы зарются, беда. Тучки же заходят.

— Братцы, кидай пупом, живо, ведро поставлю.

То-то закипело. А тучка ближе, ближе, ветер поднялся. Залез наверх дворник, на него кидать пошли; борода раз- вевается, не успеет огребать, завалили совсем; вылезет, опять завалят.

— Давай еще! Принимай! Вали с бабой! Круче вывершивай, отопчи, одергивай сверху. Еще осталось много ли?

— Две копны за кустами.

Бабам ехать пришлось — не знают, говорят. Андрюха мой, вижу, ослабел вовсе, бьется, да уж как лист дрожит.

— Ступай, ты знаешь.

A ветер сильней, сильней, тучка так и надвигает, борода и рубаха у дворника треплются, как на скворешнице. Обтер пот Андрюха, полез в телегу.

— Давай бабу еще на верх, — кричит.

— Нам давай.