— Кому что назначено.

— Это тот, что бежал.

— Теперь туда убежит, где уж не поймают, — говорили больные.

Никитин, между тем, то с тем же почти радостным удивлением, которое выразилось на его лице, смотрел вокруг себя, то морщился и жалобно, по детски, стонал.

— О-о-о-о-о! — громко и долго застонал он, когда его клали на койку.

Когда же положили, он всё так же удивленно глядел вокруг себя, не отвечая на вопросы окружавших его больных, как будто он не видал их, а видел что то другое, что особенно, не переставая, удивляло его.

Пришел доктор и стал осматривать раненого. Он велел повернуть его, чтобы посмотреть сзади.

— Это что ж? — спросил доктор, указывая на белые рубцы на белой спине и заду.

— От порки, — проговорил Никитин.

— Что?

— Его наказывали за побег, — сказал фельдшер.

— Гм... Надо очистить рану, там полно щепок. Ну-ка повернись.

Никитина перевернули и стали хлороформировать.

Доктор вынул из раны два осколка дерева, но не стал искать дальше, а поспешно зашил рану и снял с лица Никитина хлороформ и стал будить его. Никитин пел.

— Миленькие вы мои, — заговорил Никитин, как только проснулся. — Голубчики вы мои. За нами хлопочете. Спасибо вам, родненькие. Спасибо вам. Слава Богу! Ох! Слава Богу!