— Да ничего, оттрепала.

— Ах вы, бедняга. Смотрите, чтоб больше не было, — сказала она, еще раз улыбнувшись, и вместе со мною вышла на парадное крыльцо и тотчас, как с знакомыми, заговорила с приезжими, а я пошел в канцелярию. Я видел, как Хаджи-Мурат смеющимися глазами смотрел на нее.1202 И она взглядывала на него, говоря с офицерами, и это не понравилось мне, и понимал что

Канцелярия воинского начальника была недалеко, и я застал Ивана Матвеевича, как всегда курящего и сердито распекающего писаря.

Когда я рассказал ему, что приехал Хаджи-Мурат, он, как всегда, ничему не удивляясь, не удивился и этому,1203 а только поморщился и крякнул, и выругав еще раз писаря, он продолжая бранить писаря. Потом скрутил новую папироску, закурил, надел1204 3 ач.: шапку папаху и не переставая курить и ворчать1205 на что-то на начальство, которое прислало ему «этого чорта», пошел к своему дому. Я пошел1206 вслед вместе с ним, желая еще посмотреть на Хаджи-Мурата, но Хаджи-Мурата на улице уже не было. У крыльца стояли только спешившись конвойные — восемь казаков и четыре горца и держали в поводу лошадей: горского офицера и белого прекрасного кабардинца Хаджи-Мурата.1207 Очевидно, Марья Дмитриевна пригласила приезжих в дом. Это не понравилось Ивану Матвеевичу, и он тут же распорядился очистить для приезжих квартиру у отставного каптенармуса Лебедева, и вошел в дом, я же пошел к себе. Иван Матвеевич не пригласил меня к себе, и я пошел к фельдшеру, а потом к себе.

Во всё время пребывания1208 его Хаджи-Мурата в нашей крепости я не видал его. Кроме того, что я боялся быть лишним, придя в это время к Ивану Матвеевичу, меня еще за эти дни опять оттрепала сильнейшая лихорадка.

К Хаджи-Мурату, как рассказывали, приходили за это время несколько раз лазутчики из гор, и он с ними переговаривался о своем семействе, оставшемся в горах и задержанном Шамилем.

Все в укреплении только и говорили, что про Хаджи-Мурата, стараясь хоть мельком увидать его, и даже из Грозной и Хасав-Юрта приезжали офицеры, только за тем, чтобы взглянуть на него.

Людям, не бывавшим на Кавказе во время нашей войны с Шамилем, трудно себе представить то значение, которое имел в это время Хаджи-Мурат в глазах всех кавказцев. Кроме того, что Хаджи-Мурат был самым могущественным и удалым наибом Шамиля,1209 подвигам его за 12 лет с тех лор, как он перешел к Шамилю, не было конца. Теперь он вдруг передался русским, обещая воевать против Шамиля. делавшим чудеса храбрости, вся его история была самая удивительная.

Сущность его истории была вот какая: аварец бедной семьи, он в 30-х годах сблизился с аварским ханом и, когда наследник Кази-Муллы, начавшего священную войну против неверных, Гамзат, предательски убил1210 не хотевших покориться ему и державшихся русской стороны молодых аварских ханов, он один с братом Османом отомстил Гамзату — бросился на1211 Гамзата него в мечети и убил его, а потом поднял всю Аварию и, под покровительством русских, получив даже чин русского прапорщика, стал управлять ею.1212 на него был донос Но враги или завистники его донесли на него, что он хочет перейти к Шамилю, и1213 его схватили русские власти арестовали его, привязали к пушке, а потом повели1214 его в крепость,1215 где должны были судить. В то время, как его вели по горной тропинке, он к генералу. Но на пути к крепости,1216 когда выбрав время и место, когда тропинка, по которой его вели, была так узка, что только один солдат держал его,1217 за веревку, которою были связаны руки остальные же растянулись по одному, он рванулся и вместе с солдатом1218 ведшим его бросился под кручь. Солдат убился на смерть, а он сломал ребро и ногу,1219 но его нашли ребро залечили, а нога осталась короткая.1220 Потом, когда он выздоровел и узнал, что его враг Ахмет-Хан убил всех его братьев, он решил уйти Выздоровев, он не вернулся к русским, а ушел к Шамилю, и с тех пор1221 воевал с русскими. То, что он делал у Шамиля, мы все знали стал его правой рукой. Он делал чудеса смелости и удали, среди1222 белого дня врывался в города и укрепления и уводил пленных и лошадей. Так он напал на Темир-Хан-Шуру — чтобы отомстить врагу своему Ахмет-Хану, ворвался в ханство и увел его жену.

Вот этот то человек жил теперь у нас в крепости, и понятно, что все интересовались им и желали видеть его.

Накануне отъезда Хаджи-Мурата из нашей крепости мне удалось1223 однако, не только увидать его, но по приглашению Ивана Матвеевича провести с ним целый вечер. Оказалось, что Марья Дмитриевна в виду опасности, которую представляла для Ивана Матвеевича возможность бегства Хаджи-Мурата, решила поместить его у себя. Она отдала ему две передние комнаты и несмотря на то, что ссорилась с его нукерами, особенно с рыжим, которого она1224 было выгнала вытолкала из кухни,1225 так за что тот чуть не зарезал ее, она с Хаджи-Муратом вошла в самые дружеские сношения.1226 так что он подарил Ивану Матвеевичу свой золотом отделанный кинжал, как только Иван Матвеевич имел Когда она имела неосторожность похвалить1227 его и еще его тонкую, белую бурку, с серебряными застежками,1228 которую похвалила Марья Дмитриевна он подарил ей ее. Она же, хотя1229 В подлиннике ошибочно не зачеркнуто: Марья Дмитриевна и уговорила мужа отдарить Хаджи-Мурата золотыми неидущими часами, она все-таки была тронута его щедростью и хвалила его.

Когда я в этот вечер пришел к Ивану Матвеевичу, Хаджи-Мурат молился Богу. Он очень строго исполнял пятикратную молитву с омовениями, и для этого ему было отведено место на крылечке. Когда я проходил мимо, он сидел на бурке, на своих босых ступнях и, закрыв лицо руками, шептал что-то. Потом он встал на бурку, еще что-то проговорил и сел обуваться. Я поспешил пройти, чтобы он не заметил меня, и прошел в гостиную, где собралось несколько офицеров. Одни около Марьи Дмитриевны у чайного стола и другие около стола закусок, водки и чихиря. Когда Хаджи-Мурат1230 большими мягкими шагами вошел хромая на свою одну короткую ногу, сломанную в то время, как он полетел под кручь с солдатом, все встали и по очереди за руку поздоровались с ним. Он был в шелковом черном бешмете и белой черкеске и в папахе на бритой голове, на туго стянутом поясе был большой кинжал в золотой отделке. Он был очень учтив и спокойно величествен. Иван Матвеевич пригласил его на тахту, но он, поблагодарив, сел на стул к чайному столу. Молчание, воцарившееся при его входе, очевидно, нисколько не смущало его. Он внимательно оглядел все лица и остановил свои глаза на хозяйке. Марья Дмитриевна, как хозяйка, нашла это молчание неловким и обратилась к переводчику, прося его спросить, привык ли он в Тифлисе к русским обычаям.

— Айя! — сказал он, блеснув глазами на Марью Дмитриевну.

— Он говорит, что да, — отвечал переводчик.

— Что же понравилось ему?