Он уж засыпал, как вдруг ему как будто где-то далеко послышался слабый, нерешительный голос, творящий староверческую молитву: «Господи Іисусе Христе, сыне Божий, помилуй нас!» — Он прислушался: кто-то слегка стукнул в стекло окошка. Ерошка откашлялся.
«Кому быть? В старые годы так то девки по ночам ходили. А може Пакунька?»
«Господи Іисусе Христе»... повторил голос, но вдруг замолк. Ванюша повернулся на кровати.
Дядя Ерошка сейчас догадался, что кто бы это ни был, кто-то хотел видеть его одного.
«Аминь», сказал он тихо, встал в одной рубахе и, осторожно ступая по половицам, которые подымались с одного конца, подошел к окну, поднял и своей широкой спиной, в которую вжималась его голова, загородил все окно.
Вдруг его голова с необыкновенной быстротой вернулась в хату и лицо его выражало серьезную озабоченность и почти страх. Он взглянул на Ванюшу (Ванюша не шевелился), одним шагом подошел к постели, взял ключь от клети, лежавший под подушкой, и опять высунулся в окно. На дворе была темная ветряная ночь. Когда он высунулся, он сначала ничего не разглядел, кроме своего забора, но тотчас же его привычным глазам представились фигуры двух Татар, из которых один стоял у угла, а другой подошел к самому окну, так близко, что дядя слышал и чувствовал его быстрое дыханье. Татарин этот молчал и беспокойно оглядывался. Это быстрое движение черных глаз напомнило что-то странное дяде Ерошке.
— «Дядя», дрожащим казацким голосом замолил Татарин.
Тут то Ерошка высунулся назад, изменившись в лице, и оглянул Ванюшу. Он узнал в Татарине своего любимца Кирку, которого он уже 6 лет считал мертвым.
— «Ступай в избушку», сказал он, подавая ему ключ.
«Этот со мной — из гор», сказал Кирка, указывая на черную тень Татарина, неподвижно стоявшего у угла, Киркин голос дрожал и глаза ни одно мгновенье не оставались на одном месте. Он все оглядывался.
«Иди с ним», сказал Ерошка по-татарски Татарину; «я сейчас приду».
Первый испуг и недоумение старика исчезли, он определил себе положение Кирки и свой образ действий, его звуки голоса и движенья опять стали решительны и спокойны. Он живо, но тихо, чтобы не разбудить Ванюшу, надел чамбары и бешмет и подпоясался кинжалом. Но он надел не старые, а новые бешмет и чамбары. По его мнению, в таком случае надо было показать себя. Он пошарил еще руками по полке и взял две спички и Ванюшины медные деньги, которые лежали на окне, потом нагнулся и из под Ванюши достал из погребца флягу с водкой. Все это быстро и неслышно. В сенях он нашел под лавкой постояльцеву одну полную бутылку с вином, одну отпитую; он их взял с собой. Лепешка у него была в избушке.
Нагруженный таким образом, он сошел, стараясь меньше скрипеть, с сходцев и верными шагами, нагнув голову от ветра, который дул ему навстречу и так и трепал его бешмет, он подошел к клети, толкнул плечом дверь и перешагнул через порог. Чеченец, облокотясь плечом о притолку, стоял у двери и смотрел в дверь глазами, которые, казалось, и в темноте видели. — Увидав старика, он взялся было за пистолет, но по слову Кирки опустил руку и опять также спокойно стал смотреть в открытую дверь. Как будто он был дома. Кирки не видать было у входа. Дядя Ерошка ощупью поставил посуду на пол, нашел свечку, притворил дверь и зажег свечу.
Когда осветилась клеть с своей сетью, ястребом, хламом и своими гнилыми стенами, чеченец взглянул на мгновенье на старика и, опять заплетя ногу за ногу и положив сухую руку на ручку шашки, стал смотреть в отверстие двери. Кирка сидел на бревне у стены и закрывал лицо руками.
