Л. Н. вечером мне:

— Жалко, что вас не было. Мы с такой любовью провожали его. Мне особенно было приятно, с какой любовью провожали Николая Николаевича все: и гости, и дети.

Л. Н. вернулся к столу, где был разговор как раз о том.

Л. Н. заметил:

— Помощник пристава сказал, что делает по предписанию господина министра. Говорил это таким голосом, что очевидно было: министр — бог ему.

Мария Николаевна: Помощник пристава, которого я оплевала. Я плюнула ему в спину и сказала: «С удовольствием плюну вам».

Л. Н.: Исправник — тот умный, он знает, а помощник — он начал говорить, а тот его перебил.

Варвара Валерьяновна: Когда уходили, никому в глаза не поглядели. Были смущены.

Л. Н. спросил, кто подписал акт о ссылке Николая Николаевича: Столыпин или Курлов? Если Курлов, можно на Столыпина подействовать.

Л. Н., когда ложился спать, сказал мне:

— Я радуюсь, что у меня никакого личного чувства нет, что я потерял такого хорошего сотрудника. Просто жалко мне его как человека. Я думаю, судя по его высылке, по письмам, которые получаю, из Петербурга и со всех сторон — просят книг, — что религиозное движение усиливается, правительство это чувствует и потому высылает.

Л. Н. о Николае Николаевиче и о Лебрене (я заговорил про его письмо):

— Все мы идем по одному пути и все больше сближаемся.

Говорили о 12-летней Танечке Денисенко: она очень живая, восторженная, бойкая.

Л. Н.: Много опасностей ей предстоит, между иными и та, что будет сочинять.