— Повещали, кормилец, да недосуг все. И на барщину, и дома, и ребятишки, все одна. Дело наше одинокое, — отвечала старушонка, жалостно потряхивая головой.

Учрежденное Князем с такой любовью и надеждою на несомненную пользу деревенское заведение для подаяния простых медицинских средств больным крестьянам не могло принести пользы в этом случае, которого он не только не предполагал, но и даже понять не мог хорошенько. Это озадачило его, он поспешил переменить разговор.

<Посмотрим твою избу, сказал он, всходя в нее. — На лево левой 96 Зачеркнуто крест на крест. Раньше было после слов: наклеены возле: <Но я уверен, что из одного этого мрачного угла возносилось к Небу гораздо больше искренних молитв, чем из сотни образных с золочеными иконами и налойчиками красного дерева>.

За столомъ была широкая лавка, покрытая рогожей и овчинами, около нея и подъ ней стояли свѣтецъ, кадушки, ушатъ, ведра, ухватъ. Противуположную сторону занимали почернѣвшая большая смрадная печь и полати.

Неровные темно серые стены были увешаны разным тряпьем и хламом и покрыты тараканами. Изба была так мала, что в ней буквально трудно было поворотиться, и так крива, что ни один угол не был прям. В середине потолка была большая щель и несмотря, что в двух местах были подпорки, потолок, казалось, не на шутку угрожал разрушением.

— Да, изба очень плоха, — сказал Князь, всматриваясь в лицо Чурису, который потупившись, казалось, не хотел начинать говорить об этом.

— Задавит нас и ребятишек, задавит, — начала приговаривать баба, прислонившись к стене под полатями и, казалось, собираясь плакать.

— Ты не говори, — строго сказал ей Чурис и продолжал, обращаясь к Князю и пожимая плечами, — и ума не приложу, что делать, Ваше Сиятельство, и подпорки и подкладки клал; ничего нельзя исделать. Как тут зиму зимовать? Коли еще подпорки поставить да новый накатник настлать, да перемет переменить, да покрыть хорошенько, так, може, как-нибудь и пробьемся зиму-то, только избу те всю подпорками загородишь, а прожить можно, а тронь, и так щепки живой не будет.

Николиньке было ужасно досадно, что Чурис не обратился прежде к нему, тогда как он никогда не отказывал мужику и только того и добивался, чтобы все прямо приходили к нему за своими нуждами, — а довел себя до такого положения; он очень зол был за это на Чуриса, рассердился даже, пожал плечами и покраснел, но вид нищеты и спокойная беззаботность, окружающая его, нетолько смягчили его гнев, но даже превратил его в какое-то грустное, но доброе чувство.

— Ну, какже ты, Иван, прежде не сказал мне этого? — сказал он тоном нежного упрека, садясь на лавку.

— Не посмел, Ваше Сиятельство, — отвечал Чурис, но он говорил это так смело и развязно, что трудно было верить ему.

— Наше дело мужицкое, как мы смеем, да мы... —начала было всхлипывая баба.

— Не гуторь, — лаконически сказал Чурис, полуоборачиваясь к жене.

— В этой избе тебе жить нельзя, это вздор, — сказал Николинька, подумав несколько, — а вот что мы сделаем: видел ты каменные герардовския — эти с пустыми стенами — избы, что я построил на Старой Деревне?