— Она поехала домой, кажется. Я понимаю, что для M-me Ставрович это, да и всякую женщину с нервами. Я мужчина, да и то нервы. Это гладиаторство. Недостает цирка с львами.

Это была фраза, которую сказал кто то, и все радовались, повторяли. Михаил Михайлович взял и поехал домой. Жены не было. Кити сидела одна, и лицо ее скрывало что то под неестественным оживлением.

Михаил Михайлович подошел к столу, сел, поставил локти, сдвинув чашку, которую подхватила Кити, положил голову в руки и117 тяжело начал вздох, но остановился. Он открыл лицо.

— Кити, — чтож, решительно это так?

— Мишель, я думаю, что я не должна ни понимать тебя, ни отвечать тебе. Если я могу свою жизнь отдать для тебя, ты знаешь, что я это сделаю; но не спрашивай меня ни о чем. Если я нужна, вели мне делать.

— Да, ты нужна, чтобъ вывести меня изъ сомнѣнья. — Онъ глядѣлъ на нее и понялъ ея выраженіе при словѣ сомнения. — Да и сомнений нет, ты хочешь сказать. Все таки ты нужна, чтоб вывести меня из сомнения. Так жить нельзя.118 Ты привыкла у меня спрашивать, от меня учиться жизни. Забудь это всё. Я несчастное, невинное наказанное дитя. Мне рыдать хочется, мне хочется, чтоб меня жалели. Чтоб научили, что мне делать. Правда ли это? Неужели это правда? И что мне делать?

— Я ничего не знаю, я ничего не могу сказать. Я знаю, что ты несчастлив, а что я...

— Как несчастлив?

— Я не знаю как, я вижу и ищу помочь.

Въ это время зазвучали колеса, раздавливающія мелкой щебень, и фыркнула подъ самымъ окномъ одна изъ лошадей остановившагося экипажа. Она вбѣжала прямая, румяная и опять больше чѣмъ когда нибудь съ тѣмъ дьявольскимъ блескомъ въ глазахъ, съ тѣмъ блескомъ, который говорилъ, что хотя въ душѣ то чувство, которое она имѣла, преступленья нѣтъ и нѣтъ ничего, чтобы остановило. Она поняла мгновенно, что говорили о ней. Враждебное блеснуло въ ея взглядѣ, въ ней, въ доброй, ни одной искры жалости къ этимъ 2 прекраснымъ (она знала это) и несчастнымъ отъ нея 2-мъ людямъ.

— И ты здесь? Когда ты приехал? Я не ждала тебя. А я была на скачке и потом от ужаса при этих паденьях уехала.

— Где ты была?

— У.... у Лизы, — сказала она, видимо радуясь своей способности лжи, — она не могла ехать, она больна, я ей все рассказала.

И как бы радуясь и гордясь своей способностью (неизвестной доселе) лжи, она, вызывая, прибавила:119 — Мне говорили, что убился Г., и Б. очень убился.

— Мне говорили, что убился Иван Петрович Балашев, очень убился. Ну, я пойду разденусь. Ты ночуешь?