Да, говорят, испортили.
— Какой вздор!
— Я тоже думаю. Так, от стыда. Ах, хорошо сено — чай настоящий, — сказал старик, желая переменить разговор и вместе с тем тяготясь бездействием.
Левин внимательно присмотрелся к Ваньке Парменову и его жене.
Ванька ловко стоял на возу, принимая и отаптывая навилины сена, которое сначала охабками, потом вилами ловко подавала ему его молодая красавица-хозяйка. С вилами она налегала упругим и быстрым движением на копну, стараясь захватить больше, выпрямлялась, перегибая спину, перетянутую красным кушаком, и, выставляя полные груди из-под белой занавески и с ловкой ухваткой перехватывая вилами, вскидывала их высоко на воз и отряхивала засыпавшуюся ей за потную загорелую шею труху, оправляла платок и опять набирала на вилы сено. Чему то она смеялась, особенно как он увязывал воз позади [?] под колесами. Левин смотрел, любовался и не мог оторваться. Он не только любовался, но что то для него, для его жизни важное, казалось ему, происходило перед его глазами. Воз был увязан. С скрипом тронулась телега. Муж с женой шли сзади, разговаривая и вытягиваясь в обоз с другими возами.
Возы вытянулись, и бабы запѣли своими мощными голосами, подвигая[сь] къ [нему], какъ будто туча съ громомъ веселья надвигалась на него. Онѣ прошли и скрылись. Солнце сѣло, взошелъ мѣсяцъ. Онъ все лежалъ на копнѣ. У рѣки стояли станомъ мужики дальней [деревни]. Они поужинали, и у нихъ шла игра, пѣсни, крики, и шутки. Всю ночь проиграли мужики и бабы, и всю ночь пролежалъ Левинъ на копнѣ. Онъ не думалъ ни о чемъ, онъ слушалъ звуки и чувствовалъ новое, сильное чувство. Онъ отрекался отъ всей своей жизни, которая ему вся
Все затихло перед зарей. Только два бабьих голоса смеющиеся слышны были. Кулик засвистал, утки перелетели. «Кончено. Теперь я устал, не спал, но эта ночь решила мою судьбу. Отделюсь от брата. Возьму и Парменыча дочь. Или нет, я не имею права. Я стар. Возьму бабу, как вдовцы. Заведу хутор и буду...»
Онъ вышелъ изъ луга и шелъ по большой дорогѣ, подходя къ деревнѣ. Онъ такъ былъ занятъ своими мыслями, что и не замѣтилъ или не далъ себѣ отчета о томъ, что онъ видитъ впереди себя. Впереди его, ему навстрѣчу, побрякивая бубенцами, въ сторонѣ-муравкѣ, по которой онъ шелъ, ѣхала, оставляя колеи между колесъ, четверней карета съ важами и сзади телѣга парой. Когда она поравнялась съ нимъ, онъ разсѣянно взглянулъ въ карету. Что то бѣлое, сѣрое лежало въ одномъ углу съ его стороны: подавшись впередъ на сидѣньи, видимо только что проснувшись, въ бѣломъ чепчикѣ, держась руками за обѣ ленточки и глядя веселыми и нѣжными глазами на него, но не узнавая его, сидѣла Кити. Мгновенно онъ узналъ эти правдивые глаза, эти плечи, этотъ благородный постановъ головы, это изящество всего, что была она и около нея, и весь міръ, весь интересъ жизни уѣхали туда, прочь отъ него, въ этой каретѣ на бойко бѣгущей четверкѣ. Остались вокругъ него мертвыя, пустыя поля, деревья и онъ самъ, одинокій и чужой всему, что было вокругъ него. Онъ не могъ сомнѣваться, что это была она. Онъ узналъ и ихъ лакея сзади важъ, долго оглядывавшагося на него, и понялъ, что она ѣхала къ Долли съ желѣзной дороги.
«Нѣтъ, нѣтъ, — сказалъ онъ себѣ, — нельзя обмануть себя, нельзя починить разбитое сердце. Я бы обманулъ себя. Я могъ быть счастливъ только съ ней, только, только съ ней, а ея нѣтъ для меня».
Он стал вспоминать свой разговор с Долли. «Все это вздор, и я сказал, что не приеду и не могу приехать, и потом она скажет ей все. И что же, я как будто простил ее. Нет, кончено. Надо жить, как прежде, той ни то ни сё жизнью, которой я жил и живу. Всегда во всем видеть, как можно
После объяснения на даче Алексей Александрович982 жил только в одном доме с женою, соблюдая приличия, но никогда не говорил с нею наедине уехал в Петербург и погрузился в свои занятия. не виделся с женой все лето. Тотчас же по возвращении с дачи он устроил себе поездку для ревизии по губерниям и тотчас же уехал. Как и всегда он делывал, при поездке этой всеми силами души погрузился в предстоящее ему дело. Перед отъездом его и вскоре после его отъезда в высшем обществе Петербурга говорили и спорили о поступке Алексея Александровича перед отъездом, и Анна часто должна была слышать про этот поступок, поднявший некоторый шум. Алексей Александрович, в противность того, что было общепринятым обычаем для людей в его положении, Алексей Александрович сделал выговор и велел выйти в отставку тому чиновнику, который вытребовал из Министерства Финансов прогоны на 9 лошадей для поездки Алексей Александровича, и велел возвратить эти деньги и требовать только на один билет 1-го класса пароходов и поездов. Алексей Александрович был небогатый человек, обычай этот брать прогоны на число лошадей по чину, что составляло рублей 1500, был общепринятый,983 но строгая разумная честность была уже привычкой Алексея Александровича, и он не мог и потому много было толков за и против, и большинство было против Алексей Александровича.
В конце Сентября он получил записку от жены: «Я намерена переехать в Петербург в среду, поэтому распорядитесь в доме, как
так
вы найдете нужным». Алексей Александрович передал приказание дворецкому, и в среду Настасья Аркадьевна с сыном и Англичанкой переехали. Муж и жена встречались985
но никогда не говорили наедине.
при посторонних в столовой, в детской, говорили друг другу «ты», но старались избегать друг друга. Они не выезжали вместе и не принимали. Алексей Александрович старался обедать вне дома или опаздывать, так что ему подавали обед в кабинет. Когда он бывал в детской, что случалось часто, она, услыхав его голос в детской, дожидалась пока он уйдет. Все — и знакомые
Однажды в середине зимы он запоздал больше обыкновенного. Он был на обеде проводов выходившего из полка товарища.>986
На полях написано: [1] С матерью объясненье: она говорит: «Я или она?»
После объяснения с женой на даче Алексей Александрович, вернувшись в Петербург, тотчас же устроил для себя ту поездку по губерниям, которую он и прежде считал необходимою для дела, и, не видавшись с женою, уехал на ревизию, которая должна была занять несколько месяцев.
На третій день послѣ дня скачекъ Анна получила отъ него деньги и письмо. Письмо не имѣло обращенія къ лицу и было написано по французски. Анна поняла, какъ онъ долго долженъ былъ обдумывать и какъ хорошо онъ придумалъ такое письмо, которое не выражало отношенія его къ ней. Такъ какъ не было сказано ни милый другъ, Анна, ни Милостивая Государыня, и такъ какъ по французски онъ обращался къ ней «вы», тонъ письма былъ таковъ, что отъ нея еще зависѣло остаться съ нимъ въ прежнихъ отношеніяхъ.987
Странное дело — это безукоризненное письмо, написанное столь знакомым ей его растянутым и размашистым почерком, и по внешности и по содержанию возбудило в ней порыв ненависти к нему.
Он писал: «После нашего последнего разговора, не приведшего ни вас, ни меня ни к какому решению, я полагаю, что нам лучше не видаться некоторое