«А мне можно будет с вами идти?» спросил я.
«Мой совет — лучше неходить. Из чего вам рисковать?..»
«Нет, уж позвольте мне не послушаться вашего совета: я целый месяц жил здесь только затем, чтобы дождаться случая быть в деле, и вы хотите, чтобы я пропустил его».
«Ну уж ежели вы так непременно хотите повоевать, пойдемте с нами; только, ей Богу, не лучше ли вам оставаться? Мы бы пошли с Богом, а вы бы нас тут подождали; и славно бы», — сказал он таким убедительным голосом, что мне в первую минуту — не знаю почему — показалось, что действительно было бы славно; однако я решительно сказал ему, что ни за что не останусь. —
«И что вам тут кажется лестного», продолжал он, «вот в 42 -ом годе быль тут такой же не служащий какой-то — Каламбар ли, Баламбар ли... ей Богу не помню — из Испанцев кажется — тоже весь поход с нами ходил в рыжем пальте в каком-то; ну и ухлопали. Ведь здесь, батюшка, никого не удивите».91 Дальше между строк другими чернилами и более крупным почерком позднейшая вставка. Что он храбрый был
«Да я и не хочу никого удивлять», отвечал я с досадой, что Капитан так дурно понимает меня, «я уж не так молод, чтобы воображать себя героем и чтобы это могло забавлять меня...»
«Ну так чего-ж вы там не видали? Хочется вам узнать, как сражения бывают, прочтите Михайловского-Данилевского, Генерала Лейтенанта, Описание Войны — прекрасная книга — там все подробно описано, и где какой корпус стоял — да и не такие сражения, как наши».
«Так что-ж, вам хочется посмотреть, как людей убивают?»
«Вот имянно это-то мне и хочется видеть: как это, человек, который не имеет против другого никакой злобы, возьмет и убьет его, и зачем?...»
«Затем, что долг велит. A смотреть тут, право, нечего. Не дай Бог этого видеть», прибавил он с чувством. —
«Оно так: разумеется не дай Бог видеть, как видел, а когда третьего дня Татарина расстреливали, вы заметили, сколько набралось зрителей. Еще мне хочется видеть храбрых людей и узнать, что такое храбрость».92 Первоначально после слов: набралось зрителей. — было с новой строки» «Да, кому больше делать нечего; но тут по крайней мере зрители знают; что их не убьют, а там, пожалуй, и зрителя зацепит».
«Храбрость? храбрость?»93 В обоих случаях переделано из: храбрый человек? повторил Капитан, покачивая головой с видом человека, которому в первый раз представляется подобный вопрос. «Храбрый тот, который ничего не боится».
«А мне кажется, что нет, что самый храбрый человек все-таки чего нибудь да боится. Ведь вы бы могли сказаться больным и нейдти в этот поход; но вы этого не сделаете, потому что боитесь, чтобы про вас не говорили дурно, или боитесь...»
«Нисколько, Милостивый Государь», прервал Капитан с недовольным видом, делая резкое ударение на каждом слоге милостивого государя, — «про меня говорить никто ничего не может, да и мне плевать, что бы ни говорили; а иду я потому, что батальон мой идет, и я обязан есть от своего батальона не отставать».
