«А разве двойного достает?» подхватил горячо Капитан, «посмотрите-ка на наших офицеров: есть у кого грош медный? Все у маркитанта на книжку живут, все в долгу по уши. Вы говорите: по моей жизни.... что-ж по моей жизни, вы думаете, у меня остается что нибудь от жалованья? Ни гроша! Вы не знаете еще здешних цен; здесь все в три дорога...»
Капитан очень понравился мне после этого разговора — больше чем понравился: я стал уважать его. —
Павел Ивановичь жил скупо: в карты не играл, кутил редко и курил простой табак — тютюн, который однако, неизвестно почему, называл не тютюн, a самброталический табак и находил весьма приятным.
«Всего бывало», — говаривал капитан, — «когда я в 26 году в Польше служил...» Он рассказывал мне, что в Польше он будто бы был и хорош собой, и волокита, и танцор; но глядя на него теперь, как-то не верилось. Не потому, чтобы он был очень дурен; у него было одно из тех простых спокойных русских лиц, которые с первого взгляда не представляют ничего особенного, но потому что маленькие серые глаза его выражали слишком много равнодушия ко всему окружающему, и в редкой улыбке, освещавшей его морщинистое загорелое лицо, был заметен постоянный оттенок какой-то насмешливости и презрения.
Офицеры одного с ним полка, кажется, уважали его, но
В 4 часа утра на другой день капитан заехал за мной. На нем был старый истертый и заплатанный сюртук без эполет, лезгинские широкие штаны, белая попашка с опустившимся и пожелтевшим курпеем101 Курпей — овчина. и азиятская шашченка через плечо самой жалкой наружности — одна из тех шашек, которые можно видеть только у бедных офицеров и у переселенных хохлов, обзаводящихся оружием.
Мы молча ехали по дороге; капитан не выпускал изо рта дагестанской трубочки, с каждым шагом поталкивал ногами свою лошадку и казался задумчивее обыкновенного. Я успел заметить торчавший из-за засаленного воротника его мундира кончик черной ленточки, на которой висел образок, привезенный мною; и мне, не знаю почему, приятно было убедиться, что он не забыл надеть его.
«И куда скачет?» с недовольным видом пробормотал капитан, щурясь от пыли, которая столбом поднялась на дороге, и не выпуская чубука изо рта сплевывая на сторону. —
«Кто это такой?» спросил я его.
«Прапорщик нашего полка, князь..... ей Богу забыл. Недавно еще прибыл в полк. Из Грузин кажется. Аланин, субалтер-офицер моей роты. Еще только в прошлом месяце из корпуса прибыл в полк».
«Верно, он еще в первый раз идет в дело?» сказал я.
«То-то и радёшенек.....» отвечал капитан, глубокомысленно покачивая головой. «Ох! молодость!»
«Да какже не радоваться? я понимаю, что это для молодого офицера должно быть очень приятно».
«Поверьте», отвечал капитан медленно-серьезным тоном, выколачивая трубочку о луку седла, «поверьте Л. H.: ничего приятного нет. Ведь все мы думаем, что не мне быть убитым, а другому; а коли обдумать хорошенько: надо же кому нибудь и убитым быть».
Батальонный командир — маленький пухленький человечек в шапке огромного размера, сопровождаемый двумя
