В целом уме не поставил.

Всяк бабе внук.

Аввакум в житии своем является не один, но окруженный целою дружиною подобных ему богатырей; тут же близко знакомится с особого рода богатырями и Юродивыми, Юродивые. которым, также грузно от силушки, как от тяжелого бремени и которые освобождаются от этого бремени тем, что ходят в лютые морозы босиком в одной рубашке. [206—207]

Аввакум — однорядку. Злой, энергичный. Дочь [один начальный человек] отнял у матери. Аввакум вступился. «Пришли в село мое плясовые медведи с бубнами и домрами и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и хари и бубны изломал на поле един у многих, и медведей двух великих отняв, — одного убил и паки ожил, а другого пустил в поле». [208]

Пришел указ — вести [Аввакума] в Даурию и отдать в полк Афанасию Пашкову. Пашков не был похож на Хилкова [тобольского воеводу, где одно время жил Аввакум]: «На Долгом пороге стал меня из дощеника выбивать, для де тебя дощеник худо идет, еретик де ты; поди де по горам, а с казаками не ходи. О горе стало! Горы высоки, дебри непроходимые, утес каменный, яко стена стоит, — голову заломя на горы смотреть». [211] Быстрая речь, на волоске шутка мрачная.

«Десять лет, говорит Аввакум, — Пашков меня мучил, или я его, не знаю. Бог разберет. Наконец пришла грамота — велено Аввакуму ехать на Русь. Протопоп отправился, приплыл в русские города». Себя называет: протопоп. [213]

Себя отстегивал.

Я [Аввакум] говорю: «Мы уроди во Христе; вы славны, мы же бесчестны; вы сильны, мы же немощны». [216] Казакам было два выхода — или плыть за океан. Другой выход — извечное занятие богатырских казацких дружин — служить в семи ордах семи королям. [218]

В 1661 году Гордон вступил на русскую службу в звании майора. Здесь сначала Гордону не понравилось. Его позвали к начальнику иноземного приказа Илье Даниловичу Милославскому. Тот велел Гордону: Гордон. «Покажи, как действовать копьем и ружьем». Гордон отвечал, что если б ему прежде сказали об этом, то он бы привел своего деньщика. Обиделся, но показал и боярин остался доволен. [220—221]

Два кречета, 6 осетров, вязигу, бочку лимонов, белугу, снятки Белозерские и Песко Песковские [?] Бочку уксуса, бочку вина ренского. —

[Соловьев. История России, т. XIV. М. 1864.]

В 1668 году Князь Яков Лобанов разбойничал по Троицкой дороге, разбивал государевых мужиков с царскою казною. [84]

При входе в казенную келью, где его допрашивали, [раскольник] Мартынко не поклонился иконам и на вопрос, зачем не кланяется? отвечал: эти иконы не святые, ныне вера христианская иссякла. «Священники все, — продолжал Мартынко, — антихристовы предтечи. А как Царь Алексей за веру казнил Соловецкий Монастырь, то на третий день и умер». [87—88]

Как причастился тайн нынешних просвир, из меня змей пошел и стало бить и трясти, и с того числа на исповеди не бывал и не причащался. [87] Ныне я послан от бога учить и веру христианскую проповедовать; верховные Апостолы Петра и Павел мне сродичи. В трехперстном кресте сидит — Кика бес с преисподнею. На пытке Мартынко объявил, что все им сказанное на допросе он слышал в Соловецком монастыре и прибавил: когда царствовал Михаил Федорович Царь, то царствовал не он, а Михаил Архангел. [88]

Главный заводчик Повенчанин Емельян Иванов, подучивший к самосожжению, не сгорел, но, пограбив монастырскую казну, бежал, и стал опять прельщать и собирать толпу. Научил сжечься и убежал. — Запершиеся в Палеостровском монастыре раскольники зажгли его и сами сгорели. Они жглись. [89]