Так всегда одного хочется: чтоб все были счастливы и хороши морально.

Еду сегодня в Москву, и тяжело, и что-то страшно!

Стоит месяц уже солнечная погода, Л. Н. здоров, все у нас хорошо. Работа во мне идет внутренняя с страшной силой, все молюсь, особенно по ночам, на коленях перед старинным образом, и так и хочется, чтоб поднятая рука спасителя наконец поднялась бы надо мной и благословила бы мою душу на мирное, спокойное настроение.

1 июля . Не писала всю весну и лето; жила чисто с природой, пользуясь прелестной солнечной погодой. Такого жаркого, красивого во всех отношениях лета и такой блестящей весны — не запомню. Не хотелось ни думать, ни писать, ни углубляться в себя. Да и зачем? «Взрывая, возмутишь ключи...» 9 Строка из стихотворения Ф. И. Тютчева «Silentium!» (1830). Жили мирно, спокойно, даже радостно.

Сегодня отвратительный разговор за обедом. Л. Н. с наивной усмешкой, при большом обществе, начал обычно бранить медицину и докторов. Мне было противно (теперь он здоров), но после Крыма и девяти докторов, которые так самоотверженно, умно, внимательно, бескорыстно восстановили его жизнь, нельзя порядочному и честному человеку относиться так к тому, что его спасло. Я бы молчала, но тут Л. Н. прибавил, что Rousseau сказал, что доктора в заговоре с женщинами; итак, и я была в заговоре с докторами. Тут меня взорвало. Мне надоело играть вечно роль ширм, за которые прячется мой муж. Если он не верил в лечение, зачем он звал, ждал, покорялся докторам?

Наш тяжелый разговор 1 июля 1903 года не есть случайность, а есть следствие той лжи и одиночества, в которых я жила.

Я обвиняюсь своим мужем во всем: сочинения его продаются против его воли; Ясная Поляна держится и управляется против его воли; прислуга служит против его воли; доктора призываются против его воли... Всего не пересчитать... А между тем я непосильно работаю на всех и вся моя жизнь не по мне.

Так вот я отстраняюсь от всего, я измучена вечными упреками и трудом. Пусть Л. Н. хоть остальную свою жизнь живет по своим убеждениям и по своей воле. А я устала служить ширмами и выйду из этой навязанной мне роли.

5 июля . Есть что-то в моем муже, что недоступно моему жалкому, может быть, пониманию. Я должна помнить и понять, что назначение его учить людей, писать, проповедовать. Жизнь его, наша, всех, близких, должна служить этой цели, и потому его жизнь должна быть обставлена наилучшим образом. Надо закрывать глаза на всякие компромиссы, несоответствия, противоречия и видеть только в Льве Николаевиче великого писателя, проповедника и учителя.

9 июля . Вернулись из-за границы все дети: Оболенские — Маша с Колей 6-го, Андрюша 7-го, Лева 8-го. Андрюша очень худ, слаб и жалок, но очень приятен. Лева бедный измучен душевно, очень мне жалок и дорог. Маша поправилась и по-прежнему чужда.

Сегодня Л. Н. почувствовал стеснение в груди и перед завтраком пульс был правильный, 78, а когда он поел картофель и хлеб с медом, удушья усилились, пульс стал частый и путаный; вчера еще, и все последние дни, он жаловался на слабость и ночь провел плохую. Очень я испугалась, и опять ужас перед пустотой в жизни, если не станет Льва Николаевича раньше меня.

10 июля . К вечеру Л. Н. вчера уже стало лучше. Он последние дни слишком много тратился, и верхом, и пешком, а кроме того, поел тяжело. Приезжали вечером молодой кавалергард Адлерберг с огромной, полной женой. Л. Н. его позвал к себе и много расспрашивал о военных действиях: «Что такое развод? Когда на смотру государь садится на лошадь? Кто подводит лошадь?» и проч., и проч. Л. Н. очень занят историей НиколаяI и собирает и читает много материалов. Это включится в «Хаджи-Мурата» 10 Толстой писал 3 июня 1903 г. П. И. Бирюкову: «Теперь бьюсь над главою о Николае Павловиче, которая... мне очень кажется важна, служа иллюстрацией моего понимания власти» ( ПСС, т. 74, с. 140). В эти дни он читал книгу Н. К. Шильдера «Император НиколайI, его жизнь и царствование» (СПб., 1903) ( ЯПб) и находил в ней «очень много интересного» ( ПСС, т. 54, с. 177). .

12 июля . Что-то хотела записать хорошее, но зачиталась и теперь устала. Вчера ездила к имениннице Ольге в Таптыково. Андрюша больной, очень жалок своим грустным и крайне похудевшим видом. Ольга часто мне непонятна.