«Я получила ваше письмо.
Анна Каренина».
Запечатав это письмо, она взяла другой лист и написала:
«Я все объявила мужу, вот что он пишет мне. Необходимо видеться».1135 И вложив письмо мужа в конверт, она позвонила. Вошедшая девушка была поражена видом своей барыни. Она оставила ее в кресле с бледным, убитым лицом, сжавшуюся, как будто просящую только о том, чтобы оставили ее одну. Теперь она нашла ее бодрою, оживленною, с ярким блеском в глазах и с обычною дружелюбною и гордою осанкою. — Отдай это письмо курьеру и приготовь мне одеваться. А это.... нет, вели заложить карету. Да, мне совсем хорошо. Пожалуйста, поскорее, нет, я не буду обедать... А впрочем, нет, вели мне подать в балконную. Я, может быть, съем что нибудь.... «Стыдиться! Чего мне стыдиться?» невольно подумала она, оправляя безименным пальцем крахмаленные рукавчики. Через полчаса Анна быстрым шагом, высоко неся голову и слегка щуря глаза, входила в балконную. Всякую минуту она вспоминала
Она сидѣла съ письмомъ мужа въ рукахъ, когда чьи то шаги послышались въ комнатѣ. Она оглянулась. Это былъ Петя. Увидавъ ея удивленный и, какъ ему показалось, строгій взглядъ, онъ такъ сконфузился, что не могъ выговорить того, что хотѣлъ, т. е. что онъ думалъ, что мама здѣсь. Ему показалось, что онъ чѣмъ то оскорбилъ кузину, и такъ испугался, что чуть не заплакалъ.
— Вино... виноват.
Она довольно долго смотрела на него, пока поняла, кто он и зачем он.
— Ну, ты получила весточку от мужа? — сказала Княгиня, входя в платье, еще более отставшем от моды и претенциозном, чем дорожное. — Курьер это его, я видела, — сказала она, с видимым удовольствием произнося слово курьер.
— Да, тетинька, ничего, он здоров, и вы увидите его. Прощайте.
Что то странное, быстрое, порывистое было теперь в движениях и словах Анны.1137 Но Княгиня Марья Ивановна никогда ничего не любила замечать неприятного.
— Прощай, мой дружок, благодарю тебя еще раз, — умышленно сказала Княгиня, считавшая неприличным показать, что она замечает что нибудь. — Что же это ты так деньги бросаешь, — прибавила она, указывая на перевязанную бандеролькой пачку неперегнутых бумажек.
— Ах да, — сказала Анна хмурясь и бросила деньги в стол.
— До вечера, моя прелесть, — еще нежнее улыбаясь, сказала тетушка, любуясь и добродушно завидуя этой небрежности, с которой Анна получила, забыла и бросила в стол эту пачку, очевидно казенных, не за пшеницу и шерсть, а просто прямо за службу из казначейства полученных новеньких ассигнаций тысячи на три, как она сообразила.
— Прощайте, тетушка, — отвечала Анна.
