— Да, я нездорова... Но нет...

Она замолчала, чувствуя, что не можетъ говорить съ нимъ ни о чемъ, прежде чѣмъ не пойметъ, что будетъ и чего онъ отъ нея потребуетъ.

— Алексей Александрович, — сказала она, взглядывая на него и не опуская глаз под его стеклянным, как ей казалось, взглядом. — Я преступная женщина, я дурная женщина; но я тоже, что я была, что я сказала вам в Красном, и я не могу ничего переменить....

— Я вас не спрашивал об этом, — сказал он спокойно, но только сопнув носом, — я так и предполагал, но, как я вам говорил тогда и писал, я теперь повторяю, что я не обязан этого знать. Я игнорирую это. Не все жены так добры, как вы, чтобы так спешить сообщать это приятное известие мужьям. Я игнорирую это до тех пор, пока свет не знает этого, пока имя мое не опозорено. И потому я только предупреждаю вас, что наши отношения должны быть такие, какие они всегда были, и что только в том случае, если вы компрометируете себя, я должен буду принять меры, чтобы оградить свою честь.

— Но отношения наши не могут быть такими, как всегда, — заговорила она, теперь уже не стыдясь смотреть на него. Отвращение к нему преодолело в ней стыд, когда она увидала это пергаментовое лицо, эти спокойные жесты, услыхала треск суставов и этот пронзительный детский голос994 с бесцельными ударениями sneering.995 [с усмешкой] — Я не могу быть вашей женой, когда я....

— Почему же? я не вижу, — отвечал он. — Это малейшая уступка за ту, которую я делаю.

Она вскрикнула и вскочила, как будто дотронулась до лейденской банки.

— Вы не понимаете этого унижения, этой...

— Не понимаю, как, имея столько независимости, как вы, объявляя мужу о своей неверности и не находя в этом ничего унизительного, вы находите унизительным то, чтобы исполнять в отношении мужа обязанности жены.

— Да вы... Нет, я не могу говорить с вами. Вы не поймете...

— Извольте, я уступаю и это. Я прошу объ одномъ и требую того, чтобы я не встрѣчалъ здѣсь этаго человѣка и чтобы вы вели такъ, чтобы ни свѣтъ, ни прислуга не могли обвинить васъ. Кажется, это немного. И за это вы будете пользоваться правами честной жены, не исполняя ея обязанностей.

Так кончилось первое996 и последнее в эту зиму объяснение между супругами. Они жили в одном доме, встречались каждый день. Алексей Александрович за правило поставил каждый день видеть жену, но избегал обедов дома. Вронской никогда не встречался Алексею Александровичу в его доме, Анна видала его у Бетси и в свете и изредка назначала ему свидания вне дома. К себе она никогда не звала его.

Положение было мучительное для всех троих,997 Но меньше всего, казалось, чувствовал тягость этого положения Алексей Александрович. и ни одинъ изъ нихъ не въ силахъ бы былъ прожить и одного дня въ этомъ положеніи, если бы не ожидалъ, что оно измѣнится, а что это временное, горестное затрудненіе, которое пройдетъ. Вронской ждалъ того, что она рѣшится наконецъ оставить мужа и соединиться съ нимъ. Алексѣй Александровичъ ждалъ, что она опомнится и что это пройдетъ, какъ и все проходитъ: тѣ, которые говорили про это, забудутъ, и семейная жизнь его по прежнему будетъ благообразная и приличная. Анна, отъ которой зависѣло это положеніе, тоже переносила это положеніе, которое болѣе всего было мучительно для нея только потому, что она не только ждала, но твердо была увѣрена, что очень скоро все это развяжется и уяснится. Она рѣшительно не знала, что развяжетъ это положеніе, но твердо была увѣрена, что это что то придетъ очень скоро, каждый день она ждала, что это случится.

Въ концѣ зимы Вронской былъ у Бетси, ожидая встрѣтить у нея Анну, но ее не было, и на другой день онъ получилъ черезъ Бетси отъ нея записку: «Я больна и несчастлива, я не могу болѣе выѣзжать, но и не могу болѣе не видать васъ. Пріѣзжайте вечеромъ въ 7 часовъ. Алексѣй Александровичъ ѣдетъ на совѣтъ въ 7 часовъ». Въ этотъ самый день Вронской долженъ былъ присутствовать на прощальномъ обѣдѣ, который товарищи давали выходившему изъ полка офицеру.

Медленно, стуча калошами, спускалась998 высокая толстая худая, немного больше обыкновенного сгорбленная фигура Алексея Александровича. Рожок газа прямо освещал его бледное пухлое лицо с нахмуренными белыми бровями под черной шляпой и отвисшим носом и отвисшими щеками над бобровым воротником. Ясные999 светлые голубые карие глаза его устремились с недоумением на лицо1000 Гагина Вронскаго и1001 все таки он первый, тяжело вздохнув насильно улыбнулся и поднял пухлую руку к шляпе. Этим движением он уронил черную перчатку.1002 Гагин Вронской тоже приложил руку к козырьку, двинулся невольно к перчатке, вспыхнул и отшатнулся. Алексей Александрович заторопился, нагнулся к перчатке, споткнулся и справился, загремев калошами. Когда1003 Гагин Вронской вышел в переднюю, он не мог удержаться от хрипения, вызванного в нем душевной болью. «Боже мой! если бы он потребовал удовлетворения, если бы я мог чем нибудь заплатить. Но еще хуже, если бы он потребовал удовлетворения. Ужасно б было хоть не стрелять, но поставить под выстрел и с пистолетом в руках человека с этими глазами. Нет, это не может так продолжаться. Это должно кончиться». [1] Алексей Александрович ехал ко всенощной. [2] Беда не одна! Денежное дело — 1) именье оказалось никуда не годно 2) Сослуживец сделал гадость, воспользовавшись его мыслью И испортил мысль.