Левый берег Дуная был очищен французами, остатки их разбитых колонн перебирались ущельями на мост в Л Леобен или на флотилию, которая перевозила их.

Пленных французов вели в Брюнн и везли трофеи. Они обгоняли обозы раненных, которых по десяти в одном форшпане везли моравы по каменистой гористой дороге из Кремса, где уже недоставало места. В полках, находившихся в деле, хоронили убитых и переформировывали роты. Команда, нарочно для того назначенная, хоронила французов и неизвестных в поле сражения. Солдаты многих полков оправились обувью, снятою с убитых, и многие щеголяли в французских башмаках. Тело Feldmarchal'a Smidt при к королевской ген генеральной кварт квартире , убитого под Дюренстейном, с почестями на почтовых отправлено в Брюнн. Жители, разбежавшиеся из селений верхнего и нижнего Леобена, Дюренстейна, разбежавшиеся в горы, возвращались, находя разрушенные пепелища там, где оставили богатые домы.

Брюнн, и в обыкновенное время большой, старинной, оживленный, более половины моравами населенный город, в ноябре 1805 года был особенно оживлен присутствием в нем австрийского двора, выехавшего из Вены, и военных, приезжавших из армии и живших в нем в постоянной службе при императоре.

2 ноября утром пришло известие о Кремской победе. У императора был торжественный прием. Военные и дипломаты цугами в парадных формах встречались по узким с высокими домами улицам. Накануне был первый снег. 2 ноября был ясный осенний день с утренним заморозком. Девушник, умный, обтянутый блондин. После полдня снег оставался только кое где на крышах и в тени, всё стаяло и мокрые мостовые и нарядный народ блестел и шумел по улицам на ярком солнце.

— Tiens, mon cher Bilibine! Je n'aurais jamais cru que dans ce vilain trou morave on puisse s'installer aussi gentillement. Charmant!1628 [А, милейший Билибин! Никогда бы не поверил, что в этой скверной моравской трущобе можно так уютно устроиться. Прелестно!] — говорил1629 крошечный тонкой,1630 сухой небольшой ростом и совершенно лысой черноватый человек лет сорока в придворном австрийском дипломатическом мундире, входя в кабинет русского дипломата Билибина и оглядывая вокруг себя изящное, роскошное и, видимо, до малейшей тонкости обдуманное, с коврами, мраморами, цветами и наклоненными картинами убранство комнаты. — Tiens, vous n'avez pas même oublié votre clavecin,1631 [Каково, вы даже и клавесина своего не забыли] — говорил он с тем выражением гладко выбритого, умного и твердого, сухого1632 горбоносого лица и тем тоном, который ясно показывал, что ничто не ускользало от наблюдения его небольших узких глаз и ничто вместе с тем не могло заставить его переменить то выражение этих глаз и постоянно слегка тонко улыбающегося изогнутого рта, которое было на нем в то время, как он вошел в комнату. Австрийской дипломат сел подле Билибина, сложив свои красивые, обтянутые, белые, с выступающими икрами, в чулках ноги и достал из жилета золотую табакерку.

— Que voulez vous, mon cher?1633 [Что вы хотите, милый мой?] — отвечал Билибин худой,1634 развинченный с отвиснувшей везде кожей, жилистой человек с опустившимися мускулами болезненно желтого лица, переменяя свое лежачее, усталое положение на сидячее, но не менее изнуренное. — Que voulez vous, mon cher, je tâche de me rendre la vie douce autant que possible.1635 [Что вы хотите, милый мой, я стараюсь усладить свою жизнь, елико возможно]. И без этого наше положение так противно, так гадко, что ежели бы я был здоров, как вы, мне бы досадно и совестно на себя было, — сказал он по французски, как и происходил весь разговор. И слова, и голос, и лицо, и поза, и смысл речей Билибина выражали безвыходную тоску, безнадежность и апатию, но1636 карие серые1637 весьма энер энергичные небольшие глаза, смотревшие из под сморщенного лба, выражали1638 совсем противное. В них выражались заботливость и внимание и напряжение ума. Линия лба и редких кривых бровей над глазами Билибина никогда не бывала спокойна и не имела никогда одной определенной прямой или полукруглой линии. То мешок кожи опускался над носом и брови поднимались кверху, то поднималась одна бровь в то время, как другая опускалась, то то же происходило с левой бровью, то вдруг опускались обе и вытягивался кверху мешок кожи над переносицей. То вся кожа над лбом, с коротко обстриженными с проседью волосами за ушами, двигалась на черепе. Видно было, что Билибин знал, что к нему заедут и что поэтому так спущена до половины была драпри и так изящно сверх батистовых манжет и манишки был накинут на него халат из турецкой шали.

Оба молча посмотрели друг на друга. И в глазах их перебежала та отражающаяся искра сознания того, что собеседник понимает меня и понимает, что я понимаю, что он понимает. У графа Штудена, австрийского дипломата, только больше подалась к углам губ постоянная улыбка на изогнутом рте, у Билибина вместо улыбки, как парик, поднялась вся кожа с стриженными волосами на лбу и черепе и дрогнула за ушами.1639 Приступайте к делу

— Voyons,1640 [Посмотрим] — сказал взгляд Билибина.

— Tenez ferme!1641 [Держитесь!] — сказал взгляд графа Студена. Граф Студен был человеком, начинавшим делать себе известность в дипломатическом мире. Билибин был уже известен, как замечательно тонкий дипломат, под видом усталости и болезненности умевший скрывать и выпытывать то, что ему нужно было скрыть или выпытать. Он понял теперь, что дело Студена заключалось в том, чтобы сондировать русский дипломатический terrain1642 [почву] в отношении того, как посмотрит русское правительство на заключение мира, так как в случае войны столица Вена была в опасности. Перед ней уже стояла вся непобедимая армия Бонапарта. А защита заключалась только в тринадцати тысячах плохого войска. Кутузов же, поворотив за Дунай на соединение с Буксгевденом, не мог защитить столицу.

— Que pensez vous de cette échauffourée de Durenstein que nous sommes sensés — accepter comme une grande victoire?1643 [Каково ваше мнение о стычке при Дюренштейне, которую нам предлагают принять, как большую победу?] — спросил граф Студен.

— Tout cela ne nous rend pas votre Vienne chérie. Ah. Cependant [ce]la nous délie un peu les mains. Voilà tout, — отвечал Билибин. — Et je suis de l’opinion, que cette échauffourée aura quelque influence à Berlin.1644 [Однако, всё это не возвращает нам вашей милой Вены. Но, впрочем, это несколько развязывает нам руки. Больше — ничего, и я убежден, что эта стычка будет иметь некоторое значение для Берлина.]

— L'affaire ne se décide pas par la poudre à canon, mais par ceux qui l'ont inventé, — отвечал Студен, улыбаясь и нюхая. — Mais Vienne ne tiendra pas.1645 Не порох решит дело, а те, кто его выдумали. [Но Вена не удержится.]

— Avez vous reçu le courrier de Berlin?1646 [Получили ли вы берлинскую почту?] — спросил Билибин, не отвечая на замечание о том, что Вена не может держаться.

— Non, mais voyez, la mort du pauvre Schmidt a été péniblement ressenti. Nous n’avons personne pour le remplacer. L’archiduc Ferdinand...1647 [Нет. Но смерть бедного Шмита весьма чувствительна. Нам некем его заменить. Эрцгерцог Фердинанд...]

— Un archiduc vaut l’auire n'est ce pas?1648 Один эрцгерцог стоит другого [не правда ли] — сказал Билибин, смеясь и намекая на слова, сказанные кем то в Вене в то время, как для того только, чтобы помирить желания русского правительства о назначении Кутузова, как старшего чином, главнокомандующим и желания австрийского правительства назначения Мака, младшего чином, — фельдмаршалом был сделан эрцгерцог Фердинанд, молодой и ничего не обещавший человек. Тогда то было сказано в дипломатическом кругу «archiduc vaut l’autre» и было всеми повторяемо.