Почтительно наклонив голову и закрыв глаза, Кутузов пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.

Слух, уже распространенный прежде о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. В доме, занимаемом главной квартирой, всё зашевелилось и зашептало, как в доме, в котором кто нибудь скоропостижно умер. Штабные сновали по дому, сообщая друг другу подробности разговора Мака с главнокомандующим, которого никто не мог слышать. Были уже сделаны распоряжения о выступлении некоторых частей войск. Очевидно было, что общее дело кампании имело уже много менее случайностей в пользу союзников.1611 и что скоро дело должно дойти и до русской армии. Но из штабных, т. е. адъютантов и ординарцев, очень немногие делали эти соображения. Большая часть были просто рады тому, что, во-первых, побили нелюбимых австрийцев, во-вторых, что дело дойдет наконец и до русской армии — будет что нибудь новое, будет поход, будут награды.1612 Князь Андрей с бумагами, которые были теперь уже очевидно не нужны, сошел вниз в комнату, занимаемую им вместе с Несвитским, бросил бумаги на стол и сердито оглянулся на Жеребцова, который, сидя на кровати с Несвитским, о чем то замолчал при его входе. Для князя Андрея в этом известии было больше радостного, чем печального. Несмотря на то, что он был один из тех редких молодых и мало чиновных людей, которые следили за общим ходом дела и принимали в нем участие, он, невольно с досадой против самого себя, чувствовал радость за торжество своего египетского героя.1613 Зачеркнуто в третьей, редакции: радость за посрамление самонадеянных педантов австрийцев, которое он предсказывал и — главное — он чувствовал радость от того, что теперь скоро придется и русским войскам вступить в дело с столь страшными для всех французами. «Сумашедший, старый фанатик Мак, которого я сейчас видел, хотел бороться с этим гением», подумал он. «Что я говорил Козловскому? Что я писал отцу?» думал он. «Так и случилось». И невольно он испытывал радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянных австр австрийцев , о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в этом столкновении русских с французами, которого не было после Суворова, и <положить на одну сторону весов и свою долю любви к славе и равнодушия к жизни. Воспитанный в воспоминаниях века Екатерины и сам участвовавший в легких победах русских в Турции, князь Андрей никогда, ни на мгновение не сомневался в том, что русские войска лучшие войска в мире. И представляя себе — это была любимая его мечта — как он с знаменем впереди ведет полк на обсыпаемый картечью мост или вал укрепления, он чувствовал, что этим войскам ничто противустоять не может, и потому был счастлив теперь надеждой на скорое осуществление своих мечтаний.> Вернувшись сверху в свою комнату, занимаемую им вместе с Несвитским, князь Андрей положил ненужные уже теперь бумаги на стол и, заложив [руки] назад жестом, напоминающим старого князя, стал ходить взад и вперед по комнате, улыбаясь своим мыслям. В комнате никого не было. Одна мысль, смущавшая его, состояла в том, что он боялся за гений Бонапарта, который окажется сильнее всей храбрости русских войск. Он боялся за русские войска и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
торжества победы и досаду против самого себя за это чувство. Он пошел вниз, чтобы сесть писать отцу с курьером, который должен был отправляться вечером.

Подходя к комнате, которую он занимал вместе с Несвитским, он еще из коридора услыхал громкий хохот Несвитского и голос Жеребцова. Ему стало досадно и больно слышать этот веселый смех, досадно и больно то, что, хотя совсем по разным путям, они — он и Жеребцов с Несвитским, пришли к одному, к веселому состоянию духа. Он вдруг почувствовал себя раздраженным.

«Опять этот шут тут», подумал он.1615 он не любил Жеребцова. И неужели «Кажется нечему смеяться и радоваться. Я не радуюсь, я чувствую всё значение этого для нас; но я — другое дело. Я не могу одинаково смотреть на вещи с этим шутом».

Он вошел в комнату и сердито бросил свои бумаги на стол.

— Ты знаешь? — спросил он у Несвитского.

— Вздули... — сказал Несвитской, прибавляя еще неприличное слово, — вот он хочет итти поздравлять Шторха с приездом Мака, — сказал Несвитской и захохотал.

Князь Андрей не ответил, сбросил лежавшую на его кровати фуражку Жеребцова и сел за стол.

— Ей богу поздравлю, — продолжал Жерёбцов, — пари на бутылку. Вот он сейчас пройдет.

В это время послышались шаги по коридору.

— Они,1616 закричал. — шепнул Жеребцов, высунувшись в дверь. По коридору шли два австрийские генерала — член Гофкригсрата, бывший утром на смотру, и Шторх, бывший предметом шуток Жеребцова.

— Пойдем, пойдем! Бутылка!

Несвитской, застегивая мундир, выбежал за Жеребцовым.

1617 «Les russes fuyent encore plus vite que nous ne les poursuivons» [Русские удирают еще быстрее, чем мы их преследуем], писал Ланн от 28 октября, командовавший французскими войсками, назначенными для следования за Кутузовым, «ces misérables ne s’arrêteront pas une fois pour combattre» [эти несчастные не задержались ни разу, чтобы принять сражение] Армия Кутузова быстро отступила и от Энса, где думали стоять и где солдаты начали уже строить себе бараки.1618 Причина отступления была та, что граф Мерфельд с австрийскими войсками, прикрывавший левый фланг позиции, стоявший выше по Энсу у Штеера, не дав знать Кутузову, отступил и открыл неприятелю наш левый фланг. Кутузовскому сорокатысячному войску, необутому, плохо кормленному, предстояло не только отступать перед вдвое сильнейшим победителем, хорошо продовольствованным неприятелем, среди чужой, дурно расположенной страны, готовой к предательству, как в своих низших, так и высших представителях, но и удерживать этого неприятеля по дороге в Вену уничтожением мостов и арьергардными сражениями, о чем каждый день писал к Кутузову австрийский император. Трудность положения Кутузова увеличивалась уходом Мерфельда с австрийскими войсками, который выше по Энсу в Штеере должен был прикрывать левый фланг позиции, и угрожающим движением французских войск в обход левого фланга. Кутузов всякую минуту мог быть обойден и принужден принять сражение, имея в тылу Дунай, параллельно с которым он отступал, на котором не везде были возможны переправы.

У Амштетена по дороге в Вену русские обозы не успели еще вытянуться вперед авангарда по дороге к Кремсу, где Кутузов намерен был переправиться на ту сторону Дуная, как французские войска под начальством Мюрата и Ланна настигли арьергард и произошло Амштетенское сражение, вследствие которого русские отступили сообразно с своими намерениями и в котором по словам неприятеля: «Les russes déployèrent une rare bravoure et montrèrent un courage féroce: blessés, mutilés ils combattaient avec fureur jusqu'à ce qu'on les eu désarmés»1619 [Русские обнаружили редкую доблесть и свирепую храбрость: раненые, изувеченные, они бились с ожесточением до тех пор, пока их не разоружили]. и т. д.1620 Как и обыкновенно в подобных случаях, французы приписали победу себе, русские же достигли своей цели, отступив Вслед за этим было такое же вынужденное со стороны русских дело при Мöльке, и армия Кутузова исполнив свое назначение, отступила, задерживая неприятеля, до1621 Кремса и в Кремсе большого Маутернского моста на Дунае, перешла на ту сторону.1622 Дуная и расположились около Кремса. «Les russes fuyent encore plus vite que nous ne les poursuivons,»1623 [Русские удирают еще быстрее, чем мы их преследуем писал Ланн Бонапарту, «ces misérables ne s'arrêteront pas une fois pour combattre».1624 Эти несчастные не задержались ни разу, чтобы принять сражение Недалеко от Кремса однако «ces misérables»1625 [эти несчастные] остановились. Мортье перешел с семью тысячами на нашу сторону реки. Кутузов атаковал и произошло знаменитое сражение под Кремсом или Дарнстейном, где была уничтожена русскими дивизия Газона и Дюпона, взято знамя, три орудия и сам генерал Мортье. За это сражение великие похвалы были воздаваемы и воздаются со стороны русских и австрийцев русским войскам и еще большие со стороны французов французским войскам. В главной квартире, в которой были веселы, князь Андрей Болконский, находившийся при генерале Д Дохтурове во всё время этого сражения, с великой похвалой был представлен Кутузову Дохтуровым и от Кутузова с известием о этой победе послан к австрийскому двору, находившемуся в это время в Брюнне, так как Вена была уже в опасности от неприятеля. Назначение это уже была награда и обещало еще больших наград и почестей со стороны австрийского императора.1626 В ночь 31 октября на берегу Дуная, в разрушенной и сожженной деревне Дюренстейне, около крайнего дома, стены и крыша которого уцелели, толпилось много народа и стояло много лошадей, которых держали казаки. В первой комнате сидел генерал Дохтуров, с адъютантами и свитой. Князь Андрей Болконский записывал что то в угле при свете свернутой веревкой восковой свечи.