Погода стояла ясная, тихая, теплая, так называемое бабье лето. Лист уже обвалился с деревьев, летняя трава засохла, всё, казалось, приготовилось к зиме, но382 теплое, как новая трава легла отовсюду и почки надувались на кустах и деревьях.

Тот хрустальный, ясно неподвижный блеск, который бывает только осенью, волшебной красотой освещал и голубое небо и землю.

Было тепло на солнце, и тепло это с кристальной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе и имело особенную прелесть.

Из двери балагана виднелся далеко на Воробьевых горах белый дом Мамонова, далеко, но отчетливо определенно своими линиями и углами [на] лазурном небе с пухлыми белыми облачками. Вблизи виднелся дом Алсуфьева, занимаемый французами, и на дворе кусты сирени с еще темнозелеными старыми листьями. Везде были развалины, нечистоты, во время пасмурной погоды безобразно отталкивающие, но теперь, в этом прозрачном, неподвижном воздухе и ярком свете, эти самые нечистоты и развалины были величественно прекрасны и успокоительны. Стайки воробьев, весело чирикая, то взад, то вперед перелетали по ограде сиреневых кустов.

[Далее от слов: Одеяние Пьера теперь состояло кончая: и воспоминание это было ему приятно близко к печатному тексту. T. IV, ч. 2, гл. XI.]

Из балагана слышалось пение Каратаева, со всех сторон слышны были резко383 веселые голоса переговаривающихся. Но в погоде было что-то заковывающее, неподвижное, и голоса эти не нарушали блестящее спокойствие, лежавшее на всем.384 Зач. автограф на полях: Пьер видел, как прошел Карат Каратаев , за угол караул французов на смену тех, которые стояли вчера, и ждал чтобы новых караульных с тем, чтобы расспросить у них про новости дня то, что слышно о выходе и о пленных. Со всеми караульными, и солдатами и офицерами, сменявшимися и раза по три бывавшими в карауле за этот месяц, Пьер, благодаря своему знанию языков, находился в самых дружеских отношениях. Караульные, и солдаты и офицеры, со всеми пленными обращались хорошо снисходительно и добродушно (в особенности: французы), но к Пьеру все одинаково были не только ласковы, но уважительны как почему-то признавая в нем что-то особенное от других. И всякий раз офицеры подолгу беседовали с ним. Из всех офицеров, сменявших в карауле, один провансалец Alphonse Senequier коренастый, румяный, сухощавый, нахмуренный и желчный, круглолицый человек был особенно приятен Пьеру своим добродушием и простотою. Он всегда приходил к Пьеру и подолгу разговаривал с ним сблизился с Пьером. Офицер этот был чрезвычайно строг и требователен в деле службы, но раз разговорившись с Пьером, он Далее автограф на полях и над зачеркнутым текстом копии.

385 Зач. вписанное Толстым на полях: 7-го октября Сенекие заступил в караул и Пьер с удовольствием увидал своего старого знакомого, выходящего из-за угла балагана. Вслед за солдатом к двери подошел Сенекие и окликнул Пьера. Окончив служебные — Eh bien, comment allez vous, mon cher monsieur?386 [— Ну как вы поживаете, дорогой месье?] — сказал387 : он, подходя к Пьеру и пожимая ему руку — Il fait bien beau, n’est ce pas [погода хороша, не правда ли]. И он, прислонившись к двери балагана, достал трубку и стал набивать ее. Пьеру, подходя к нему, коренастый, румяный офицер, — il fait bien beau, n’est ce pas?

Офицер этот был один из самых старых знакомых караульных388 Далее знак переноса:

Из его суждений о французской армии Пьер в первый раз очевидно ясно понял всю громадность этого целого, о котором он привык делать такие быстрые соображения.396 Когда Пьер спросил его однажды о том, где может находиться теперь полк Рамбаля, и397 Сенекие офицер не только не знал полка Рамбаля, но не знал даже, где находился корпус Мюрата, к которому принадлежал Рамбаль. Их разговоры с Пьером бывали самые интимные и состояли преимущественно из рассказов398 Сенекие о своих домашних интересах, о влиянии революции, о духовенстве, о домашнем житье-бытье в399 Тулоне Гренаде, где была его родина. Он расстегнулся и сел на лавочку подле Пьера.400 Далее на обороте листа зач.: 7-го октября Сенекие заступил в караул. Два солдата его роты прошли мимо Пьера в балаган к Каратаеву. Пьер спросил у них, что слышно про выступление, но солдаты ничего не могли сказать ему. Один из них подошел к караулу, спрашивая, готова ли его рубашка. Далее текст переходит к автографу на полях и над зачеркнутой копией со знаком:

Он сказал, что часть войск выступила куда-то ночью, но что выступают ли все и поведут ли пленных, он не знал. В их дивизии, которая держала караулы, только велено быть готовым, к выступлению.402 Закурив Достав и набив трубку, офицер присел на лавочку, сбираясь побеседовать. Два солдата прошли в балаган, и Пьер слышал, как замолкла песня Каратаева и он ста

403 Сенекие Офицер достал и набил трубку и предложил ее Пьеру.

— Какая погода, точно юг...

— Но как же сделают с больными?404 сказал — перебил его Пьер, отказываясь от трубки, — ежели нам придется выступать, у нас в балагане один солдат не может идти.

405 Сенекие Офицер поморщился. Он не любил говорить про дела службы. Однако он ответил. Он сказал, что об этом позаботятся, что в Москве остаются гошпитали и с собой, вероятно, как и всегда, возьмут подвижной гошпиталь.

— У нас и повозки будут, — прибавил он. — И во всяком, случае, если мы пойдем вместе, я вас прошу рассчитывать на меня, у меня два экипажа, и они к вашим услугам.