«Вот здесь на крылечке я буду сидеть перед вечером и наслаждаться», подумал Оленин. «Там, где у самого окна висят цветы акации, будет моя спальня; а потом только стоит перелезть через забор и я в этом диком кавказском лесу, наполненном птицами, зверями, и чеченцами... Хозяева, верно, люди простые, добрые, с которыми я сойдусь, как я всегда умею сходиться с простым народом. Со стариком будем пить и беседовать, как я беседовал третьего дня в Николаевской, с молодым будем джигитовать, на скаку стрелять в шапки, силу пробовать. И я их всех обстреляю и осилю. А может быть еще есть в доме молодая девка или баба красавица, как все здешния женщины... даже наверное в доме есть красивая и молодая женщина. Что то есть в этом новом крылечке и в садике, что напоминает молодую и красивую женщину. — Вообще я чувствую, что буду жить и хорошо жить здесь», думал Оленин, разбирая свои вещи, умываясь и переодеваясь под навесом. «Веселенькое место!» Еще он не успел одеться, как пришел фельдфебель батареи и попросил Оленина к полковнику. Снарядившись в полную форму, Оленин пошел к полковнику, a Ванюше поручил сыскать хозяев и устроить хорошенько все это. —
[Рукой
Оленинъзасталъу полковника ивсѣхъофицеровъ. Цивилизаціякакъни слаба была здѣсь, не понравилась. И стулья, диваны, шкапы, особенно органъ. Но полк[овникъ]б[ылъ], какъонънеожидалъего, но хорошъ. Онъбылъпростякъи добрый неряха, а хотѣлъ всѣхъ увѣрить, чтоонъхитрецъипедантъ. Говоритъопоходахъ. Шаб Шавдон Хухъ! много убили. Старыйкапитанъбылъмолчаливъ, но добрая улыбка. Всѣ были наивны ужасно. Говорили толь[ко], когда молч[алъ]Полк[овникъ]. Полк[овникъ]застави[лъ]говорить по франц.
О хороших
Dmitri Olenine me fait de la peine,71
[Дмитрий Оленин меня беспокоит,]
говорила про него его дальняя родственница, тетушка Графиня, долгое время пытавшаяся
«Слишком много самолюбия, maman», прибавила старшая Графиня.
Приятели, провожавшие его накануне, после обеда в клубе тоже разговорились о нем. Они оба любили Оленина, и близко знали его.
— У него есть странное свойство характера искать во всем оригинальности. Зачем ему было ехать на Кавказ, я решительно не понимаю. Поправить дела он мог бы и здесь; во-первых, мог жениться. А потом, просто мог пожить в деревне, или даже служить, помилуй, у него родня. Записали бы его в Министерство и кончено. — Только в карты бы ему перестать играть», сказал один.
«Сколько раз он обещал перестать и не мог», сказал другой: «у него характера нет — вот что. Пустой малый!»
— «Как характера нет? У человека, который, проживя до 24 лет так, как он прожил, бросает все и отправляется юнкером в первый полк? нет, у него напротив страшная сила характера. Только он не выдержит. Энергия — да, но выдержки нет. Ну, да как бы то ни было, и надоедал он мне своими вечными проигрышами и отчаянными займами денег. Бог знает за что, я его ужасно любил, но я, признаюсь, рад, что он уехал».
— «Смешон он бывал, когда он приедет, бывало, ко мне ночью в каком нибудь горе и начинает врать, Бог знает что... Мой Григорий возненавидел даже его».
В дамском светском обществе тоже зашел раз разговор про Оленина.
«Да он и мало ездил в свет эту зиму», сказала одна дама. Il fréquentait très mauvaise societé, à ce qu'on m'a dit.74 [Он вращался, говорят, в очень дурном обществе.] ЭТО небольшая потеря для нас, прибавила она, заметив, что одна из девиц покраснела.
— «Все таки оригинальный человек», — сказал кто-то. «Не такой, как все».
— «Да, желанье казаться оригинальным от недостатка ума и образования», сказала хозяйка дома. «Как много кричали про этого господина, когда он только появился в свете, как все находили его милым и умным и как скоро он разочаровал всех».
