— «Поедем, Жилин, одни. Мочи нет — есть хочется, да и жара. На мне рубаху хоть выжми». А Костылин — мужчина грузный, толстый, весь красный, а пот с него так и льет. Подумал Жилин и говорит:

— А ружье заряжено?

— Заряжено.

— Ну, так поедем. Только уговор — не разъезжаться.

— 32 —

И поехали они вперед по дороге. Едут степью разговаривают, да поглядывают по сторонам. Кругом далеко видно.

Только кончилась степь, вошла дорога промеж двух гор в ущелье. Жилин и говорит:

— Надо выехать на гору поглядеть, — а то тут, пожалуй, выскочат из горы и не увидишь.

А Костылин говорит:

— «Что смотреть? Поедем вперед». Жилин не послушал его.

— Неть, говорит, ты подожди внизу, а я только взгляну.

И пустил лошадь на лево, на гору. Лошадь под Жилиным была охотницкая (он за нее сто рублей заплатил в табуне жеребенком, и сам выездил); как на крыльях взнесла его на кручь. Только выскакал, глядь, — а перед самым им, на десятину места, стоят татары верхами. Человек тридцать. Он увидал, стал назад поворачивать; и татары его увидали, пустились к нему, сами на скаку выхватывают ружья из чахлов. Припустил Жилин под кручь во все лошадиные ноги, кричит Костылину:

— «Вынимай ружье!» — а сам думает на лошадь на свою: «матушка, вынеси, не зацепись ногой, спотыкнешься — пропал. Доберусь до ружья, я им не дамся».

А Костылин, заместо того, чтобы подождать, только увидал татар, — закатился что есть духу к крепости. Плетью ожаривает лошадь то с того бока, то с другого. Только в пыли видно, как лошадь хвостом вертит.