— Все болит. О-ох!
— Со мной доктор тут. Не позвать ли его?
— Дохтур? О-ох! Что мне твой дохтур! Мой вон где дохтур.... Дохтур?.. О-ох!
— Ведь старая она, — говорит вдова.
— Ну, не старше меня, — говорю я.
— Как не старше, много старше. Ей, люди говорят, годов 90, — говорит вдова. — У ней уже все виски вылезли. Ономнясь обстригла ее.
— Зачем же обстригла?
— Да вылезли все, почитай. Я и обрезала.
— О-ох! — опять стонет старуха. — О-ох! Забыл меня Бог! Не примает души. Он, Батюшка, не вынет, сама не выйдет... О-ох. За грехи видно. И глотку промочить нечем. Хоть бы на последки чайку попить. О-ох!
Заходит в избу врач, я прощаюсь, и мы выходим на улицу, садимся в сани и едем в небольшую соседнюю деревеньку на последнее посещение больного. Врача еще накануне приезжали звать к этому больному. Приезжаем, входим вместе в избушку. Небольшая, но чистая горница, в середине люлька и женщина усиленно качает ее. За столом сидит лет 8-ми девочка и с удивлением и испугом смотрит на нас.
— Где он? — спрашивает врач про больного.
Врач всходит на хоры и, облокотившись на печку, нагибается над больным и что-то делает там.
Я подхожу к врачу и спрашиваю, в каком положении больной.
Врач не отвечает. Я всхожу тоже на хоры, вглядываюсь в темноту и только понемногу начинаю различать волосатую голову человека, лежащего на печи.
