К ночи мы с женой уехали на станцию Щекино и оттуда в Москву.

7 декабря. В ночь на шестое декабря мы с женой поехали в Телятенки.

Шестого днем мы отправились на могилу Л. Н. Там встретили Софью Андреевну и Татьяну Львовну. Мы пошли с ними в дом. Мне хотелось побывать еще раз в доме Л. Н….

Софья Андреевна встретила нас довольно приветливо. Говоря со мной, она сказала, что после праздников, 15– 20 января поедет в Москву и передаст Александре Львовне все находящиеся в Историческом музее рукописи Л. Н.

— Я ей все отдам. Разве мне теперь что‑нибудь нужно?!

Я пошел в кабинет Л. Н. Софья Андреевна пошла со мной.

Все осталось, как было, — только лежали серебряные венки, которые Софья Андреевна боялась оставить внизу, где хранились все остальные венки.

Я постоял в кабинете, потом прошел к Л. Н. в спальню. Когда я выходил оттуда, Софья Андреевна на пороге остановила меня…

Я никогда не забуду ее лица и всей фигуры!

Она дрожащим, прерывающимся голосом стала говорить:

— Что со мной было! Что со мной было! Как я могла это сделать?! Я сама не знаю, что со мной было… Александр Борисович, если бы вы знали, что я переживаю! Эти ужасные ночи!.. Как я могла дойти до такого ослепления?!.. Ведь я его убила!..

Она вся дрожала и плакала…

Я понял весь ужас ее душевного состояния. Я знал, что в эту минуту она была вполне искренна, и мне было глубоко ее жаль, жаль ее больную страдающую душу. Я знаю, что, несмотря на все ужасные слова, которые она говорила и без сомнения будет говорить и впредь, ей должно быть мучительно тяжело, хотя бы когда она остается наедине с собою…

Выйдя через маленькую гостиную в канцелярию, я не выдержал и долго плакал, сидя там один в углу…

С тех пор я не был в яснополянском доме.