— Никогда этого не было раньше, такой заботы о мирском, такой суетности. Он в прежних дневниках такие о себе вещи писал, что я удивлялась, как можно о себе так писать; и все это хранится у меня. А теперь… Не понимаю, куда девалось прежнее благородство?
Софья Андреевна очень недовольна, что Александра Львовна отказалась ехать в Тулу, и говорила, что все ее затравили.
За чаем Лев Львович заговорил со мною — по поводу своей беседы с американцем — о богатстве и о том, что невозможно духовное развитие без благоприятных материальных условий.
Я возразил ему, что в жизни наблюдается на каждом шагу обратное.
Среди разговора подошел Л. Н. и спросил, о чем мы говорим. Я передал ему содержание нашего разговора. Л. Н. сказал:
— А как же тот монах, которого я видел в Оптиной пустыне? Он двадцать лет Лежал и мог шевелить только одной рукой. А сколько добра он сделал этой своей жизнью!
Лев Львович не стал даже слушать слов отца и заговорил о чем‑то с тем, кто сидел с ним рядом.
Михаил Сергеевич, сидевший рядом со мной, сказал Л. H.:
— А я ездил потом в Духов монастырь и видел того старца.
— Ну, что же?
— Да ничего; он наполовину разбит параличом — правая сторона у него не действует, — но производит очень хорошее впечатление.
Л. Н. сказал:
— Я жалею, что не поехал.
Духов монастырь недалеко от Кочетов. Л. Н. интересовался им и, когда гостил весною в Кочетах, хотел съездить туда.
— Я, — сказал Л. H., — когда приходится говорить с крестьянами и часто они бранят попов, я постоянно останавливаю. Но должен сказать — вот Саша и Булгаков знают — каждый день бывает одно — два
