№ 22

1867 г. 20 июня, вторник, 12 часов вечера. Я. П.

Мы совсем помешались набарах бары — игра, цель которой — выхватить у противников воткнутые в землю палки; играющие при этом делятся на два лагеря. , милый Лёвочка, проиграли до двенадцати часов ночи, и устали страшно. Несмотря на то, непременно нынче хочу написать тебе, чтобы послать завтра утром. Вероятно, это письмо будет мое последнее, потому что еще ты и не можешь получить. Я всё еще не имею от тебя известий, зато завтра жду и телеграммы, и письма. Мы все здоровы, Илюша только немного хворает, но серьезного ничего нет.

Сегодня мы купались, ездили в Берсовской линейке, которая очень легка и хороша. После обедаприехала княгиня Львова приехала кн. Львова. Кн. Львова — Варвара Алексеевна, рожд. Мосолова, жена кн. Евгения Владимировича Львова.
В письме от 22 июня Толстой описал окончательную договоренность касательно печатания романа «Война и мир»: «приехал Рис, типографщик, и с ним подписал условие и дал ему 500 рублей задатка. Рис этот молодчина, практический и аккуратный немец. Бартенев, которому я даю 10% за публикации, продажу и склад книг, тоже аккуратнейший человек и знающий дело, так что, мне кажется, лучше нельзя было устроить издание, все будет стоить около 4500 р.; окончено будет в 1-ых числах ноября, корректуры буду держать я сам и потом Бартенев — в смысле исправности и даже правильности языка, который я ему смело разрешил поправлять. Экземпляров напечатается 4800 и продаваться будут по 8 руб. за экземпляр; из этого 30% отдадутся: 10 — Бартеневу и 20 — книгопродавцам. Против прежнего проэкта я даю лишних 5% Бартеневу за свое спокойствие. Теперь нужно мне оставить поправленную всю 1-ю часть и некоторую долю 2-й, а для того нужно часов 6 здорового и спокойного времени, которое я надеюсь найти до субботы» (ПЖ, стр.69—70). с мужем и, несмотря на её глухоту, я, право, с ними провела очень приятный вечер. Немного погромче говорили, но она очень милая и приятная; особенно была нынче и любезна, и весела. Кажется, наша жизнь, обстановка и особенно молодежь произвели на них приятное впечатление. Они провели вечер, пили чай, гуляли немножко, и уехали как-то нехотя и не спеша. А я теперь без тебя и им была рада больше, чем при тебе. Я не конфузилась, не боялась, что тебе за меня будет что-нибудь стыдно; и вышло всё очень хорошо. Как уехали Львовы, так мы и принялись играть в бары, да так завлеклись, что оторваться не могли. Теперь народ весь молодой ужинает, а я тебе всё болтаю. До купанья нынче с детьми гуляла, и с ними было так хорошо и весело. Потом с ними же ездили купаться и, вообрази, плотину прорвало и вода ушла, так что мне по колено. Ее уж починили, но дело не надёжно. Я так это письмо тебе пишу нехотя, потому что одна мысль, что оно еще может быть застанет тебя в Москве, и я не увижу тебя три или четыре дня, — меня приводит в озлобление, даже и в отчаяние. Но я креплюсь, оттого, что чувствую, как важно дело, для которого ты поехал, но всё-таки скучно. Как я боюсь, что ты Кузминскому покажешь охлаждение или поссоришься с ним. Теперь мне уж поздно предупреждать тебя, но вообще он мне стал как-то страшен и даже неприятен. Что твои дела, мой милый, после удовольствия узнать что-нибудь о тебе, почувствовать немного тебя, твоих мыслей в нескольких словах телеграммы, я особенно еще жду с волнением, как ты решил с своим романом. Дай бог, чтоб тебе всё удалось и уладилось бы, как ты больше всего желаешь. Прощай, милый, душенька, ради бога приезжай скорее или выпиши меня к себе. Впрочем нет, ничего не надо, делай, как можно и как хочешь, меня не слушай. Цалую тебя, друг милый. Вероятно, это мое последнее письмо к тебе. Верно завтра в телеграмме назначишь мне день своего приезда.

Соня.

Предшествующее письмо от 18 июня не печатаем.

№ 23

1867 г. ноября 6. Понедельник вечером. Я. П.

Получила я твое письмо Получила я твое письмо — из Тулы, откуда 6 ноября Толстой писал: «Железная дорога идет завтра утром в 6 часов, чему я очень рад. Посижу у Тани [Кузминской], напишу прошение и буду в Москве завтра в час[...]. Ехать в пролетке было скверно и холодно и я рад, что еду в Москву и покажусь Захарьину. У меня не заболела ни грудь, ни кашель, но не ловко в легких и надо показаться» (не напечатано).с лошадьми, милый Лёвочка, и самой очень захотелось написать тебе. Это письмо, верно, до тебя дойдет, а нет, так так и быть. Я ужасно была рада, что ты мне написал и, главное, что написал так.Какая же тень досады может у меня быть на тебя? Какая же тень досады может у меня быть на тебя? Толстой писал 6 ноября: «Мне немножко грустно, что перед отъездом у нас было[...], но кажется мы хорошо простились и я не увез ни малейшей тени досады, — надеюсь и ты».Я после всякого, даже маленького столкновенья только пугаюсь и чувствую себя кругом безвыходно виноватой, но только всегда потому очень жалкой. Нынче очень было грустно, что ты, как будто, с досады уехал, и я очень обрадовалась, что ты на меня не сердит. Как я ждурешения Захарьина решения Захарьина. Захарьин Григорий Антонович (1829—1895) — популярный врач, профессор и директор терапевтической клиники Московского университета. С 1867 г. Толстой постоянно пользовался медицинскими советами Захарьина. о твоем здоровье и легких, которые меня ужасно мучают. Только об этом и думаю целый день.

Ханна завтра едет в Тулу, и мне это очень неприятно. Без тебя я так свято исполняю всякую твою волю, и нынче весь день лежала, и все обедали и чай вечерний пили вместе в гостиной за круглым столом, и я лежа. — Мне смешно, что я пишу тебе, а ты еще в Туле. Я больше для своего удовольствия пишу.Получу ли я от тебя с обер-кондуктором? Получу ли я от тебя с обер-кондуктором? Толстой писал 6 ноября: «В середу пошли на железную дорогу к обер-кондуктору спросить от меня письмо. Я напишу тебе». Не вышло бы какой путаницы. Ради бога, не студись. Я-то поправлюсь, чувствую себя очень хорошо, а ты-то какие мне о себе известия привезешь. Только для твоего здоровья я рада, что ты поехал. Больше не для чего не в состоянии я легко жертвовать такой пустотой, скукой, страхом и чувством одиночества, какое я испытываю с той самой минуты, когда ты отъезжаешь от дому, до той, когда я тебя опять увижу.

Сейчас Ханна меня прервала, показывая в мышеловке пойманную мышь, и вчера меня это радовало, а нынче сердит, что развлекло мысли о тебе, которые теперь только и приятны мне.

Знаешь, после всякой ссоры, когда я рассержу тебя, меня особенно удивит не то, что у меня характер дурной (я это знаю), но то, что как может мой дурной характер отозваться на тебе, которого рассердить, обидеть или огорчать я так чувствую себя неспособной, так этого никогда не желаю, и так всегда этого пугаюсь. Ты верно этой путаницы не поймешь, но мне очень ясно. Прощай, целую тебя. Не опаздывай на железную дорогу из Москвы, я так тебя буду ждать.

Датируется на основании письма Толстого, на которое отвечает Софья Андреевна и которое по содержанию относится к 1867 г., а также на основании пометы «6-го понедельник», — шестое число падало на понедельник в ноябре 1867 г. Предшествующее письмо, помеченное: «Пятница, 9 часов утра», относящееся к 29 сентября 1867 г. — опускаем.