Все материалы
Я не люблю писать жалостливо, но я 45 лет живу на свете и ничего подобного не видал.
Слишком уж он затянулся в привычке одурения себя: табак, вино, песни и вероятно женщины. С людьми в таком положении нельзя говорить — их надо лечить
Уже 18-ть лет тому назад я по отношению к собственности поставил себя в такое положение, как будто я умер.
Пожалуйста, не сетуйте на меня, что второй раз утруждаю Вас письмом. С совершенным почтением.
Очень жарко. Я даже не купаюсь, а то прилив к голове.
Лизавета очень хороша. Глаза.
Ничего не работается. Живу радостно.
Пожалуйста, никому не показывайте это письмо и разорвите.
У Фета вечер очень приятно.
Получил я от брата Николая Записки Охотничьи его ― листа 3 печатных. На днях покажу Тургеневу, но по моему прелестно.
Вы говорите: как идти, куда? Вопрос этот может быть только тогда, когда думаешь, что знаешь, куда надо идти. А думать этого не надо.
Письма ваши производят на меня очень тяжелое впечатление, так как я вижу в них недоброе чувство ко мне...
Очень хорошо. Я себя давно так умственно и физич[ески] хорошо, бодро не чувствовал.
Встал в 11. Хотел писать, не шло.
Очень, очень благодарю вас за вашу любовь ко мне и отвечаю тем же. Привет всем вашим нашим.
Если можете выдержать предлагаемый вам экзамен, подходите к столу и берите билет, если же чувствуете, что не овладели предметом, то лучше и не приступать.
Если бы гениальные произведения были сразу всем понятны, они бы не были гениальные произведения.
Все дни живу бесцветно, но прозрачно, всех люблю естественно, без усилия.
Не помню, писал ли я в последнем, что в ваших словах о работах моих в поле и ваших за книгами есть нотка упрека.
Надо твердо поставить всю жизнь на это: искать, желать, делать одно — доброе людям — любить и увеличивать в них любовь, уменьшать в них нелюбовь.
Живу совершенно беспечно, не принуждая и не останавливая себя ни в чем: хожу на охоту, слушаю, наблюдаю, спорю.
