Все материалы
Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан с телеграфами, с железными дорогами, журналистикой. У нас это самое совершилось теперь.
Вам верно много икалось, дорогой Афанасий Афанасьич, после того как мы с вами расстались.
Я вам бог знает что написал из Москвы, дорогой Николай Николаевич, и теперь меня мучает за это совесть.
Художник звука, линий, цвета, слова, даже мысли в страшном положении, когда не верит в значительность выражения своей мысли.
Я ошибся что ли и написал лишний день. Это был 3-й, теперь 4-е.
Читал дрянь
Приятно, дружно с женой. Говорил ей истины неприятные, и она не сердилась.
Встал поздно, порубил. Очень хорошо работалось.
Делаю пасьянсы — вроде сумашествия. Читал.
Нынче был эксес... Мне стыдно.
Читал Шопенгауера.
Вы, пожалуйста, после неприятного впечатления, которое произведет на вас это письмо, подумайте, что я на траве и сплю, и не выводите никаких обо мне заключений.
Лизавета очень хороша. Глаза.
Много думал, но ничего не делал.
Надо сделать усилие над ленью и завтра — дурно ли, хорошо — писать.
Я часто говорил себе: если бы не жена, дети, я бы жил святой жизнью
Недавно я прочел в одной английской газете очень верное рассуждение об историческом ходе лечений.
Кинематографщик и фотограф преследовали. В Москве узнали и приветствовали — и приятно, и неприятно, потому что вызывает дурное чувство самомнения.
Не верьте себе, когда на вас найдет то состояние, которое мы все испытываем...
Маша замужем, и мне жалко, жалко. Не такая она, чтобы этим удовлетвориться.
Болтали, мне было трогательно.
