* 343.1893 г. Августа 23. Я. П.

Получил ваше второе письмо, милый друг, и очень огорчен известием о болезни вашего маленького. Меня пугают особенно поносы, п потому ч что тут начинаются обыкновенно лечения через желудок больного желудка, и доктора опаснее болезни.

Недавно я прочел в одной англ английской газете очень верное рассуждение об историческом ходе лечений. Первое — местное лечение больного места: массаж, мази, растирания, припарки; второе — приемы лекарств в желудок, чтобы оттуда они поступали в кровь; третье — вспрыскивание в самую кровь; и четвертое — воздействие на нервы духовными средствами. Я думаю, что самые действительные средства первое и последнее. Первое такое, к кот которому тянет физический инстинкт, и которое, — как массаж и тепло, — доступно всякому; последнее такое, к кот которому влечет духовное стремление, — я разумею бодрое, веселое, преданное воле Бога расположение, и тоже всем доступное.

Я перечел после вас книгу Evans’а.1 «The divine law of cure» by Evans, Boston 1884 (Эванс, «Духовный закон лечения»). Толстой читал эту книгу в 1889 году (см. запись в Дневнике Толстого от 12 ноября 1889 г.), соглашался с мыслями автора о том, что в болезнях имеют большое значение духовные причины, и считал, что течение болезни в известной степени зависит от духовного состояния больного. В ней много прекрасного. Только он хочет слишком многого и от того подрывает доверие. Я думаю, что надобно бы сказать, что едва ли в среднем не 50, иногда больше, иногда меньше, в каждом страдании2 Зачеркнуто: прибавля прибавляется зависит от духовных причин, и вот эти 50 все могут быть устранены духовным лечением,3 Эта мысль высказана в Дневнике Толстого от 23 августа почти в тех же самых выражениях: «в каждой болезни есть доля духовного страдания. Эта доля может быть различна, от 80 до 10, но, скажем, она 50. Вот эти-то 50 могут быть устранены духовным лечением». О том же Толстой писал в письме к М. Ф. Кудрявцевой от 24 августа 1893 г. (См. т. 66.) не говоря уже о том, что оно исключает возможность вреда. Это по крайней мере несомненно.

Я бы растирал животик, держал в тепле — компрессы. Как можно меньше, но как можно жиже и питательнее давал бы есть — молоко, и старался бы поддерживать его в бодром и веселом состоянии, отвлекая сколько возможно его внимание от его болезни. Ничего нет хуже, даже для маленького, я помню это по себе, — давать лекарство горькое, уверяя, что оно горько, но поможет. Примешь и ждешь и прислушиваешься к боли, и если оно не помогает, то раздражаешься, считаешь себя обманутым. Ну, да Бог даст, вы мне напишете оейчас же, чго ему уже лучше.

Тоже грустно мне б было узнать, что вы были нездоровы. Я чувствую себя отчасти виною в этом нездоровьи.

4 Страхов теперь у нас. Я его очень просил о « книгѣ о книгах», и он обещал дома, в Пт[ер Петер ] бге бурге , куда он Едет нынче, заняться этим и нам сообщить.4 По сообщению А. К. Чертковой, Толстой «насколько помнится, просил H. Н. Страхова составить списки лучших книг для чтения по разным вопросам жизни, а так же и беллетристики, с кратким отзывом о каждой из них. Работа эта оставалась невыполненной».

6 Здесь Кузминский и его жена, читая 12-ю главу, нашли в ней неточности и предложили мне изменения, на кот которые я согласился, и рад этому, п потому ч что враги придрались бы к неточностям, чтобы считать себя в праве не принять ничего.5 А. М. и Т. А. Кузминские, читая 12-ю главу книги «Царство Божие внутри вас», обратили внимание Толстого на некоторое сгущение красок при изображении наказаний, применяемых при крестьянских волнениях, и на одно место в XIII главе, касающееся действий подавлявшего крестьянские беспорядки тульского губернатора Зиновьева. Толстой записал об этом в своем Дневнике от 16 августа: «Вчера Соня и Куз Кузминские читали и указали мне на неточности: 1) то, что вешают в деревне, 2) что всегда секут, 3) обиды Зиновьеву (Зиновьев прочел в Штокгольме и очень обижен, оскорблен, озлоблен)».Мы написали список поправок и послали трем переводчикам.6 Переводчики книги «Царство Божие внутри вас»: Изабелла Гапгуд, которой было предложено перевести книгу на английский язык, но которая затем от этой работы отказалась. Р. Лёвенфельд, переводивший на немецкий язык для книгоиздательства Киршнера, и Гальперин-Каминский, переводивший на французский язык. Они уже получили. На днях пошлем вам.

Дай вам Бог вам обоим, Ан Анне Конст Константиновне и вам, всего хорошего.

Лиз Лизавета Ивановна с вами ли? Если да, то передайте ей мое уважение и любовь.

Л. Т.

Видите, как перо ваше хорошо пишет.7 Самопишущее (наливное) перо, полученное Чертковым из Англии и подаренное им Толстому.

Письмо Золотарева8 Василий Петрович Золотарев (р. 1866) — сын черниговского купца старообрядца, в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов разделявший взгляды Толстого и неоднократно у него бывавший. О нем см. т. 86, стр. 251 и т. 64. Таня вышлет.

Публикуется впервые. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: «Я. П. 23 авг. № 338». Дата эта подтверждается записью в Дневнике Толстого от 23 августа: «написал... Черт Черткову ».

Ответ на письма Черткова от 7 и 16 августа. В первом из этих писем Чертков писал: «... C своей стороны я про вас думаю так, что вы еще долго проживете на земле, так как еще очень нужны, и много дела вам предстоит. Я думаю, что перед вами еще много впереди на земле, много нового и радостного, как в области мысли, так и внешней жизни. Таково мое чувство, и я думаю, что любовь, которую я имею к вам, дает мне право полагаться на это чувство. Я думаю, что вы еще побываете в разных местах, и обстановках, и много нового и хорошего переживете. Во всяком же случае прошу вас, дорогой Лев Николаевич, не отдавайтесь этим предчувствиям скорой смерти, это нехорошо: нам вообще не дано ничего знать вперед, и в этом отношении мы знаем еще меньше, чем в других. Достаточно того, что вы готовы к смерти; но дальше этого не позволяйте себе итти в вашем сознании».

Во втором письме Чертков писал: «Сейчас пишу вам опять только для того, чтобы сообщить вам, что мы приехали к матери в Лизиновку на один день; а тут мальчик наш заболел поносом, и мы задержались. Первые два дня у него был довольно сильный жар, который теперь спал. Но полное расстройство желудка продолжается...»

Комментируемое письмо явилось первым после пребывания Черткова в Ясной поляне, куда он ездил в конце июля и где пробыл до 3 августа и, повидимому, частично связано с разговорами, которые вели Толстой и Чертков при этом свидании.