Все материалы
Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан с телеграфами, с железными дорогами, журналистикой. У нас это самое совершилось теперь.
Чтение газет и романов есть нечто вроде табаку – средство забвения.
Мне жить довольно хорошо, потому что я от жизни, вероятно, также и ты, ничего не жду.
То, что срок нашей земной жизни не в нашей власти и всякую секунду может быть оборван, всегда забывается нами.
Я все по старому — пытаюсь писать, но не втянулся хорошенько.
Если бы гениальные произведения были сразу всем понятны, они бы не были гениальные произведения.
Арест его есть очень печальное для него и его друзей, особенно для меня, печальное недоразумение
Мне хочется знать про твое здоровье — не разделяю физическое и духовное, хотя и считаю, что основой физического духовное.
А я так на днях был в Туле и видел всё, что давно не видал: войска, лавки, полицию и т. п., и захотел было осердиться на всё это, как бывало, да потом опомнился
Пожалуйста, никому не показывайте это письмо и разорвите.
Слишком уж он затянулся в привычке одурения себя: табак, вино, песни и вероятно женщины. С людьми в таком положении нельзя говорить — их надо лечить
После ужина болтал с Епишкой до петухов.
Я шил сапоги.
желание славы есть последняя одежда, которую снимает о себя человек. Я чувствую постоянно всю силу этого соблазна. И постоянно борюсь с ним.
Встал в 11. Хотел писать, не шло.
Самое простое и самое короткое нравственное правило состоит в том, чтобы как можно меньше заставлять других служить себе...
Вам верно много икалось, дорогой Афанасий Афанасьич, после того как мы с вами расстались.
Все ушли спать. Я сидел один тихо. И хорошо.
Наша жизнь между двумя вечностями ни более, ни менее велика, и последствия ее как для того, кто умирает, так и для тех, кто остается, — одни и те же.
Письма ваши производят на меня очень тяжелое впечатление, так как я вижу в них недоброе чувство ко мне...
Поздравляю вас с Новым годом; дай вам бог здоровья и спокойствия душевного.
