Все материалы
Весь наш разговор свелся к тому, что, по моему мнению, революционная деятельность безнравственна
Чтение газет и романов есть нечто вроде табаку – средство забвения.
Люди любят меня за те пустяки — «Война и мир» и т.п., которые им кажутся очень важными.
Удивительное дело, в 81 год только только начинаю понимать жизнь и жить.
Надо твердо поставить всю жизнь на это: искать, желать, делать одно — доброе людям — любить и увеличивать в них любовь, уменьшать в них нелюбовь.
Делаю пасьянсы — вроде сумашествия. Читал.
Простите, что я вам в предшествующих письмах писал как бы укоризны и обличения. Я никакого не имею права на это, права в своей совести. Это я от нездоровья.
Жив.
Я сужу по себе, мне грустно без тебя, и потому кажется, что и всем тоже. Да оно так и есть.
Помогите в следующем. Малого судили, приговорили к смертной казни... Нельзя ли что-нибудь сделать для облегчения его судьбы? Очень уже жалки его родители
Не надо тревожиться.
Радуюсь вашей радости, милые дорогие друзья, очень, очень радуюсь.
У вас незаметно ни малейшего признака писательского дарования, и я советовал бы вам не заниматься этим.
Я не люблю писать жалостливо, но я 45 лет живу на свете и ничего подобного не видал.
Милый друг, и чувствую и вижу, что ты держишься, чтобы не высказать мне больного, и я тебя люблю и жалею за это, и мне хочется увидать тебя поскорее.
Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан с телеграфами, с железными дорогами, журналистикой. У нас это самое совершилось теперь.
Очень благодарен Вам за Ваше любезное предоставление нам возможности пользоваться Вашим Mignon
Встал в 11. Хотел писать, не шло.
Знать, что было и будет, и даже то, что есть, мы не можем, но знать, что мы должны делать, это мы не только можем, но всегда знаем, и это одно нам нужно.
Ничего не пишу, занимаюсь Конфуцием, и очень хорошо. Черпаю духовную силу.
Наша жизнь между двумя вечностями ни более, ни менее велика, и последствия ее как для того, кто умирает, так и для тех, кто остается, — одни и те же.
