ВАРИАНТ «ПО ПОВОДУ СТАТЬИ СТРУВЕ».

От того ли, что, не читая журналов, я отвык от умных рассуждений или вообще от умственной слабости, но я несмотря на все усилия ничего не мог понять в этом рассуждении.

И потому неизбежно был приведен к признанию одного из двух или того, что говоря просто глуп я, не понимая того, что можно понять, или глуп тот, кто пишет то, чего никак нельзя понять. В данном случае решение дилеммы легко, не говоря уже о том, что Г-н Струве кажется профессор во всяком случае очень ученый человек, я же отставной офицер, не кончивший курса в высшем учебном заведении, решение дилеммы было легко уже по одному тому, что не понимаю я того, что говорит Г. Струве. Он же нетолько понимает, но и исправляет погрешности моего рассуждения, видя явное противоречие там, где я несмотря на усилия никак не мог усмотреть его.

Оказывается, что в своем нелитераторском (тоже не понимаю и этого слова) изложении противоречие само лезет в глаза. Я же имел неосновательность думать *** что нет никакого противоречия в мысли о том, что для того чтобы избавиться от жизни, основанной на насилии, и установить жизнь, основанную на любви, людям (естественное свойство которых состоит в любви,) нужно избавиться от скрывающих от них радостную жизнь любви грехов, соблазнов и суеверий (мысль эту я неоднократно выражал в моих писаниях), прежде от суеверий, что легче всего, потом от соблазнов, потом от грехов.

Так что в том, в чем Г. Струве усматривает противоречие, я по неучености своей видел только просто указание на то, в чем должны состоять усилия людей для освобождения себя от закона насилия.

Но Г-н Струве не хочет знать этого. Не хочет же он знать этого очевидно потому, что не хочет впасть в то самое, в чем он (так победоносно) уличает меня, в противоречие. Противоречие же, в которое боится впасть Г. Струве, есть противоречие здравого смысла с суеверием науки, с тем самым суеверием, от которого я считаю прежде всего необходимым избавиться людям, но которое Г. Струве и признает чем то неизменным, не могущим быть измененным усилиями людей.

И потому очевидно глуп только я, не понимающий того, что говорит Г-н Струве.

Дело очевидно в том, что Г. Струве по учености своей очень хорошо знает, в чем по науке состоит основной роковой вопрос совершенствования человеческой жизни и что существующее устройство тоже по науке неизменно и не может быть разрушено освобождением людей от суеверия государства, поддерживаемого суеверием науки, я же по невежеству своему не знаю этого и по невежеству своему воображаю, что если люди перестанут верить в Казанскую Царицу Небесную, то и перестанут ставить ей свечи, а если перестанут верить в неизбежность предопределения государства, то и перестанут служить ему.

Так что вопрос о том, кто из нас двух говоря учтиво не очень умен, ясен для всякого.