[ВАРИАНТЫ К СТАТЬЕ «О ЗНАЧЕНИИ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ».]

*№ 1.

«Народъ, какъ и человѣкъ, можетъ ставить главнымъ условіемъ своего блага матеріальное преуспѣяніе, и тогда благоустройство политическое для него дѣло первой важности, и для этого устройства онъ готовъ часто жертвовать своими духовными требованіями, и можетъ народъ, также какъ и человѣкъ, болѣе дорожить своей духовной жизнью, и тогда матеріальное преуспѣяніе и политическое благоустройство, если оно требуетъ отъ него нарушенія духовныхъ требованій, для него настолько не важно, что онъ готовъ нести многія матеріальныя неудобства и тягости, только бы не отступать отъ своихъ духовныхъ требованій, принимая участіе въ политическомъ устройствѣ. Западные народы принадлежатъ первому типу, восточные, и въ томъ числѣ русскій, ко второму».

Такова мысль Хомякова, выраженная въ его очень интересной и умной статьѣ: «Самодержавіе, опытъ схематическаго построенія этого понятія». Мысль о томъ, что восточные и западные народы различно относятся къ власти и что восточные народы, въ томъ числѣ и русскій, смотря на власть не какъ на право, а какъ на обязанность, переносили и переносятъ такія тяжести и злоупотребленія власти, при которой западные народы возмущаются и свергаютъ власть, совершенно справедлива, но я не думаю, чтобы такое спокойное и болѣе терпѣливое перенесеніе злоупотребленія власти было исключительнымъ свойствомъ восточныхъ и русскаго народовъ и чтобы свойство это было постоянное. Я думаю, что не однимъ восточнымъ народамъ, но всѣмъ народамъ, разумѣя подъ народомъ преобладающее большинство его, состоящее всегда из земледѣльцевъ, тѣхъ людей, которые удовлетворяютъ естественнымъ потребностямъ всѣхъ остальныхъ людей, всегда свойственно предпочитать неудобства повиновенія власти участію въ ней, но что это повиновеніе можетъ продолжаться только до тѣхъ поръ, пока выгоды повиновенія больше, чѣмъ невыгоды участія во власти.

* № 2.

Внутреннее противорѣчіе насильнической власти, состоящее въ томъ, что насильническая власть, допущенная и терпимая народомъ для избавленія себя отъ грѣха насилія, требуетъ отъ людей совершенія грѣховъ насилія, и несогласіе повиновенія власти съ духовными требованіями народа дошло въ наше время для русскаго народа до послѣдней степени.

Русскій народъ могъ подчиняться самодержавной власти для защиты себя отъ Монголовъ, но совсѣмъ другое дѣло подчиняться власти для того, чтобы душить Финляндію, Польшу, Кавказскіе народы или захватывать Манджурію.

Если русскіе люди прежняго полуязыческаго христіанскаго міровоззрѣнія могли съ спокойной совѣстью исполнять всѣ велѣнія власти, какъ разрушеніе Новгорода или казни стрѣльцовъ и т. п., то въ наше время совершавшагося впродолженіи нѣсколькихъ вѣковъ уясненія и очищенія основъ христіанства русскіе люди уже не могутъ съ спокойной совѣстью принимать участіе въ угнетеніи, насиліяхъ и убійствахъ своихъ ближнихъ, требуемыхъ отъ нихъ императорскимъ правптельствомъ.

С одной стороны, власть, становясь все хуже и жесточе, все ухудшала и ухудшала положеніе народа и дошла наконецъ въ наше время до полнаго раззоренія народа, съ другой стороны, духовныя требованія народа, становясь чище, выше, все менѣе и менѣе согласовались съ требованіями власти. И потому отношеніе русскаго народа неизбѣжно должно было измѣниться и въ дѣйствительности совершенно измѣнилось и не можетъ продолжать быть тѣмъ же, чѣмъ было. Противорѣчіе между духовными требованіями русскаго народа и требованіями правительства дошло въ наше время до высшей степени. Въ наше время русскій народъ пришелъ къ тому самому кризису, къ которому давно уже пришли западные народы.

Но пришелъ русскій народъ къ этому кризису отчасти вслѣдствіи своей восточной терпѣливости, отчасти вслѣдствіи болѣе ранняго, чѣмъ западные народы, усвоенія христіанскаго духа, отчасти вслѣдствіи удерживавшагося для огромнаго большинства народа земледѣльческаго быта, пришелъ русскій народъ къ этому кризису при совершенно другихъ условіяхъ, чѣмъ тѣ, въ которыхъ разрешился этотъ кризисъ среди западныхъ народовъ.

Но мало того что народы, свергавшіе существующую власть, пришли къ тому самому, отъ чего они хотѣли избавиться, т. е.

къ необходимости самимъ, лишившись свободы отъ грѣха и досуга заниматься дѣлами управленія, они пришли къ этому въ гораздо болѣе трудныхъ условіяхъ, чѣмъ тѣ, въ которыхъ они передали власть властвующимъ. Легко и возможно было разрешать насильнической властью вопросы управленія тогда, когда условія жизни одноплеменнаго, одновѣрнаго, географически объединеннаго народа были просты, когда расходы и подати были невелики, когда не было борьбы сословій, когда, главное, не было покоренныхъ и насильственно присоединенныхъ къ другимъ народовъ и, главное, было одно лицо или малое число лицъ, которое хорошо ли, дурно ли, но могло рѣшать возникающіе вопросы управленія.

Теперь же, когда вопросы общественной жизни дошли до величайшей запутанности и сложности, когда уже существуютъ установившіеся бюджеты государственныхъ расходовъ, требующіе все большаго и большаго обложенія податями, идетъ неперестающая борьба между озлобленнымъ рабочимъ, бѣдствующимъ народомъ и богачами, захватившими земли и монополіи, когда политическія международныя условія требуютъ все большихъ и большихъ вооруженій, когда для народовъ-завоевателей являются вопросы поддержанія неестественныхъ соединеній чуждыхъ народностей подъ одной властью, какъ. для Россіи Польша, Кавказъ, Финляндія и др., для Британіи безчисленное количество чуждыхъ и враждебныхъ народностей отъ Ирландіи до Индіи, а для покоренныхъ народовъ вопросы объ освобожденіи отъ порабощенія, когда всѣ вопросы эти и многіе другіе подлежатъ рѣшенію не одной власти, по своему положенію не заинтересованной въ томъ или иномъ рѣшеніи вопроса, a собранію частныхъ лицъ съ различными и противоположными личными интересами, теперь всѣ вопросы эти представляютъ не только огромныя трудности, но и совершенно неразрѣшимы, какъ мы это видимъ на вопросахъ колоній, тарифовъ, покоренныхъ народностей, негровъ въ Америкѣ, секюляризаціи во Франціи, еврейскаго, Ирландскаго, восточнаго вопросовъ и сотни другихъ, которые служатъ только темой парламентскаго краснорѣчія, но десятками лѣтъ ни на шагъ не подвигаются въ своемъ рѣшеніи.

Главная же трудность участія народа въ управленіи происходитъ отъ того, что люди нашего времени, съ измѣнившимся мировоззрѣніемъ, призваны къ разрѣшенію такихъ вопросовъ, которые поставлены людьми прежняго времени съ совершенно другими взглядами. Людямъ нашего времени, отрицающимъ войну, признающимъ равноправность людей и свободу народа, надо заботиться объ увеличеніи вооруженій, о законахъ, запрещающихъ доступъ дешевыхъ работниковъ въ свое государство, обдумывать средства удержанія въ покорности раздѣленной Польши, покоренныхъ Буровъ, Индусовъ и т. п.

При правительственномъ правленіи появляется вездѣ, гдѣ оно было введено, тотъ классъ людей, который называется буржуазіей, т. е. людей, которые подъ покровительствомъ насилия власти самыми разнообразными средствами захватываютъ власть надъ народомъ. Средства эти самыя разнообразныя: в прямое участіе въ правленіи, и землевладѣніе, и судъ, и преподаваніе наукъ, и исполненіе религіозныхъ обрядовъ, и торговля, и театры, и денежныя операціи, и медицина, и моды, и адвокатство, и журналистика, и печать, и искусства, и многія другія профессіи служатъ средствомъ97 жить праздной, сладкой жизнью на шеѣ трудящихся. освобожденія себя отъ тяжелаго труда вырабатыванія предметовъ первыхъ потребностей.

Вотъ тутъ то, въ отвѣтахъ на этотъ вопросъ, и проявляется то совершенно вѣрно опредѣленное Хомяковымъ различіе между восточными и западными народами. Восточные народы: Китай, Индія, Персія, Турція, Россія, дорожа больше своимъ досугомъ и внутренней духовной жизнью, чѣмъ внѣшнимъ политическимъ благоустройствомъ, допускали и допускаютъ большую степень злоупотребленій власти, не свергая ее. Народы же западные, дорожа преимущественно матерьяльными благами міра и потому своимъ внѣшнимъ благоустройствомъ, были скорѣе склонны, при дошедшихъ до извѣстной степени злоупотребленіяхъ власти, свергать ее и устанавливать новую. Такъ это происходило и въ Римѣ и во всѣхъ наслѣдовавшихъ ему государствахъ.

Но и это мнимое участіе всего народа въ управленіи не измѣнило положенія трудящагося народа. Устройство выборовъ отъ всего народа, отъ трудящихся, далекихъ отъ политическихъ вопросовъ массъ, составляетъ такую трудность, что народное участіе въ этихъ государствахъ служить только средствомъ перехода такой же, какъ прежде, власти немногихъ надъ многими съ однихъ лицъ на другихъ. Такъ что въ действительности и въ этихъ государствахъ, во Франціи и Соединенныхъ Штатахъ, народъ, какъ и прежде, находится въ рабствѣ если не у прежнихъ Императоровъ, королей, лордовъ и князей, то у такихъ же немногихъ ловкихъ людей, захватывающихъ власть правительственную или денежную.

Остается одно спасеніе отъ сознанія неизбѣжнаго приближенія къ погибели, едва ли не болѣе слѣпое, чѣмъ вѣрованія церковныя, въ соціализмъ, въ то, что когда то, а можетъ быть очень скоро, какъ-то посредствомъ насилія, а можетъ быть и какъ то само собой установится жизнь, при которой всѣ люди будутъ какъ то, чѣмъ то принуждены отказаться отъ всего того, чѣмъ они живутъ теперь, и всѣ будутъ вмѣстѣ работать все, что имъ нужно, и всѣмъ равно пользоваться.

Но и это вѣрованіе уже начинаетъ разрушаться, и люди видятъ, что все это нужно только затѣмъ, чтобы отводить глаза людей отъ той пропасти, къ которой они неудержимо стремятся

Ноги, переходя въ туловище, становятся все тоньше и тоньше, туловище все тяжелѣе и тяжелѣе. Продолжаться такъ не можетъ. Предѣлъ этого перехода долженъ быть. Туловище должно завалиться, когда нечему будетъ держать его. И люди западнаго міра чувствуютъ его. Но инерція начатаго движенія такъ велика, что они не могутъ остановиться. До времени они практически спасаются отъ сознанія неизбѣжности погибели при продолженіи такой жизни тѣмъ, что, соперничая другъ съ другомъ, все дальше и дальше закидываютъ обманомъ и насиліемъ свои поработительныя сѣти на людей, живущихъ еще разумной, трудовой жизнью во всѣхъ частяхъ свѣта, торговлей, промышленностью, колоніями и теоретически спасаются отъ сознанія безумія своей дѣятельности ученіемъ социализма, обѣщающимъ въ неопредѣленномъ будущемъ великія блага, которыя будутъ достигнуты полнымъ порабощеніемъ человѣка какою то благодѣтельной силой, которая будетъ свободной отъ свойственныхъ всякой власти свойствъ.

Но несмотря на это, люди запада уже начинаютъ видѣть обманчивость этихъ обоихъ средствъ спасенія. Съ одной стороны, предѣлъ захватовъ чужихъ земель уже виденъ. Кромѣ того, колоніи, т. е. рабы, начинаютъ иди возмущаться или переходить на сторону туловища. Съ другой стороны, мыльный пузырь соціализма, казавшійся столь величественнымъ среди духовной пустоты жизни, уже лопнулъ, и самые недальновидные люди усматриваютъ его источникъ и неисполнимость и въ случай исполненія вытекающее изъ него ужасающее рабство, подобнаго котораго еще нигдѣ, никогда не испытывали люди.

Но рынки переполнены, предметовъ произведено столько, что ихъ дъвать некуда, и, что хуже воего, сами потребители — восточные народы Японіи, Китая, Индіи — начинаютъ дѣлать тѣ же самые предметы, такъ что скоро некого будетъ развращать и обманывать, и приготовленія къ войнамъ подъ вліяніемъ угрозы сосѣдей, какъ это и не можетъ быть иначе, все увеличиваются и увеличиваются, и увеличеніе это не можетъ остановиться у западныхъ народовъ, но народы эти такъ отстали отъ естественной, разумной формы жизни, кормленія себя своими трудами на своей землѣ, такъ привыкли къ безумной, безполезной, вредной, разслабляющей роскоши, комфорту, что и имъ кажется, что жизнь не можетъ быть другою, какъ та, которую они ведутъ и которая состоить въ томъ, чтобы изуродовать ту часть земли, на которой они живутъ, превративъ ее въ адъ, какъ въ Англіи, Бельгіи и другихъ, и какъ можно больше, и какъ можно скорѣе, и какъ можно искуснѣе дѣлать ненужные и вредные предметы роскоши и развращать ими людей еще неиспорченныхъ и живущихъ своими трудами. Но не говоря уже о безнравственности98 и отвратительности такой жизни,99 мошенническаго торгашества, самый этотъ способъ существованія становится очевидно недостаточнымъ: народы восточные, первая Японія, начинаютъ понимать, на чемъ основана эксплоатація ихъ сосѣдей, выучившись дѣлать машины и работать такъ, чтобы востокъ не нуждался болѣе въ товарахъ западныхъ народовъ, и очень скоро выучились строить пушки и корабли и управлять ими такъ, чтобы дать отпоръ силою тѣмъ, которые захотятъ поработить ихъ.

Русскому земледѣльческому народу не нужно ни рынковъ, ни подоходныхъ налоговъ, ни обобществленія труда и фабрикъ, ни захватовъ чужихъ земель, ни свободъ собраній, слова, прессы, нужно только одно — земля и свободный доступъ къ землѣ, то самое, чего не даетъ своимъ представителямъ ни одно представительное правительство.

Есть люди въ Россіи среди достаточнаго класса, которые полагаютъ, что въ этомъ самомъ состоитъ теперь призваніе России и что лучшее, что могутъ теперь сдѣлать русскіе люди, это то, чтобы устроить у себя въ Россіи то самое правленіе, которое существуетъ теперь въ передовыхъ Европейскихъ государствахъ: сдѣлать сначала революцію съ клубами, рѣчами, убійствами, потомъ парламентъ съ интерпеляціями, адресами, бурными рѣчами и манифестаціями, и тогда будетъ то самое, что долженъ сдѣлать русскій народъ въ настоящую минуту.

Это уже и начали дѣлать. И все это, и революція и парламентъ, — все издалека похоже на европейское, какъ натыканныя березки въ Троицынъ день похожи на лѣсъ, но все это безъ кореньевъ, и было бы смѣшно, если бы не было такъ ужасно легкомысленно и глупо въ такую важную минуту для русскаго народа.

Мы, русскіе, находимся совершенно въ другихъ условіяхъ; вся прошедшая исторія наша была другая, и намъ теперь слѣдовать тому, что дѣлается въ Европѣ, все равно, что людямъ, стоящимъ еще на сухомъ берегу, лѣзть въ то болото, въ которомъ по поясъ сидятъ тѣ, которые шли впереди насъ. Не говоря уже о томъ, что можетъ быть много путей помимо того, который ведетъ черезъ болото, и надо искать ихъ, казалось бы, нельзя не остановиться передъ тѣмъ тяжелымъ положеніемъ, въ которомъ находятся Европейскіе народы, и не подумать своими усиліями, а не подражая чужимъ, о томъ, что намъ, поставленнымъ въ такія особенныя условія, свойственно дѣлать. Имѣемъ ли право, видя все то, что дѣлается въ Европѣ, видя тѣ результаты, къ которымъ привела европейскіе народы ихъ деятельность, имѣемъ ли мы право въ такой важный моментъ для жизни русскаго народа избирать дѣятельность, послъдствія которой уже совершенно очевидны намъ?

Что же дѣлать русскому народу?

Причина страданій русскаго народа: его обезземеленіе, тяжелыя подати, солдатчина и теперешнія смуты, причина всѣхъ этихъ страданій — власть. Кто удерживаетъ землю за большими собственниками, не работающими на ней? Власть, правительство. Кто отбираетъ людей отъ семей, развращая ихъ и научая убійству, и посылаетъ ихъ на бойню? Кто теперь сажаетъ въ тюрьмы, стрѣляетъ, бьетъ народъ, казнить людей? Все та же власть. Кто среди западныхъ народовъ накладываетъ подати на трудящихся, поддерживаетъ монополіи богачей, удерживаетъ за неработающими право на собственность земли, лишаетъ ея рабочій народъ, содержитъ войска и, развращая ихъ, посылаетъ на грабежи и убійства? Все та же, хотя и иначе организованная власть, чѣмъ у восточныхъ народовъ.

Попытки уничтоженія вреда власти посредствомъ распространенія ея можно сравнить съ попытками скрыть бѣлую нитку просторно нанизанными на ней бусами: можно сдвинуть всѣ бусы вмѣстѣ, и тогда будетъ видна бо́льшая часть нитки. Это деспотическая власть. Можно раздвинуть бусы по всей ниткѣ, оставляя промежутки нитки. Это будетъ разнаго рода ограниченная власть. Но какъ не передвигай бусы, количество непокрытой бусами нитки будетъ всегда одно и то же. То же и съ властью.

Мы такъ привыкли къ власти и къ повиновенію власти, что не можемъ представить себѣ жизни безъ власти. Говоря о власти, всегда подъ властью подразумѣвали власть насильническую, не дѣлая различія между властью свободно признаваемой, властью духовной, безъ которой никогда не жило и не можетъ жить человѣчество, и властью насильнической, которой люди подчиняются изъ страха страданій или смерти. Власть первая есть власть болѣе разумнаго существа надъ менѣе разумньмъ, признающимъ разумность перваго. Это власть родителей надъ малыми дѣтьми, Христа надъ учениками, всякаго добровольно признаннаго руководителя надъ людьми добровольно подчиняющимися ему. Вторая власть — это власть покорителя, угрожающаго казнями и убійствами зa неповиновеніе.

Дѣйствія властвующаго духовно и дѣйствія властвующаго силою совершенно различны: одинъ дѣйствуетъ добротой, разумомъ, другой обратнымъ: жестокостью, насиліемъ, казнями. Отношеніе же повинующагося одно и тоже какъ къ первому, такъ и къ второму, повинуются и тому и другому одинаково, исполняютъ то, что ему предписываютъ какъ тотъ, такъ и другой. И вотъ въ этомъ то смѣшеніи той и другой власти источникъ заблужденія о томъ, что люди не могутъ жить безъ насильнической власти. Люди не могутъ жить безъ власти духовной, такой, которой они добровольно подчиняются, но нетолько могутъ жить безъ власти насильнической, но подчиненіе насильнической власти есть причина нетолько великихъ бѣдствій, но и всякаго развращенія, которому подвергаются люди.

Но скажутъ: это общія мѣста, скажутъ: что же, по вашему мнѣнію, дѣлать теперь русскому народу?

Постараюсь отвѣтить на этотъ вопросъ, впередъ оговариваясь, что если мое предположеніе о томъ, что именно долженъ теперь дѣлать русскій народъ, можетъ быть не вѣрно, все таки остается несомнѣннымъ то, что русскій народъ переживаетъ теперь тотъ моментъ, когда ему неизбежно необходимо измѣнить свое отношеніе къ власти, и что это отношеніе можетъ быть измѣнено только въ смысле прекращенія повиновенія какой бы то ни было власти.

Отвечая на вопросъ о томъ, что именно дѣлать теперь русскому народу, я долженъ имѣть въ виду хотя и очень несоразмерный по численности, но имѣющія вліяніе на рѣшеніе народа части его.

Частей этихъ три: первое — правительство, въ которое я включаю всѣхъ тѣхъ людей, которые имѣли и имѣютъ еще власть и всѣхъ богатыхъ и чиновныхъ людей, стоящихъ на стороне правительства, — это государь, высшіе чиновники, богатые дворяне, купцы, консерваторы, отстаивающіе прежнее положеніе.

Вторая часть — это все тѣ богатые цивилизованные люди, борящіеся съ правительствомъ и желающіе заменить существующую власть иною, новою. Это всѣ либералы, революціонеры, соціалдемократы, журналисты, педагоги, врачи, техники, рабочіе, развращенные крестьяне.

Третья, самая большая часть, — это земледельцы, крестьяне, народъ, огромное большинство; народъ тотъ, который кормитъ и содержитъ и первыхъ и вторыхъ и которому главнымъ образомъ предстоитъ рѣшеніе вопроса о пути, который долженъ быть избранъ.

Что дѣлать правительству?

Правительству слѣдуетъ понять, что такъ или иначе время его прошло, что нетолько въ томъ виде, въ которомъ оно теперь, но ни въ какомъ видѣ оно существовать больше не можетъ. И понявъ это, правительство прежде всего должно перестать бороться силою съ тѣми, кто хочетъ свергнуть его. Борьба эта силою теперь, при озлобленіи враговъ правительства и полной свободе печати и его привычке не только увеличивать, но выдумывать всѣ респрессіи, особенно внѣзаконныя, производитъ только все большее и большее озлобленіе и развращение народа. Переставъ бороться силою, правительство должно стараться употребить свою еще до времени существующую власть на то, чтобы исполнить хотя теперь то, что давно ждетъ и требуетъ отъ него весь земледѣльческій русскій народъ, уничтожить старинную несправедливость и грѣхъ земельной собственности и третье — постараться миролюбиво удалиться отъ власти, не давать отрывать ее отъ себя, а отдать ее, и отдать не другимъ, новымъ властителямъ, которые хотятъ захватить ее, а отказаться отъ власти, признавъ незаконность ее. Сдѣлаютъ или не сдѣлаютъ этого правительственные люди, они неизбежно придутъ къ этому же. Только съ той разницей, что, сделавъ это, они придутъ къ тому же безъ борьбы, безъ жестокости убійствъ, неправды, безъ греха; не сделавъ этого, придутъ къ тому черезъ великія преступленія и страданія.

Отчего же русский народ не делает того, что так естественно должно вытекать из его положения и что так свойственно ему, а, напротив, теперь, в то решительное время, которое он переживает, не только не поступает так, как ему свойственно и выгодно, а в своих поверхностных слоях, захваченных фабричной, городской жизнью, прислушивается к развращенному голосу так называемых образованных, в действительности же развращенных людей богатых классов, из которых одни призывают его к поддержанию старого правительства, a другие к свержению и установлению нового, такого же насильнического, с такими же податями, таможнями, монополиями, земельной собственностью, наборами и войнами, и не только прислушивается, но начинает уже совершать те бессмысленные преступления грабежей, убийств и даже междуусобных войн, которые не только ни в каком случае не могут освободить его, а наверное должны только увеличить его страдания? Отчего это? А оттого, что в русском народе не прояснилось сознание своего греха, и он хочет, продолжая творить грех, освободиться от последствий его.

Для того чтобы русский народ мог освободиться от тех бедствий, производимых властью, от которых он страдает, ему нужно не собирать думы или учредительные собрания, не рубить леса, отнимать имущество, жечь, грабить, убивать, а нужно одно — нужно, чтобы то смутно живущее в нем религиозное христианское сознание греховности власти и повиновения ей стало ясным и несомненным, чтобы он понял, что повиновение какой бы то ни было человеческой насильственной власти не есть безразличный поступок или даже добрый поступок, как это внушается ему извращенным христианским учением, а есть грех, преступление основного закона Бога, требующего от человека безусловного повиновения одному Ему, и, поняв свой грех, покаялся бы в нем и перестал творить его.

Для возможности же воздержания народа от той, так и от другой деятельности нужно, главное, освободиться от истинного дьявольского навождения, основания всех зол, испытываемых и злых дел, совершаемых людьми, от навождения государства, государственного единства, того понятия, во имя которого совершались и совершаются и не могут не совершаться все злоупотребления как неограниченной, так и ограниченной монархической иди республиканской, всякой государственной власти.

Стоит только русским людям освободиться от этого дьявольского навождения государства, России, и начать жить так, как свойственно разумным существам, не подчиняясь никаким государственным требованиям, не решая свои общественные дела ни передачей их высшему государственному правительству или участием в этом государственном правительстве, а так, как они издревле решались и решаются в России мирской сходкой без участия насилия, по общему согласию, и неизбежно сложится тот новый строй жизни, до которого в наше время дожило человечество и который требует своего осуществления.

Мы так привыкли к этому понятию, наука так много наговорила нам о необходимости для жизни людей существования государства, о том, как государство есть единственная форма, в которой могут быть осуществлены право, высшая нравственность, высшее благо, как государство есть неизбежное явление в жизни людей, и так давно уже существует это учреждение, что и ученые и неученые люди, живущие в государствах, вполне уверены, что государство есть нечто стихийное и что без государства жить людям невозможно. А между тем государство есть ничто иное, как застарелая, утвердившаяся, кристализовавшаяся форма насилия. Завоеватели покоряют народ. Завоеванные народы Атиллой или Чингис Ханом не составляют государства, но завоеванные Римом народы составляют государства только потому, что насилие Атиллы и Чингис Хана непродолжительно, насилие же Рима продолжительно. Всякое государство есть такое же насилие, как и всякое другое; понятие же государства, приписываемое некоторым продолжительным насилиям одних людей над другими, есть только оправдание насилия. Оправдание это всегда само собой складывается при продолжительном насилии и происходить обыкновенно следующим образом: люди насилующие других, особенно же люди окружающие насильников и пользующиеся от них разными выгодами, желая оправдаться, совершая насилия, стараются уверить других и себя самих, что совершаемое ими насилие не есть злое, а доброе, полезное дело, необходимое для совокупности насилуемых людей, что совокупность эта (которая в сущности соединяется только насилием) есть нечто самобытное и что они, насилующие других людей, только служат этой совокупности, которую они называют княжеством, царством, королевством, империей. Вот эта то странная вера внушается людьми властвующими и их слугами, в особенности учеными, и легко воспринимается подвластными, потому что им приятнее думать, что они покоряются некоему отвлеченному, таинственному и всемогущему существу, называемому государством, а не таким же людям, как они сами.

Раз существует одно и то же в людях понимание и одни и те же желания, то препятствием к осуществлению этих желаний могут быть только суеверия.

Ложные суеверия, представления, внушения, теперь удерживающия человечество от вступления на новый путь жизни, суть прежде всего ложное, суеверное церковное учение о жестоком, мстительном Боге, установившем и покровительствующем власть, ложное представление о том, что соединение многих людей одной или разных народностей под одной властью не есть простое, грубое и жестокое насилие, а есть нечто великое, необходимое для жизни людей учреждение, и третье — внушение о том, что известные слова и мысли, записанный людьми, получают особенно священное значение, потому что они называются законом.

Стоит только людям освободиться от этих суеверий, ложных представлений и внушений, и свойственная во всех. людях одна и та же добрая и разумная природа, приведенная к сознанию христианством, проснется в людях и соединит их всех во единую, согласную жизнь, без церкви, без насильнической власти и государства.

Но что же станется с государством, скажут на это? Что станется с государственными учреждениями, судебными, просветительными, финансовыми, каким образом и какие установятся отношения народов к народам? Ответ на это возражение в том, что государство и есть та форма, в которую преобразилось грубое насилие, которое есть ужасное суеверие, от которого все бедствия народов и которое совершенно ненужно для людей, признавших грех власти и освободившихся от него. Есть церковь, есть наука, есть право, есть государство и много подобных произведений мысли человеческой, но все эти произведения мысли не реальны, а представляют из себя фикции, признаваемые известными людьми в известное время, но человек, живой человек, не есть фикция, а самое реальное из реального, что мы можем только знать. И потому, когда интересы фикции государства сливаются с интересами самого реального из реальных существ — человека, не может быть, и вопроса о том, что должно уступить чему.

Вы говорите, что существует в вашем представлении существо нереальное: Россия, Великобритания, Франция, для процветания, даже для существования которых необходимо, чтобы человек отдал заготовленную им своими руками для детей пищу, отдал бы свою жизнь на войне, что важнее всего — пожертвовал бы своей верой и совестью, совершая противным и вере и совести дела: участвовал бы в поборах, казнях, военных убийствах, что это нужно для государства, государство же есть необходимое условие для людей.

Я же, живое существо, человек, говорю, что я знаю наверное, что я явился в мир по воле Бога, по Его же воле должен скоро уйти из мира и по Его же воле, открытой мне и в высшем законе и в моей совести, должен прожить в этом мире короткий срок моей жизни. О государстве же я ничего не знаю, и все, что мне говорят о нем, не убеждает меня об его необходимости и справедливости, и потому когда вы требуете от меня, чтобы я отдал в распоряжение неизвестных мне людей и большей части плохих, как я знаю, ту пищу, которую я выработал своими руками из земли для своего и своих детей пропитания, то я говорю, что не дам добровольно вам этой пищи, считал бы себя преступником, если бы дал вам ее. Отнять вы можете, и я не стану насилием бороться с вами, т. е. делать против вас то, что вы против меня делаете. Но добровольно я не дам. Точно также не пойду добровольно учиться убивать кого то и воевать с кем то, не пойду судить, казнить, потому что все это мне не нужно, а главное, противно божескому закону и моей совести.

Что же касается до государства, то пускай устраивают и поддерживают его те, кому оно нужно, a мне оно не только не нужно, но вредно, предъявляя ко мне жестокия требования и на моих глазах развращая людей и земельной собственностью, которую оно поддерживает, и казнями, и поборами, и солдатством, и войной. И ответить на это рассуждение не могут никакие мудрецы, a ответ этот тот именно, который в наше время должны сделать разумные люди.

Для того чтобы русскому народу достигнуть всех тех телесных благ, которых он теперь добивается, ему нужно не грабить, жечь, бунтовать, производить восстания и не, продолжая повиноваться существующей власти, служить в полиции, в солдатах и убийством братьев подавлять восстания, а нужно одно: жить своей обычной мирной, земледельческой жизнью, не исполняя волю ни старой, ни новой человеческой власти, а только одну волю того высшего начала — Бога, который послал всякого человека в мир.

Но что станется с Россией, если русские люди действительно поступят так и перестанут повиноваться правительству? — скажут на это. Поступи так русские люди, уничтожится власть, уничтожится войско, и тотчас отделятся все части русского государства: Кавказ, Польша, Финляндия, Ташкент и др. Россия перестанет существовать как великое государство, а перестав быть великим и сильным государством, оно неизбежно подвергнется нападению соседних государств, которые и для того, чтобы не иметь таких вредных соседей, и для того, чтобы воспользоваться беззащитностью русских, поработят их. Уничтожится великое русское государство, и распадутся все части его.

Но ведь государство и есть то самое ужасное суеверие, во имя которого совершаются те злодеяния, от которых страдают люди, и потому уничтожение государства и будет то самое, что нужно народу для избавления его от давнишнего греха подчинения власти и всех бедствий и развращения, происшедших от него.

Если все покоренные России народы освободятся и отделятся от России, то такое освобождение народов от порабощения, отвечу я, может быть только радостно для всякого человека, свободного от веры в государство: радостно и по сочувствию к этим народам и потому, что освобождение их снимает с каждого русского долю ответственности за их порабощение.

Что же касается до порабощения русских людей, если они не будут подчиняться власти, Немцами, Турками, Шведами, то людей, не подчиняющихся власти, точно также могут постигнуть всякие бедствия, как и людей покорных власти, как это постоянно происходит при всякпх войнах — 12-й год — французов в России, 70-й год — прусаков во Франции. На практике для неподчиняющихся власти гораздо меньше поводов к насилию и порабощению, чем при порабощении власти. Опасность та же при повиновении и при неповиновении; разница только в том, что при неповиновении власти труднее поработить народ, чем при повиновении.

Христианские народы думали удержать веру в христианство, извратив его так, чтобы оно не противоречило государству, но для согласования христианства с государством нужно было полное извращение христианства. Полное же извращение христианства сделало то, что на место религиозного учения, руководящего жизнью, стали полуязыческие обряды, и христианские народы запада, оставшись без всякого нравственно-религиозного руководства, следуют в жизни только одному признаваемому ими выше всех других закону государства, прямо противоположному христианскому учению. Такому же обману и извращению подвергся и русский народ. И это то извращение христианства и постановка на его место государственной веры и делает то, что русский народ в предстоящем ему шаге колеблется, а не выбирает сразу то простое, естественное и благодетельное решение, которое само собой представляется ему.

Есть поразительный эпизод истории павликианской секты.

Византийский император или императрица послал своего военачальника (не помню Федора или Павла) против нарушающих единство церкви еретиков павликианцев. Военачальник прибыл на место, распорядился, как это было свойственно людям того времени, умертвил всех мущин и женщин, которые не успели разбежаться, и сжег и истребил жилища. Окончив порученное ему дело, он пожелал узнать, в чем состояла та секта, сторонников которой он истребил. К нему привели старика павликианца, и из расспросов начальник убедился, что люди, которых он перебил, были люди самых высоких христианских убеждений и жизни. Открытие это так поразило его, что он оставил свое положение вельможи, поселился среди остатков павликиан и вместо преследователя стал главным проповедником павликианства.

Тоже самое совершилось бы в наше время со всеми поработителями, но с той разницей, что в наше время, при смутном сознании бессмысленности и преступности насилия, это обращение поработителей совершилось бы не после, а до истребления порабощаемых.

Может быть, люди нашего поколения так привыкли к борьбе, что им представляется невозможным такой образ действия, может быть, при таком образе действий мы потеряем много удобств и приятностей жизни, может быть, если мы будем поступать так, нас постигнуть еще новые бедствия, все это может быть, но несомненно одно, что спасение от бед, которые теперь терпят люди от насилия и которые все увеличиваются и увеличиваются, только в одном этом, в том, чтобы, терпя насилие, не совершать его. И потому чем дальше мы откладываем это средство, чем сильнее употребляем противное ему средство борьбы, тем все больше и больше мы отдаляем от себя наше единственное средство избавления.

То, что совершается теперь не в одном русском народе, но во всех народах, то, что выражается и может выразиться в движении, охватившем русских людей, не есть дело касающееся одного русского народа, не есть восстание народа против своего правительства, которое называется революцией. То, что предстоит теперь совершить русскому народу и что начинает совершаться, есть начало перехода жизни всех народов от детского состояния в возмужалое, есть изменение всех основ жизни, есть замена насилия равумным согласием, есть первый шаг, восхождение человечества на высшую ступень общественного сознания и вытекающего из него устройства.

Восхождение это может быть отсрочено, может быть совершено не русским, а другим народом, но оно должно быть, так как те две причины, которые должны привести к этому, — все большее и большее развращение власти и все большее и большее сознание преступности греха подчинения человеческой власти — не переставая действуют и должны привести к этому, к сознанию греха поклонения государства, к освобождению от этого поклонения и к прекращению насильнической власти и повиновения ей.

Если же, как я думаю, дело это должно быть совершено теперь и русским народом, то изменение этого отношения к власти, чтобы совершиться в деле, должно прежде всего совершиться в сознании людей. Люди должны будут понять весь грех, всю преступность, все безумие отречения от своей воли и вечного закона Бога, для того чтобы повиноваться людям. И каким людям? большею частью людям по нравственным качествам стоящим гораздо ниже среднего уровня, людям, готовым на всякие жестокости и несправедливости, которые неразрывны со всякой насильнической властью.

Для того чтобы развязать грех, из которого возник указанный идол государства, людям надо вызвать в себе высшее сознание закона Бога, единения и лучшия чувства любви к людям.

Для того чтобы развязать грех, надо вызывать добрые чувства в людях, помогать им, кротко увещевать заблуждающихся, прощать обижающих и, главное, не делать того самого, от чего людям надо избавиться, не делать насилия.

И что же теперь вместо этого начинают делать некоторые русские люди?

Люди, русские люди, по счастию немногие, еще ненавидят друг друга, возбуждают к ненависти, лгут, клевещут друг на друга, возбуждают к злодеяниям, грабят, убивают, мучают друг друга: одни под предлогом того, что они отстаивают спокойствие и безопасность людей, другие под предлогом устройства такого порядка, который даст наибольшее благо всем. Какое великое дело совершил бы русский народ, если бы он в теперешнее огромной важности для него и для всего человечества время понял бы свое призвание и вместо нелепой, не только бесцельной, но губительной борьбы и озлобления воздержался бы именно теперь от всякого насилия, напротив, отвечая добром на зло, и своей жизнью показал бы людям пример возможности спокойной и радостной жизни без подчинения насильнической власти. И русский народ может и должен это сделать.

Меня спросят: но что делать, что именно делать теперь русскому правительству, что делать интеллигенции и рабочим, борящимся с правительством, что делать народу?

Правительству, если оно хочет и может понять свое положение и положение русского народа, можно и должно делать только одно: поняв то, что оно было и есть одно из главных причин, от которых страдал и страдает народ, покаяться в своем грехе, перестать бороться силою с теми, кто хочет свергнуть его, а постараться миролюбиво удалиться от власти, не давая отрывать ее от себя и не отдавая ее тем новым властителям, которые хотят захватить ее. Сделают или не сделают это правительственные люди, они неизбежно придут к этому же. Только с той разницей, что, сделав это, они придут к тому же без борьбы, без жестокости, без междуусобия, без греха, не сделав этого, придут к тому же через великия преступления и страдания. Тоже почти должно сделать и той интеллигенции и рабочим, которые борятся с правительством.

Невозможно, что чтобы все булочники, слесаря или рудокопы согласились ради своей выгоды устроить стачку и выдержали бы ее, невозможна и всемирная стачка, стачка рабочих, потому что выгоды всех людей бесконечно разнообразны, переплетаются и не общи всем, но признание того, что лучше жить любя людей, чем ненавидя их, лучше жить в единении и согласии, чем в разделении и вражде, такое признание всегда обще всем людям, обще и их разуму и их сердцу. И потому такое единение людей в едином желании, одном решении не только возможно, но неизбежно необходимо.

Конечно, такого единения и такого соглашения никогда не будет, пока люди будут продолжать верить, что все, что было и есть, то и должно быть, что все, что существует, то разумно, а что поэтому, так как есть государство с своей насильнической властью, что люди я должны подчиняться ему. Но к счастью людей существует религиозное понимание жизни людей, которое сразу разрушает все те настроенные над свободой людей искусственные здания, которые должны поработить их, и сразу освобождает от них людей. И такое религиозное понимание жизни, если оно есть в русском народе, и должно показать ему путь к освобождению и освободить его.

Казалось бы, как просто для русского земледельческого народа освободиться от власти и всех сопряженных с ней бедствий тем, чтобы только перестать признавать ее. Стоит только перестать признавать власть и участвовать в ней, и сразу наступило бы для русского земледельческого народа избавление от всех бедствий власти: от податей, лишения права на землю, от военных приготовлений, от солдатства и войн; казалось бы, как легко и какие огромные выгоды,, а люди не делают этого, потому что сознание их не стоит на той высоте, при которой люди могут не признавать человеческую власть и не повиноваться ей.

Человеческая власть такова, что всегда привлекает людей повинующихся ей, для своей выгоды принимать большее или меньшее, прямое или посредствующее участие в ней. И потому среди людей, подчиняющихся власти, никогда не может быть и не было и не будет всеобщего, одинакового отношения к власти. Только власть Бога, закон жизни таков, что никто не может принимать участия в нем, и все одинаково должны повиноваться ей, и требования её для всех одинаковы. Требования её: уважение всех людей ко всем людям, отношение к каждому, какое желаешь чтобы было к тебе, и любовь, всех людей ко всем людям. Только такое признание над собой единой, общей всем власти Бога и Его закона может и должно освободить людей от греха власти и всех её ужасных последствий.

И потому предстоящее в наше время изменение жизни народов может совершиться никак не через установление таких или иных правлений, не через революции, не через стачки, интернационалы, не через социалистическое, насилием вводимое и вперед определенное устройство, не через все большия и большия техническия усовершенствования, а только через изменение сознания людей, через соединение наибольшего числа людей в одном общем всем людям понимании смысла жизни и признании высшей обязательности и вытекающих из него требований. Только такое соединение людей в одном общем веровании может не только избавить людей от наносимых им самим себе страданий и открыть перед ними радостную работу осуществления высшего, соответственного времени, устройства жизни.

Вопрос, главное, не в том, могут ли жить люди без насилия насильников, но в том, каким образом избавиться от насилия. Если бы все люди, положим, теперь русского народа, все вдруг решили бы не участвовать в насилиях правительства, не служить ни в полиции, ни в солдатах, ни в сборщиках податей, ни в таможнях и выдержали решение, как это делается в успешных стачкахь, то ясно, что народ избавился бы от насилия. Но трудность в том, что не может быть того, чтобы все сразу решили не повиноваться власти и выдержали бы это решение. Всегда среди народа найдутся люди, которые или не согласны с этим решением или такие, которых нужда заставит отказаться от решения, заставит не только повиноваться власти, но и принуждать к этому других. Вот это то соображение и заставило людей думать, что освобождение от власти людей невозможно.

Но люди, рассуждающие так, забывают о том различии, которое существует между повиновением власти, потому что власть признается чем то необходимым, законным, даже священным, и случайным повиновением, не только не признаваемым законным, насилию, но признаваемым вредным и незаконным. Итти в солдаты, судьи, полицейские, сборщики податей с сознанием постыдного и дурного для себя и для других дела, только потому что не можешь одолеть соблазна, — одно дело и совсем другое — считать, что власть необходима и что, участвуя в ней, я делаю доброе дело.

Как жизнь отдельного человека, так и жизнь общества, изменяется только тогда, когда совершается изменение в мысли. Когда же изменение совершилось в мысли, оно неизбежно рано или поздно в той или иной форме совершится и в жизни.

И вот это изменение в мысли, в сознании русского народа совершилось теперь, изменение мысли о том значении, которое имеет власть. Хотя и всегда русский народ смотрел на власть как на нечто недоброе и грешное, теперь он ходом жизни приведен к сознанию того, что власть есть зло не только не необходимое, но неизбежно долженствующее быть упразднено, так как от этого основного зла те бедствия, до которых дошел русский народ.

Рассуждение это наводит на очень важные и новые мысли о государстве вообще, о происхождении и значении государства.

«Государство», слово, понятие государства есть одно из тех слов и понятий, которые устанавливаются (невольно) людьми для оправдания своих (большей частью дурных) поступков, кажущиеся чем то очень важным, возвышенным, a вместе с тем ничего реального не представляющих. Таковы слова: церковь, наука, искусство, право, и мн. др.

Церковь есть собрание истинно верующих. Таково определение. Но в сущности это есть собрание считающих одних себя истинно верующими. Наука есть объективное, достоверное и систематическое знание о действительныхь явленияхь со стороны их закономерности или неизменного порядка. Таково ученое определение; в сущности это те знания, которые известные люди считают истинными и важными.

Искусство есть возвышающее нас виражение идеи красоты. (Я беру самое употребительное определение искусства. В сущности то, что мы называем искусством, есть такие, доставляющия нам удовольствие и развлечение действия и произведения людей, которые считаются очень важными некоторыми людьми.)

Право есть совокупность атрибутивных и еще каких то норм. В сущности правом мы называем то, что по представлению некоторых людей может быть приобретаемо, защищаемо и отстаиваемо насилием, большей частью убийством.

Таково и слово и понятие «государство». Определяется государство обыкновенно так: Государство есть организация оседлого населения, занимающего определенную территорию и подчиняющагося одной и той же власти.

В сущности же то, что мы называем государством, есть ничто иное, как насилие, производимое одними людьми над другими.

Все эти понятия — как церковь, наука, искусство, право и государство (то самое, о котором я говорю теперь), имеют своим основанием желание людей оправдать свои, несогласные с природой человека, дурные поступки.

Происхождение этих понятий очень древнее и каждое из них имеет свою историю. Так, понятие государство появилось еще во времена Платона и Аристотеля.

Знаю я, что существует среди умственно извращенных людей нашего времени, называемых учеными, самое грубое, ни на чем не основанное суеверие, что все, что теперь делается в промышленности, все те глупости и гадости, которые выросли из задавленности насилием масс народов и из праздности меньшинства властвующих, что все это есть нечто прекрасное, какое и должно быть, что в тех автомобилях, телеграфах, открытиях радиев, фотографиях, тунелях, грамофонах, миллиардов дестей печатной бумаги и т. п. глупостей и гадостей заключается будущность народов, что из этого всего сделается наконец то, что работать будут не люди, а водопады и солнце, и все нужное, даже пищу, будут делать на больших заводах, и люди все будут размножаться и размножаться и, питаясь химической пищей, будут вполне счастливы. Пока же все это совершится, несколько поколений людей пускай погибают в рудниках под землей и на земле в таком воздухе и в таких условиях, которые хуже подвемных.

Знаю я и то обыкновенное в подтверждение этих странных и недобрых мыслей приводимое рассуждение о том, что все эти выдумки, в общем называемые цивилизацией, необходимы для того, чтобы спасти людей от погибели, к которой они неизбежно придут, все более и более размножаясь; Размножение же, по учению этих людей, составляет идеал человечества. Силогизм такой. Люди размножаются, и это хорошо и должно быть. Питание, добываемое земледелием, как бы оно не улучшилось, не достанет, и потому нужно добывать питание химически. В таком добывании нет пределов. Цивилизация ведет к подготовлению средств для такого добывания пищи, и потому цивилизация есть добро.

Но не говоря уже о том, что при беспрепятственной добыче питания и непрерывном размножении придет время, когда людям не будет места даже для того, чтобы стоять на земном шаре (Мечников же придумает еще средство, чтобы живущие не умирали), не говоря об этом, почему идеал человечества в размножении?

Таков может быть идеал животных, кролика, рыбы, умеряемых борьбой, но кто же сказал, что в этом идеал человека?

Идеал человека не идеал кролика — размножение, а идеал человека — совершенство. Будьте совершенны, как Отец Небесный. А совершенство включает целомудрие. Источник размножения есть животный эгоизм. Источник целомудрия есть разум и отречение. Но люди, верующие в цивилизацию, не видят этого, потому что верят не в Бога, а во власть и выросшую на ней цивилизацию.

Все это я знаю и знаю, что едва ли это столь распространенное и считающееся научным ужасное суеверие на много вреднее всех прежних и что возвращение людей к разумной земледельческой жизни нетолько уничтожить все те ненужные, глупые и вредные производства, которыми занята теперь уж значительная часть человечества, но уничтожить и тех праздных людей, которые придумывают все эти ненужные и вредные изобретения и оправдания им.

Большинство людей, живущих сознательной земледельческой жизнью, естественно направят свои силы в свободное от земледельческого труда время не на прихоти некоторых и не фантазии будущего, а на производства нужных предметов и для облегчения труда, и для увеличения земледельческого производства, и для улучшения и украшения своей жизни.

Так что все, что делают теперь закабаленные люди, вынужденные исполнять волю властителей, как то: пушки, крепости, храмы, алкогольные напитки, автомобили, телеграфы, фонографы, фотографии, картины, музеи, тунели, грамофоны, горы печатной бумаги, с напечатанными на них гадостями, лжами и глупостями, разрывные бомбы, обсерватории — все это, составляя часть цивилизации, несомненно благодетельно и полезно.

Вот это то ужасное суеверие, распространенное нетолько среди богатых, но среди страдающего от него рабочего народа, и делает то, что люди, живя самой жестокой жизнью, заставляя народные массы работать на себя и поддерживать свою праздную жизнь, не видят своего греха и вполне уверены, как все ученые, художники, государственные люди, промышленники, торговцы, что их деятельность не есть деятельность безнравственная и вредная, а, напротив, очень полезная, потому что она подчиняется закону цивилизации, посредством которой как то само собой со временем сделается то, что всеми теми глупостями и гадостями, которыми теперь пользуются некоторые, будут пользоваться все люди.

От этого то мнимого знания людей того, каково должно быть устройство общества, в котором они живут, и полна история народов самыми ужасными злодеяниями, от этого и совершились и продолжают совершаться сейчас в Корее, Китае, Тибете, Египте ужаснейшия преступления, одни для блага японского, другие для блага китайского, третьи для блага английского народов, и люди, совершающие и совершавшие эти преступления, не только не стыдятся их, но гордятся ими.

От этого же и совершают теперь для блага русского народа по всему пространству русского государства так называемые образованные люди те ужасные преступления, превосходящия своей бессмысленностью и своей жестокостью все, что могут сделать самые бешенные люди или самые дикие, кровожадные звери. Одни совершают эти преступления для того, чтобы русские люди были вполне счастливы, получив конституцию, другие для того, чтобы они были счастливыми гражданами демократической республики, третьи для того, чтобы осуществилось социалистическое устройство, четвертые для того, чтобы русские могли продолжать благоденствовать, оставаясь в том же положении, в котором были.

Часто люди хотят, чтобы будущая жизнь была такая же, какой была прошедшая, или чтобы она была такою, какая она была, и не делается такою, какою один человек или несколько человек воображают себе, a делается такой, какою делают ее все миллиарды до бесконечности разнообразных людей, которые жили прежде, и те миллионы людей с своими разнообразными взглядами и чувствами, которые живут теперь. Мы можем знать одно — что жизнь никогда не может остановиться и что она в будущем будет не такой, какой она была, a непременно будет другая. Как ребенок будет совсем другое существо, когда будет мужем или стариком, так и общество людей. Но как мы не можем знать, каким мужем будет тот ребенок, которого мы наблюдаем, так точно и тем более мы не можем знать этого о целом обществе людей. И как главный вред воспитания в том, что мы хотим сделать из ребенка такого человека, какого мы воображаем себе, так точно и главный вред общественных деятелей и их теорий в том, что люди хотят сделать общество таким, каким они себе воображают его. Одно, что мы можем знать о живом человеке, так и о живом обществе, это то, чем не должен быть человек и чем не должно быть общество.

И это мы знаем относительно русского общества. Что оно не должно продолжать быть тем мертвым, развращающимся от деспотической власти обществом, каким оно было до сих пор, и не должно сделаться таким, какими стали общества западных народов, это мы верно знаем. Каким же оно будет, мы не знаем, не можем знать, потому что жизнь и её благо состоит в том, чтобы вступить из прежнего состояния в новое.

Какие то люди требуют от меня, чтобы я не смел обмениваться с соседями своими произведениями и отдавал им часть своего труда, требуют от меня, чтобы я участвовал в каких то выборах, требуют, чтобы я признавал какую то власть над собой, признавал какие то долги, которые кто-то для меня сделал и которые я должен выплачивать, требуют самого для меня невозможного — чтобы я принимал участие деньгами или личной службой в каких то драках, убийствах и приготовлениях к ним. Ведь если я только опомнился, то требования эти могут показаться мне только смешными, вроде того, как если бы кто-нибудь велел мне ходить на четверинках или бить палкой по голове всех моих знакомых. Требования эти нелепы, так противны разуму и человеческой природе, что опомнившемуся человеку нельзя серьезно говорить про них. «Зачем я буду делать все это? Делайте те, кому это нужно, a мне все это не нужно, не могу делать этого, — скажет всякий опомнившийся человек. — Вы говорите, что если я не буду делать этого, вы посадите меня в тюрьму или убьете. Но кто же будет сажать меня, если люди услышат и поймут то, почему я не могу исполнить ваших требований? Вы не можете сажать в тюрьмы и казнить всех людей, рассуждающих здраво, потому что здравый смысл свойство всех людей. И если вы можете, то делайте что хотите надо мной, но сам я себя и своих братьев не хочу и не могу развращать и мучать».

«Давайте подати», скажут вам. «Не могу, — скажете вы. — На общее дело, на плотину, на запасный хлеб, на школу, на больницу, на дорогу я дам по соглашению, но дать деньги людям, которые живут налогами на таможни, на тюрьмы, на оружие, на солдат — не могу. Мне Бог не велит». «Иди в солдаты». «Не могу. Войско, война противна Богу, не могу нарушить законы». «Не смей пахать эту землю, а признавай ее царской или княжеской или купеческой». «Не могу. Бог послал меня в мир и дал всем нам землю. Не могу признать закона, противного Богу». Так должны вы отвечать, если потребуют от вас податей, позовут в солдаты, не дадут земли. Если же за подати возьмут корову, отдать ее, если зa то, что не пойдете в солдаты, посадят в тюрьму, терпеть, если не дадут пахать земли — не спорить. Только поступайте так, и не будет податей, и не будет солдатчины, и земля будет вся общая.

Только поступайте так, русские земледельческие люди, и вы получите все, что желаете, и исполните закон Бога, и откроете себе и людям новый путь жизни.

«Все это общия рассуждения. Но делать, что делать теперь людям вообще? Что делать теперь русским людям?»

Что делать людям? Что делать разумным существам после вечности несуществования или несознаваемого существования явившимся в мир и всякую минуту и во всяком случае очень скоро долженствующим исчезнуть? Что делать нам, разумным существам, живущим среди таких же существ, спрашивают люди, как будто мы только одни первые люди явились в мир и первые задаем себе вопрос о том, что нам делать. Но ведь мы не только не первые, не только не одни, но мы из милльардов и милльардов прежде нас живших существ и милльонов и милльонов живущих теперь с нами в одно время и задававших и задающих себе те же вопросы и отвечавших и отвечающих на них. И ответ этот давно открыть и известен людям. Ответ простой, короткий, ясный и несомненный: исполнять тот закон, который поставила нам та сила, которая произвела нас.

Закон этот везде, во всех выражениях мудрости людской, во всех верах от Браминизма до Магометанства и во всех сердцах всех людей в одном: закон этот в справедливости, в доброте, в любви или по крайней мере в неделании другим того, чего не хочешь чтобы тебе делали. Закон этот общий всем народам: Японцам и Русским, Италианцам и Индусам, Норвежцам и Кафрам, общий и всем положениям: и императору, и королю, и пастуху, и сапожнику. И исполнение этого закона одинаково дает благо и Японцу, и Италианцу, и Англичанину, и Кафру, и царю, и сапожнику и дает благо не в будущем, и где то, и может быть, а сейчас, и здесь, и наверное. И нарушение закона не где нибудь и не когда нибудь, а тоже сейчас, здесь причиняет страдание. Все это несомненно, и мы все знаем это.

Вот этот то закон определяет деятельность всех людей везде и всегда, определяет и деятельность русских людей теперь в России, все равно к какому бы они ни принадлежали кругу людей — к правительственным лицам, от царя до городового, к революционерам, от террориста до либерала, к рабочим, от типографщика до земледельца.

Что делают правительственные люди и что им должно делать? Во имя удержания того устройства общества, которое было до сих пор и которое очевидно пережито людьми, люди эти борятся с разрушителями этого устройства, борятся с ними теми же ужасными, противными закону Бога средствами, которые они употребляют против них: ловят людей, как зверей, запирают, казнят, убивают и делают все это, зная, что люди эти такие же, как они, только думающие иначе, воспитанные, приведенные к своим взглядам также неизбежно, как эти приведены к своим. Все это сыновья, мужья, братья, друзья, отцы, и вы, не жалея их, ссылаете, запираете, казните, а если и жалеете, то говорите: «что же делать, это одно средство образумить их, спасти других, спасти Россию». Но, во-первых, вы сами знаете и на опыте видите, что все ваши казни, убийства не усмиряют, не утишают, а только все больше и больше озлобляют, заражают ваших врагов той же101 злобой жестокостью, с которой вы поступаете с ними. Это одно.

Второе: вы говорите, что вы это делаете для блага России, для блага многих людей. Но кто же объявил вам, когда вы рожались, и росли, и шалили, и грешили, как дети и юноши, кто сказал вам, что вы избраны руководителями народа, что вы призваны исправлять людей, спасать Россию?102 Никто не говорил и не могь сказать вам этого. Только ваше тщеславие, ваша гордость, для некоторых даже корысть подсказали вам это, и вы поверили. Вам говорили это люди, которым это выгодно, — льстецы, угодники, но в глубине души вы знаете, что никто не поручал и не мог поручить вам дело России, милльонов людей. Вы знаете, если заглянете в свою душу, что поручено вам только одно и не малое дело103 не меньше, но гораздо больше того, какое вы самоуверенно взяли на себя, — ваша душа.

Она наверное поручена вам и ее только вам надо соблюсти, а ее то вы и губите, воображая, что призваны делать дело, которое вам и не нужно и которое вы не можете делать, а стараясь делать которое, вы губите и дело, за которое беретесь, и свою душу.

Что же вам делать? Прежде всего перестать делать то злое дело, которое вы делали и делаете, силою борясь с людьми и вызывая в них борьбу и злобу. Прежде всего отказаться от власти — причины всего зла, причины той борьбы, которая поднялась против вас, отказаться от власти и всех тех преимуществ, которые связаны с ней.

Знаю, что это вам кажется трудным и даже невозможным.104 царю, министру, полициймейстеру, всю жизнь прожившему чужими трудами. Но положение теперь такое, что, как ни трудно это кажется, это всетаки и лучше и легче того, что, очень может быть, ожидает вас105 в материальном отношении (вспомните Французскую революцию)106 и гильотину ив духовном отношении. Вспомните знаменательные слова Бисмарка, сказанные перед смертью:

Вып Выписать Бисм Бисмарка .

Так, мне кажется, должны бы думать правительственные люди.

Что делать вам, интеллигенции, тем, которые боретесь теперь с правительством, думая каждый по своему устроить судьбу 140 милльонов русского народа? Что делать вам — либералам, конституционалистам, революционерам всяких оттенков?

Прежде всего очнуться от того дурмана самолюбия, легкомыслия и внушения, в котором вы находитесь. Еще понятно, как полудети студенты, гимназисты, рабочие, курсистки, не понимая значения всего того, что они делают, в увлечении спорта суетятся, печатают, раскидывают прокламации, чинят и раскидывают бомбы и с песнями и флагами ходят по улицам. Молодая энергия ищет выхода и, дурно направленная, делает дурные дела, не понимая всего их значения. Молодежь эта жалка по тому заблуждению, в которое она заведена почти с детства дурными книгами, примерами, жалка и по той бесполезной трате сил, которая происходит в них. Но вы, седые либералы, конституционалисты всех сортов, революционеры, социалисты, — неужели, если вы искренно ищете блага народа, как вы говорите, вы не видите того, что вы не 8наете, не можете знать того, что нужно народу, не имеете никакого права утверждать, что вы знаете это, и тем более права совершать преступления, убийства или подстрекательства к убийству и, главное, развращения жалкой верящей вам молодежи ради того, что вам кажется с теми десятками заблудших, оторванных от жизни людей, которые составляюсь ваши партии? Ведь вы знаете, что все вы несогласны между собой, и все, каждая партия по своему, выражает мнимые желания народа. Главное же, если вы оглянетесь на себя, вы не можете не видеть того, что вы живете трудом этого самого народа, который вы хотите благодетельствовать, живете или землями, отнятыми у него, или жалованиями, собранными с него же, иди доходами с фабрик, на которых отбираются труды этого же народа. И потому самое первое, что вы должны и можете сделать для народа, если вы точно желаете его блага, — это то, чтобы слезть с него, стать рядом с ним. Только этим вы можете доказать искренность своего желания. Но вы говорите, что ваша жизнь на трудах народа только временная, что если вы пользуетесь большими удобствами жизни, чем он, то это только покамест, но что вы сделаете то, что доведете его до себя, сделаете то, что он будет иметь тоже, что и вы. Не проще ли вам опуститься до него и иметь тоже, что он? Тогда вам удобнее будет говорить с ним, он поверит и поймет вас. Вы говорите, что вы желаете просветить его. Чем же вы, большинство из вас, не признающих ни Бога, ни духовного мира, верующие в материалистические законы животной борьбы за существование, можете просветить его? Раздразнить, раздражить его, подвергнуть его не только карам правительства, тюрьмам, побоям, казням, но духовному развращению — это вы можете, но у вас нет того света, которым бы вы могли просветить его.

Опомнитесь. То зло, которое вы производите теперь, и материальное и, главное, духовное, развращающее народ, ужасно и не имеет никакого оправдания, кроме вашего самолюбия и легкомыслия. Вы не имеете достаточно жестоких слов, чтобы обвинить правительственных, борющихся с вами людей, но ведь эти люди, хотя и ложно, отстаивают то, что давно существует и было признано всем народом и признается еще большей частью его. Вы же хотите измеменений вам же самим неясных, большей частью взятых из примера европейских государств и не применимых к России, и во имя их делаете междуусобия, убиваете, мутите, развращаете народ.

Не учить вам народ, не устраивать его судьбу, а107 самим опомниться, сознать свое заблуждение, смириться, покаяться и постараться выработать себе нравственный основы жизни, без которых не жило и не может жить человечество.108 Для того же, чтобы выработать в себе эти основы, вам надо не учить народ и не руководить его, а учиться у него его мудрости, терпению. трудолюбию и той кротости, которая составляла до последнего времени его силу.

Поймите, что не учить других, не конспирировать и мучать себя и других вам нужно, а нужно опомниться и перестать делать то, что вы делаете. Одним этим воздержанием от вредной деятельности вы сделаете все, что от вас нужно народу, т. е. оставите его в покое в ту важную минуту, которую он переживает. Поймите, что зло борьбы, которое затеяли вы и ваши руководители, не только не полезно народу, но оно то и мешает более всего тому единственному средству освобождения от зла посредством неучастия во власти, которое предстоит теперь всем народам и которое может начаться в русском народе.

Если же вы, в особенности молодые, искренние, обманутые люди, точно хотите служить народу, то прежде всего бросьте исключительное, отличающееся от рабочего народа положение и подите к нему, соединитесь с ним и, если ему это будет нужно и вы съумеете это сделать, помогите ему в том, чтобы, не возбуждая его к борьбе, разобраться в вопросе распределения земли, помогите ему, если можете, в указаниях наилучшей обработки этой земли, что вы можете сделать, благодаря своему книжному обучению.109 Помогите ему, главное, освободиться от суеверия государства и церкви.

Таково положение людей, как правительственных, так и не правительственных, борящихся с властью и старающихся изменить ее.

Людям этим, как тем, так и другим, надо изменить все свое положение и всю свою деятельность. Но не то для народа, для огромного большинства русского земледельческого народа, переживающего теперь время великой важности и значения. Людям 100 миллионного земледельческого народа русского надо нетолько не изменять своего положения и свою деятельность, а, напротив, ничего не изменяя, продолжать жить так, как он и жил до сих пор, — мирной земледельческой жизнью, ничего не предпринимая, только воздерживаясь от греха борьбы с насильнической властью, а также и участия в ней.

«Ищите Царствия Божия и правды Его, и остальное приложится вам».

Вы, земледельческий русский народ, сотни лет ради своего спокойствия и личных выгод повиновались правительству и принимали участие в насильнической власти, и у вас отняли землю, вас задавили податями, поработили так, что вы лишились всего и стали рабами чуждых и неизвестных вам людей, называемых правительством, которые, когда вздумают, забирают вас и ваших сыновей в солдаты и посылают на ненужную погибель в Турцию, Китай, Японию.

Правительственные люди уговаривают вас продолжать повиноваться им, обещая вам улучшить ваше положение и угрожая тем, что прекращение повиновения ввергнет вас в худшия бедствия.

Революционеры приглашают вас к борьбе с старой насильнической властью и обещаюсь вам избавить вас от всех ваших бедствий. Но ведь борьба с старым правительством значит участие в новом правительстве, значит участие в новом, еще более сильном грехе, участие в делах насилия новой власти: в грабежах, убийствах, междуусобиях. Участие в делах старых правительств привело вас к вашим бедствиям. К тому же приведет вас и участие в еще худших насилиях, к которым призывают вас революционеры. От насилия ничего не может быть кроме насилия. И потому всякое участие в старом ли, новом ли насилии может только всё больше и больше поработить вас.

Что же делать? Одно: забыть о человеческом законе и вспомнить о законе Бога.

Только вспомни и признай, русские земледельческие люди, в теперешнее трудное время закон Бога, запрещающий всякое насилие и всякое участие в нем, только воздержись, большинство русских земледельческих людей, во имя этого закона от всякого насилия и всякого участия в насилии как старого правительства, так и в борьбе с ним, и избавитесь от всех бедствий и получите еще и всё то, чего только можете желать для своего личного блага: получите и землю, которую некому будет отнимать от вас, освободитесь от давящих вас податей, освободитесь и от развращения и от бедственности, потому что некому будет ни собирать подати, ни забирать людей в солдаты.

Только не делайте греха участия во власти, живите по прежнему мирной земледельческой жизнью, ничего не предпринимая, только исполняя закон Бога, не борясь с властью и не участвуя в ней, — и вы не только получите все, чего желаете, но исполните свое назначение и откроете себе и другим людям новый, предназначенный всем людям Богом путь жизни.