* [ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ ПРЕДИСЛОВИЯ К СТАТЬЕ В. Г. ЧЕРТКОВА «О РЕВОЛЮЦИИ».]

Владимир Григорьевич,

Прочел вашу статью, и вот что мне хочется сказать о ней.

«Нет более безнадежных глухих, как те, которые не хотят слышать». Против таких глухих ничего не сделаешь. И прочтя вашу статью, я невольно подумал про них и пожалел, что их так много.

Один мой знакомый, страстный охотник на диких и опасных зверей, говорил, что когда выведутся такие звери, спорт может состоять в том, что человек будет становиться с ружьем или пистолетом на рельсы лицом к летящему на него локомотиву. В локомотиве будет устроена кнопка, удар в которую пулей остановит поезд. Промахнулся, задавит.

Я думаю, что в наше время революционная деятельность очень похожа на такой спорт; она так же увлекательна и так же бесполезна. Разница только в том, что там, в случае верного выстрела, спортсмен может быть не задавлен, в революционной же деятельности он всегда наверное будет задавлен.

Я не говорю о побудительных причинах революционной деятельности. Причины эти самые разнообразные: от самого искреннего юношеского желания самопожертвования для служения людям до мелочного самолюбия и раздражения, заставляющих избирать революционную деятельность только потому, что она дает возможность без особенного труда сверху вниз смотреть на огромное большинство людей.

Я говорю о том характере, который, по её нецелесообразности, всегда в наше время принимает революционная деятельность.

Только вспомнить русския попытки недворцовых революций, начиная с 14-го Декабря до последних дел несчастного Гершуни. Попытка революции 14-го Декабря, происходившая в самых выгодных условиях случайного междуцарствия и принадлежности к военному сословию большинства членов и в Петербурге и в Тульчине, — и та не имела ни малейшего вероятия успеха, что чувствовали и признавали сами участники её, и без малейшего усилия была задавлена покорными правительству войсками. Все же последующия попытки русских революций, начиная от похождений десятка молодых мужчин и женщин, намеревавшихся, вооружив русских крестьян находившимися в их распоряжении 30-ю револьверами, победить миллионную правительственную армию, и до последних шествий рабочих с флагами и криками «долой самодержавие», легко разгоняемых десятками будочников и казаков с нагайками, также и те отчаянные взрывы и убийства 70 -х годов, кончившиеся 1 -м Марта, — ни в каком случае не могли кончиться ничем иным, как только погибелью многих хороших людей и самой жестокой реакцией со стороны правительства.

Невольно любуешься молодечеством Жерара, охотника на львов, точно так же невольно любуешься, независимо от последствий их деятельности, и молодечеством, самоотвержением русских революционеров, ходивших в народ, так же как и отчаянной деятельностью Халтуриных, Рысаковых, Михайловых и других, но нельзя не видеть, что главный двигатель деятельности этих людей был тот же, как и тот, который руководил Жераром. Как Жерар не мог не видеть того, что убийством десятка львов он не избавит жителей Африки от львиной опасности, так же и люди, ходившие в народ, или устраивающие шествия по улицам с флагами, или убивающие отдельных правительственных лиц, не могли и не могут не видеть, что они этими средствами никогда не победят русского правительства. Так что главный двигатель и тех и других, очевидно, был не достижение известной цели, а избыток сил, борьба с опасностями, игра своею жизнью.

Когда я был охотником, я помню, что несмотря на то, что я был в полном обладании своих умственных способностей, все рассуждения о безумии того, чтобы скакать сломя голову за ненужным мне зайцем или волком, или ездить зa сотни верст, чтобы, увязая в болотах или снегу, убить несколько ненужных мне птичек или столь же ненужного медведя, — все эти рассуждения я пропускал мимо ушей и был не только уверен в важности своей деятельности, но гордился ею. То же и с революционерами.

Только тем, что революционная деятельность есть спорт, и можно объяснить то, что люди здравомыслящие предаются такой явно бесполезной деятельности, и то, что никакие доводы, доказывающие тщету и даже вред их деятельности, не действуют на них. Жалко видеть, когда энергия людей тратится на то, чтобы убивать животных, пробегать на велосипедах болышия пространства, скакать через канавы, бороться и т. п., и еще более жалко, когда эта энергия тратится на то, чтобы тревожить людей, вовлекать их в опасную деятельность, разрушающую их жизнь, или еще хуже: делать динамит, взрывать или просто убивать какое-нибудь почитаемое вредным правительственное лицо, на место которого готовы тысячи еще более вредных.

Революционеры говорят, что цель их деятельности в том, чтобы содействовать улучшению общей жизни людей посредством освобождения их от совершаемых над ними насилий: дать им свободу. Но ведь это только отговорка или предлог. Деятельность революционеров не может дать свободу людям потому, что под свободой революционеры понимают совершенно то же самое, что под этим словом разумеют правительства, утверждающия, что они обезпечивают свободу своих подданных; и осуществить эту свободу революционеры стремятся теми же способами. Свободу правительства, как и революционеры, понимают как нечто положительное, как совокупность прав человека. «Свобода каждого должна быть такова, чтобы она не нарушала свободу других». На эту тему с различными комментариями и разъяснениями написаны горы книг. Написано же об этом так много именно потому, что основное определение неверно. Свобода каждого по отношению к другим лицам есть понятие не положительное, а отрицательное. Свободен человек не тогда, когда так или иначе определены его права, а только тогда, когда никто не насилует его. Определение прав людей включает понятие ограничения деятельности людей, a ограничение может быть достигнуто только насилием или угрозой его.

И потому свободны люди не тогда, когда так или иначе определены их права, а только тогда, когда они не совершают насилий друг над другом. Не совершать же насилий друг над другом могут только люди, признающие незаконность, преступность, бессмысленность насилия. Так что свобода людей достигается не определением каких-либо прав, а только признанием всеми людьми незаконности, преступности, ненужности насилия. Истинно свободны люди могут быть только в обществе, где все сознают возможность и необходимость замены насилия разумным убеждением. А так как все люди разумные существа, то они не могут не видеть того, что эта замена насилия разумным убеждением возможна и что к осуществлению её и должны стремиться люди. Деятельность же революционеров не только не содействует этой замене насилия убеждением, а, напротив, предшествует ей, призывая людей к новым формам насилия для изменения прежних.

Замена же насилия убеждением может произойти не вследствие изменения форм общества, а только вследствие сознания всеми людьми незаконности, преступности, ненужности насилия и возможности устройства общей жизни на основании разумного убеждения и согласия. И содействовать такому сознанию может всякий человек прежде всего уяснением своего собственного сознания и потом своей доброй жизнью, на деле доказывающей возможность замены насилия убеждением.

Думай серьезно, пойми и определи смысл своей жизни и свое назначение в ней, — религия укажет тебе его, — старайся ясно, не стесняясь никакими соображениями, осуществить жизнью то, что ты считаешь своим человеческим назначением, а главное, живи, не участвуя в том зле, которое ты сознаешь и осуждаешь, и этим самым ты будешь содействовать уяснению сознания людей и посредством уяснения их сознания будешь самым действительным средством содействовать улучшению жизни людей и истинному освобождению их. В такой деятельности никто и ничто помешать не может.

Только такой деятельностью можно служить человечеству, и только такой деятельностью подвигаются люди к своему общему благу. Деятельность же, употребляющая насилие для уничтожения насигия, очевидно, не может содействовать этому движению; не только не содействует, но задерживает его. Так что движеиие вперед человечества к своему благу совершается не только не благодаря деятельности революционеров, так же как и всех людей, признающих законность насилия, а несмотря на такую деятельность.

Духовная деятельность есть величайшая, могущественнейшая сила, — она движет всем миром, — но для того чтобы она была движущей миром силой, нужно, чтобы люди верили в её могущество и понимали, что могущество её не в том, чтобы механически передавать чужия мысли и суетить народ и самому суетиться, а в том, чтобы серьезно самому думать, прямо и без компромиссов говорить то, что думаешь, и жить согласно с тем, что думаешь и говоришь.

«Но мне не позволяют говорить то, что я думаю, и жить так, как я считаю нужным».

Никто не может заставить тебя говорить то, что ты не считаешь нужным, и жить так, как ты не хочешь. Все же усилия тех, которые будут насиловать тебя, только послужат усилению воздействия твоих слов и поступков.

Я очень желал бы, чтобы статья ваша приобрела бы побольше читателей, в особенности среди молодежи, с тем чтобы хоть молодые люди, у которых нет связывающего и затемняющего их сознания революционного прошедшего, поняли бы, что спорт — одно дело, и если хочешь заниматься им, то можно избрать крикет, греблю, теннис, скачки, псовую охоту и т. п., содействие же улучшению общественной жизни есть дело совсем другое и не достигается революционным спортом.

Вот те мысли, которые вызвала во мне ваша статья. Если найдете нужным, напечатайте это письмо в виде предисловия.

Лев Толстой.

20 Мая 1904 г.