ПЛАНЫ И ВАРИАНТЫ
Ну вот вам история. Надо поскорее рассказать, а то забуду: Служил в сороковых годах в гвардейском кавалерийском полку воспитанник Пажеского корпуса князь Касатский-Ростовцев. Он был красив, молод, не беден, и любим товарищами и начальством. Жизнь он вел не распутную, как все, а всё собирался жениться. И выбрал он девушку, но накануне сватьбы он узнал, что девушка эта обманывала его, а была любовницей важного лица, и ее выдавали за него замуж, чтобы прикрыть грех. Он отказался. Девушка заболела и через год умерла в чахотке. Она любила его. Он был при ее смерти. Она каялась ему и просила его прощения. А он чувствовал себя виноватым перед ней. Когда она умерла, он стал думать иначе о жизни и смерти. Он еще смолоду, 18 лет, был очень набожен и хотел идти в монахи. Тогда его уговорили родные делать, как все, служить, и он поступил в полк. Теперь он вернулся к тем мыслям и чувствам, которые были в нем тогда, но теперь уже он не сомневался в том, что он был прав, когда хотел думать не о теле и мирской жизни, а о душе и о боге, и решил выйти в отставку и посвятить свою жизнь служению богу. Он так и сделал. Отца у него не было. Мать сама была набожна и, хотя отговаривала сына, боясь того, чтобы он не раскаялся в своем намерении, в душе одобряла его. Касатский-Ростовцев вышел в отставку, отрекся от мира и поступил в монастырь, известный строгостью жизни братии. Ему тогда только минуло 30 лет. Первое время ему очень трудно было в монастыре. Главная борьба его была с плотью, похотью женскою и с гордостью. Плотской похоти он боялся больше всего и постоянно вооружался против нее. Оружием против нее было у него 1-е то, чтобы, думая о женщинах, думать прежде всего об умирающей, обманутой своей невесте, так, чтобы ее образ, вызывавший в нем одну жалость, закрывал от него все другие женские образы; и 2-е то, чтобы никогда не видать женщин.89 Но гордость смущала его.
Он прожил в монастыре 7 лет и на 5-м году своей жизни был пострижен в иеромонахи. На 7-м году его жизни с ним случилось, казалось бы, ничтожное событие, но такое, вследствие которого он оставил монастырь и удалился в
Случай, по которому он оставил монастырь, был такой: Великим постом он говел и был в особенно радостном состоянии духа, в котором, как он говорил, он чувствовал близость бога. Он стоял в один день у всенощной на обычном своем месте, когда монах, отец Никодим, подошел к нему и, поклонившись, сказал, что игумен, служивший в этот день, зовет его к себе в алтарь. Отец Сергий — такое имя в монастыре носил
В алтаре стоял настоятель в облачении и, улыбаясь, говорил что-то с генералом, который сейчас же узнал отца Сергия. Это был бывший командир их полка. Генерал этот теперь занимал важное положение, и отец Сергий тотчас же заметил, как отец игумен ласкался к нему. Вид этот оскорбил и огорчил отца Сергия и чувство это еще усилилось, когда он услыхал от игумна, что вызов его, отца Сергия, ни на что другое не был нужен, как только на то, чтобы удовлетворить любопытство генерала увидать своего прежнего сослуживца, как он выразился. — Очень рад вас видеть в ангельском образе, — сказал генерал, протягивая руку, — надеюсь, что вы не забыли старого товарища. — Всё лицо
— Отец игумен, я ушел от мира, чтобы спастись от соблазнов. Я не довольно силен, чтобы противиться искушению. За что же вы здесь подвергаете меня им во время молитвы и в храме божием? — Иди, иди,91
В уединенной келье этой прожил отец Сергий еще 7 лет. Сначала отец Сергий принимал многое из того, что ему приносили, — и чай, и сахар, и белый хлеб, и молоко, и одежду, и дрова. Но чем дальше и дальше шло время, тем строже и строже устанавливал свою жизнь отец Сергий, отказываясь от всего лишнего, и наконец дошел до того, что не принимал больше ничего, кроме черного хлеба один раз в неделю. Всё то, что приносили ему, раздавал бедным, приходившим к нему. Всё время свое отец Сергий проводил в келье на молитве или в беседе с посетителями, которых всё становилось больше и больше. Выходил отец Сергий только в церковь раза три в год, и за водой, и за дровами, когда была в том нужда. Посетителей стало приходить всё больше и больше, и около его кельи поселились монахи, построилась церковь и гостиница. После 7 лет прошла далеко слава про отца Сергия, как всегда
На масленице этого 20-го года жизни Сергия в монастыре из соседнего города, после блинов с вином, собралась веселая компания богатых людей, мущин и женщин, кататься на тройках. Компания состояла из двух адвокатов, одного богатого помещика, офицера и 4-х женщин. 2 были жены офицера и помещика, одна была девица, сестра помещика, и 4-ая была вдова разводная жена, красавица, богачка и чудачка, удивлявшая и мутившая город своими выходками. Погода была прекрасная, дорога как пол. Проехав 8 верст за город, три тройки остановились, и началось совещание, куда ехать: назад или дальше. —
— Да куда ведет эта дорога? — спросила Маковкина, разводная жена, красавица.
— В Т. Отсюда 12 верст, — сказал адвокат, ухаживавший за Маковкиной.
— Ну, а потом?
— А потом на Л., через монастырь, где Касаткин живет.
— Касаткин? Этот красавец пустынник?
— Да.
— Медам! Господа. Едемте к Касаткину. В Т. отдохнем, закусим.
— Но мы не поспеем ночевать домой.
— Ничего, ночуем у Касаткина.
— Положим, там есть гостиница монастырская и очень хорошо. Я был, когда защищал Махина. —
— Ну уж это даже с вашим всемогуществом невозможно.
— Невозможно? Пари.
— Идет. Если вы ночуете у него, то я что хотите.
— A discrétion.
— А вы тоже!
— Ну, да. Едемте.
Ямщикам поднесли вина. Сами достали ящик с пирожками, вином, конфетами; дамы закутались в белые собачьи шубы; ямщики поспорили, кому ехать передом, и один, молодой, повернувшись ухарски боком, повел длинным кнутовищем, крикнул, и залились колокольчики, и завизжали полозья.
В сороковых годах в гвардейском кавалерийском полку служил князь Степан Касатский-Ростовцев. Он был красив, молод и не беден; он имел 300 душ крестьян, с которых получал, за вычетом того, что платилось в ломбард, 5600 рублей доходу, что позволяло ему жить безбедно с его скромными вкусами. Вкусы у него были скромные, сравнительно с его товарищами, для которых всякого рода разврат, пьянство, игра, буйство, побои и главное распущенность половая, всякого рода соблазны невинных девиц, посещение распутных дам и прелюбодеяния с чужими женами составляли предметы похвальбы. Касатский выделялся от своих товарищей относительной чистотой своей жизни. Товарищи называли его красной девицей, несмотря на то, что он был далеко не невинность, и добродушно смеялись над ним. Но относились к нему добродушно, а не зло, потому что любили его за то, что он был добрый товарищ и необыкновенно твердый в делах чести, которые он понимал так же, как понимали ее военные люди того, да и всякого времени. Несмотря, на древнюю фамилию, Касатский-Ростовцев не принадлежал к высшему обществу. Он не принадлежал и к низшему, но не принадлежал, не был как дома, у себя, в высшем обществе. Происходило это от того, что воспитывался он один матерью вдовою, и что отец его не занимал важных придворных должностей, и не было у него ни дядей, ни дедов при дворе, и вместе с тем и он [и] его мать были горды, не заискивали сближения, с так называемым высшим обществом, которое составляется из 1) людей знатных, богатых и придворных, 2) из людей придворных и потому богатых, 3) из людей богатых и подделывающихся к первым, и из бедных ловких, подделывающихся к 1 и 2-м.
28 лет от роду Касатский-Ростовцев, будучи поручиком, сошелся с дочерью старого генерала и сделал ей предложение. Касатский-Ростовцев был очень влюблен и ослеплен и потому не заметил того, что знали почти все занимавшиеся скандальной хроникой города, что его невеста была за год тому назад
Кроме того он был красив, силен и ловок и возмужал очень рано. 18 лет он был выпущен офицером в гвардейский аристократический полк.
[В дальнейшем описании внутренней работы Касатского по самосовершенствованию зачеркнуто следующее место:]
И чем труднее давалось ему то, за что он брался, тем с большей энергией, он работал над этим.
[Ниже:]
Потом он задался мыслью обратить на себя внимание
[После слов «и залились колокольчики, и завизжали полозья» следовала характеристика Маковкиной, перечеркнутая прямой чертой:]
Маковкина была одна из тех даровитых привлекательных женщин, которые легко и тонко понимают всё хорошее, имеют отвращение от всего дурного, но которые по слабости не делают ничего из того хорошего, что они понимают, и живут в том дурном, которое их отталкивает.
[После слов «он слышал, как она шуршала шелковой тканью, снимая платье» зачеркнуто:] и еще прежде чем она начала звать его, он вдруг, сам не зная, как это сделалось, осторожно, как вор, сошел с места, подошел к щели сучка в перегородке и впился в нее глазами. Он сам не знал как, но он был побежден и уже не имел воли. Прежде чем она начала звать его, он уже решил, что войдет к ней, потушит лампадку и отдастся любви, потому что он знает, что она хочет этого. Он стоял пожирая ее глазами и только что отстранился от щели и хотел идти, как она вдруг сказала: Но как только он решил идти, так тотчас же он очнулся и ужаснулся себя.
[После слов «и купец прогнал всех» зачеркнуто:]
и вернувшись к отцу Сергию, сказал: — Вы бы покушали, батюшка.
— И то, — сказала Софья Ивановна, — так себя морят, так морят. Ведь вы нужны нам, батюшка.
— Ну хорошо, хорошо, приносите, я съем что-нибудь.
И отец Сергий [велел] принести ему его ужин — кашку и просвирку.
На рассвете он вышел на крыльцо. Неужели всё это было? Отец придет. Она расскажет. Она дьявол. Да что ж я сделаю? Вот он тот топор, которым я рубил палец. Он схватил топор и вбежал в келью. Она лежала раскинувшись и спала. Он подошел,