СТРАШНЫЙ ВОПРОС

Есть ли в России достаточно хлеба, чтобыпрокормиться до нового урожая? Одни говорят, что есть, другиеговорят, что нету, но никто не знает этого верно. А знать это надои знать наверное, теперь же, перед началом зимы, — так же надо, как надо знать людям, пускающимся в дальнее плавание, есть ли илинет на корабле достаточное количество пресной воды и пищи.

Страшно подумать о том, что будет с командой ипассажирами корабля, когда в середине океана окажется, что запасывсе вышли. Еще более страшно подумать о том, что будет с нами, если мы поверим тем, которые утверждают, что хлеба у нас достанетна всех голодающих, и окажется перед весной, что утверждающие этоошиблись.

Страшно подумать о последствиях такой ошибки. Последствием этой ошибки ведь будет нечто ужасное: разрушение всего существующего порядка, смерть голодных миллионов и худшее из всех бедствий — остервенение, озлобление людей. Ведь хорошо только пушечными выстрелами предуведомлять петербуржцев о том, что вода поднимается, потому что больше ведь ничего нельзя сделать. Никто не знает и не может знать степени подъема воды: остановится ли она на том, что было прошлого года, или дойдет до того, что было в 24-м году, или поднимется еще выше.

Голод же нынешнего года, кроме того, что есть бедабез сравнения бóльшая, чем беда наводнения, без сравнения болееобщая (она угрожает всей России), — есть беда, степень которойможно и должно не только предвидеть, но можно и должно предвидетьи предупредить.

«A!полноте. В России достанет, и заглаза достанет всякого рода хлебадля всех», — говорят и пишут одни люди, и другие любящиеспокойствие люди склонны верить этому. Но нельзя верить тому, чтоговорится наобум, по догадкам о предмете такой ужасной важности.

Если скажут, что в сомнительной прочности бане, вкоторую ходят раз, в субботу, балки простоят еще и не нужно ихпеределывать, можно поверить и рискнуть оставить баню безпеределки; но если крыша опасна на фабрике, где постоянно работаюттысячи человек, и скажут голословно, что есть вероятие, что она необрушится еще нынче, — нельзя поверить и успокоиться. Угрожающаяопасность слишком велика. Опасность же, угрожающая России, еслихлеба, нужного для питания людей, ни по каким ценам не будет, опасность эта так ужасна, что воображение отказывается представитьсебе то, что бы было, если бы это было так; и потому довольствоваться голословными успокоительными утверждениями о том, что у нас в России хлеба достанет, не только не следует, но былобы безумно и преступно.

Но существует ли такая опасность? Есть ли вероятиетого, что хлеба не достанет? Ответом на этот вопрос могут служитьследующие соображения. Во-первых, то, что голодом захвачена 1/3 России, и та самая треть, которая всегда кормила большую частьостальных двух третей. Калуга, Тверь, Москва, все нечерноземные исеверные губернии, даже не пострадавшие от неурожая нечерноземныеуезды тех же губерний, никогда не кормятся своим хлебом, а всегдапокупают его у тех, которые теперь сами должны кормиться чужимхлебом.

Поэтому, если считать, положим, по 10 пудов надушу, — ну, скажем, только 20 миллионов (когда их вычисляют до40-а) жителей голодающих уездов, — 200 миллионов пудов нужногохлеба, то это далеко не представит всего количества нужного дляпропитания России хлеба. К этому числу надо присоединить всё то, что еще нужно на тех, которые питались в прежние годы хлебомпострадавших местностей, что, очень может быть, составит еще такуюже цифру.

Неурожай в самых плодородных местах делает нечтоподобное тому, что совершается при перестановке точки опорырычага; не только уменьшается сила короткого конца, но ещеувеличивается во столько же раз сила длинного.

Захваченанеурожаем 1/3 России — самая плодородная, кормившая остальные 2/3, и потому оченьвероятно, что хлеба на всех не достанет.

Это одно соображение. Второе соображение, чтососедние с Россией страны поражены таким же неурожаем и что потомубольшое количество хлеба уже вывезено, и теперь в виде пшеницыпродолжает вывозиться за границу.

Третье соображение то, что, совершенно противнотому, что было в голодном 40-м году, в нынешнем году нет и неможет быть никаких запасов старого хлеба.

С Россией случилось нечто подобное тому, чтослучилось, по рассказу библии, в Египте, только с той разницей, что в России не было предсказателя Иосифа, не было запасливого управителя — того же Иосифа; но были молотилки, железные дороги, банки и большая потребность в деньгах и правительства и частныхлиц. Во все предшествующие года, более 7-ми, хлеба было много, цены были низки, но потребность в деньгах всё росла и росла, какона равномерно растет среди нас, и удобства продажи, молотилки, железные дороги и агенты, покупатели поощряли к продаже и делалито, что хлеб продавался весь дочиста с осени. Если в последниегоды, когда хлеб особенно понизился в цене, некоторые продавцы истали выдерживать хлеб, выжидая цен, то эта выдержка была тактрудна, что как только цены поднялись в начале весны нынешнегогода и дошли до 50—60 коп. за пуд, так хлеб весь под метелку былпродан и запасов прежних лет ничего не осталось. В 40-м году былине только запасы помещиков и купцов, были везде по мужикам трех- ипятилетние кладушки старого хлеба. Теперь обычай этот вывелся инигде нет ничего подобного. В этом состоит третье соображение отом, что хлеба в нынешнем году не достанет.

Но мало того, что есть вероятия этого, естьпризнаки — и довольно определенные — того, что недостаток этотсуществует.

Один из таких признаков есть с каждым днем чаще ичаще повторяющееся явление того, что хлеба нет в продаже. В глушинеурожайных местностей, как в той, в которой я нахожусь теперь, вДанковском уезде, нет продажной ржи. Нельзя мужику найти муки. Вчера я видел двух мужиков Данковского уезда, которые объездили округу, хорошо известную им на 20 верст радиуса, по всем мельницам и лавкам, чтобы купить наденьги два пуда муки, и не нашли их. Один выпросил в складе чужогоуезда; другой занял.

И это явление не исключительное, а постоянно повторяющееся, и везде. Мельники приезжают просить Христа радиотпустить им муки из земского склада, потому что у них нет муки инегде достать. У купцов, в городе, у железных дорог — можнокупить, но партиями, по крайней мере полвагона, вагон; но помелочи нет продажи. Большие купцы, имеющие запасы, совсем непродают, выжидают; мелкие купцы, торговцы, скупают, перекупают иперепродают с ничтожным барышом большим покупателям. Мелкаяпродажа есть только на базарах, в базарные дни; и то, еслипокупатель опоздает, то купить уже негде. Признак этот, мнекажется, показывает довольно верно то, что хлеба нет, скольконужно. Это самое показывают отчасти и цены, хотя в нынешнем годудо сих пор есть причины, не позволяющие ценам быть правильными указателями соответствия требования с предложением. Цены стоятниже, чем они должны бы были стоять, и удерживаются на этойстепени искусственно: во-первых, запрещением вывоза хлеба заграницу; во-вторых деятельностью земств, продажей ржи и муки поудешевленным ценам (я говорю про цену ржи, подразумевая, что ценыостальных питательных веществ: отрубей, картофеля, проса, овса —более или менее соответствуют цене ржи).

Запрещение вывоза за границу спутало цены, т. е. сделало то, что цены не могли быть верным показателем количества предлагаемого товара. Точно так же как вышина подъема воды в запруженной реке не может быть показателем ее настоящего уровня, так и теперешняя цена ржи не может верно показывать отношения требований ее к предложению. Запрещение вывоза других хлебов подействовало так же. Существующие теперь цены суть цены не установившиеся и во всяком случае временно пониженные вследствие запрещения вывоза. Это одна причина того, что цены стоят ниже тех, которые должны бы быть. Другая причина есть деятельность земств.

Земства повсюду скупили только небольшую, редко где 1/4 часть того хлеба, который им нужендля прокормления, по их же расчету, и продают этот купленный имихлеб по пониженной цене. И эта деятельность земств сбивает цену, так как если бы не было продажи из земских складов, то продажа этапроизводилась бывольными продавцами, которые по мере увеличения требованияподнимали бы цены. И потому установившаяся теперь цена, я думаю, не есть настоящая. Цена теперешняя, я думаю, гораздо ниже той, которая бы стояла, если бы не было деятельности земств. И цена этатотчас же особенно быстро должна возвыситься, как только земствампридется закупить остальные три четверти нужного им хлеба.

Мы могли бы сказать, что цена не возвысится, если бы земства закупили теперь всё нужное количество, и рожь была бы впродаже по этой цене. Но по тому, что есть теперь, нет никакоговероятия, чтобы это было. По тому, что есть теперь, т. е. при цене1 р. 70 к., тогда, когда земством не куплено и 1/4 нужного хлеба и когда ржи нет в предложении повсюду и помелочи, есть, напротив, вероятия того, что при закупании земствамивсего нужного им количества, цена вдруг поднимется на такуювысоту, которая покажет, что хлеба этого нет в России. Цена ужетеперь в наших местностях дошла до той высшей степени, до которойона когда-либо доходила, до 1 р. 70 к., и продолжает равномерно подниматься.

Все эти признаки указывают на то, что есть большоевероятие того, что нужного для России хлеба нет в ней. Но кромеэтих признаков есть еще одно явление, которое должно бы заставитьнас принять все зависящие от нас меры для предупреждения угрожающего нам бедствия. Явления это есть охватившая обществопаника, т. е. неопределенный, смутный страх ожидаемого бедствия, страх, которым люди заражаются друг от друга, страх, лишающийлюдей способности целесообразно действовать. Паника эта выражаетсяи в распоряжениях правительства, запрете сначала вывоза ржи, потомдругих хлебов, кроме почему-то пшеницы, и в мерах, с однойстороны, ассигнования больших сумм для голодающих, с другойстороны — собирания, и даже усиленного, податей с тех, которыемогут платить, как будто извлечение из деревни денег не естьпрямое усиление нужды деревни. (У богатого мужика заложены посевыбедного. Он бы подождал, — с него тянуть подати, он тянет иразоряет бедного.)

Паника эта поразительно заметна еще в томразгорающемся до озлобления несогласии земств с администрацией. Повторяется то, что всегда бывает при паническом страхе: однитянут в одну, другие в другую сторону.

Паникаэта выражается и в настроении и в деятельности народа. Приведуодин пример: движение народа теперь на заработки.

Народ в конце октября нынешний год едет искатьзаработков в Москве, в Петербурге. В то время, когда все работы назиму установились, когда харчи в три раза дороже обыкновенного ивсякий хозяин отпускает сколько он может лишних людей, в то время, когда везде пропасть оставшихся за штатом рабочих — люди, никогдане имевшие мест в городах, едут тысячами, десятками тысяч искатьэтих мест. Разве не очевидно всякому, что при таких условиях болеевероятия каждому владельцу выигрышного займа выиграть 200 тысяч, чем мужику, приехавшему из деревни в Москву, найти место, и чтовся поездка, хотя бы самая дешевая, с сопряженными с поездкойрасходами, где и выпивкой, есть только лишняя тяжесть, котораяляжет на голодного? Казалось бы, должно быть очевидно, — а всеедут, едут назад, и опять едут, и правительство дает дешевыебилеты, поощряет это. Разве это не признак совершенного безумия, охватывающего толпу при всякой панике?

Все эти признаки и, главное, явление паники оченьзнаменательны, и потому нельзя не бояться. Нельзя говорить, какэто обыкновенно говорят про врага прежде, чем померяются с ним: мыего шапками закидаем. Враг, страшный враг тут, стоит перед нами инельзя говорить, что мы не боимся его, потому что мы знаем, что онесть, и больше того, мы знаем, что мы боимся его.

А боимся его — так надо нам узнать прежде всегосилу его. Нельзя оставаться в том неведении, в котором мынаходимся.

Допустим, что русское общество, те люди, которыеживут вне голодающих местностей, поймут свою солидарность идуховную и матерьяльную с бедствующим народом и принесут настоящиесерьезные жертвы для помощи нуждающимся. Допустим, чтодеятельность тех людей, которые живут теперь среди голодающих, работая для них по мере сил своих, будет продолжаться так до концаи что количество этих людей увеличится; допустим, что сам народ непадет духом и будет биться с нуждой как он теперь бьется с нейвсеми отрицательными и положительными средствами, т. е. умеряясебя и усиливая энергию и изобретательность для приобретениясредств к жизни, — допустим, что всё это сделано и делается месяц, два, три, шесть и вдруг... цена поднимается, поднимается так же, как она поднималась от 45 к. до 1 р. 70 к., равномерно от базарадо базара, ив несколько недель доходит до 2, 3 руб. за пуд, и оказывается, чтохлеба нет и что все жертвы, принесенные как теми, которые давалиденьги, так и теми, которые жили и работали среди нуждающихся, были напрасной тратой средств и сил, а главное, что вся энергиянарода потрачена даром, и сколько он ни бился, ему, т. е. частиего, все-таки пришлось умирать голодной смертью, тогда как мымогли знать и предупредить это.

Нельзя, нельзя и нельзя оставаться в такой неизвестности, нельзя оставаться нам, людям грамотным, ученым. Мужик, которого я видел вчера, сделал почти всё, что он мог. Он добыл денег и поехал искать муки. У Михаила Васильева был, на мельнице был, в Чернаве был. Нигде нет муки. Объездив все те места, где могла быть мука, он знает, что сделал всё, что мог, и если бы после этого он не достал нигде муки, и его и его семью постиг бы голод, он знал бы, что он сделал, что мог, и совесть его была бы покойна.

Но для нас, если окажется, что не хватит хлеба, ипогибнут и наши труды, а может быть и мы вместе с народом, тосовесть наша не будет спокойна. Мы могли и узнать, сколько нампонадобится хлеба, могли и запасти его.

Если нужна нам на что-нибудь наша грамотность иученость, то на что более важное, чем на то, чтобы помочь такомувсеобщему горю, как нынешнее?

Учесть, сколько нужно хлеба для прокормления тех, у которых нет его нынешний год, и сколько его есть в России, и если его нет столько, сколько его нужно, то выписать этот недостающий хлеб из чужих стран — это наше прямое дело, столь же естественное, как и то, которое делал мужик вчера, объезжая округу на 20 верст. И совесть наша будет спокойна только тогда, когда мы объездим свою округу и сделаем в ней всё, что можем. Для него округа Данков, Клекотки, для нас округа — Индия, Америка, Австралия. Мы не только знаем, что страны эти существуют, мы находимся в дружеском общении с их жителями.

Но как учесть то, что нам нужно, и тот хлеб, который есть у нас? Неужели это так трудно? Мы, которые умеем высчитывать, сколько каких козявок на свете, сколько каких микробов в каком объеме, сколько миллионов верст до звезд и сколько в каждой пудов железа и водорода, — мы не сумеем высчитать, сколько надо съесть людям, чтобы не помереть с голода, и сколько собрано этими людьми с полей того хлеба, которым мы всёвремя кормились и теперь кормимся? Мы, с такой роскошью подробностей собирающие такую массу до сих пор, сколько мнеизвестно, никому ни на что не понадобившихся статистических сведений о процентном отношении рождаемости к бракам, к смертям ит. п., мы вдруг не в состоянии окажемся собрать единственно вкои-то веки понадобившиеся, действительно нужные сведения! Этогоне может быть.

Сведения эти собрать, и не приблизительные, гадательные, а верные, вроде тех точных сведений, которыеполучаются о количестве населения однодневной переписью, —возможно.

Нужны сведения о том, сколько сверх обыкновенно расходуемого на пропитание русских людей хлеба понадобится еще дляжителей неурожайных мест и сколько есть хлеба в России.

Трудны или не трудны ответы на эти вопросы, онинеобходимы для предупреждения не только паники, т. е. смутного заразительного страха перед бедствием, в котором живут теперьлюди, но главное для предотвращения самого бедствия.

И ответы нужны не приблизительные, огульные, подогадке; дело слишком важно, чтобы можно было делать его очертяголову, т. е. выводить тот свод, на который мы не знаем, достанетли камня, чтобы замкнуть его.

Сведения эти может получить правительство, может получить земство, там, где оно есть, и вернее всего может получить частное общество, сложившееся для этой цели. Нет того уезда, в котором не нашлось бы не только одного, но нескольких людей, которые не были бы в состоянии и не взялись бы охотно послужить этому делу. Дело это представляется мне нетрудным. В неделю времени без большого труда деятельный человек может объездить 1/4 или 1/5 часть уезда, особенно если онживет в ней, и с возможностью ошибки в 10, 15% определить количество необходимого хлеба для пропитания и количество находящегося в продажу, сверх нужного для себя хлеба. Я по крайнеймере берусь лично доставить такие сведения в неделю сроку о 1/4 части уезда, в котором живу. То же говорят, что могут сделатьбольшинство лиц, живущих по деревням, с которыми я говорил обэтом. Организовать центральное место, в котором бы собирались игруппировались сведения и которое рассылало бы своих членов дляэтой цели в места, где не нашлось бы добровольцев, я полагаю, чтовозможно и нетрудно. Могли бы быть ошибки, могли бы быть утайкивладельцами хлеба, могло бы

передвижениегрузов хлебных произвести ошибки; но ошибки расчета, я думаю, былибы невелики, и сведения, полученные таким способом, были бынастолько точны, что ответили бы на главный если не всемивысказанный, то всеми сознаваемый мучительный вопрос: достанет илине достанет хлеба в России?

Если бы, положим, оказалось, что в нынешнем году, за вычетом употребляемого обыкновенно на армию и винокурение, избыток хлеба против того, что нужно на питание народа, составляет100 или 50 миллионов пудов, предполагая, что часть этих стамиллионов могла бы быть задержана продавцами, часть могла быпогибнуть, сгореть, часть могла бы составить ошибку расчета, мымогли бы спокойно и уверенно продолжать жить и работать. Если быизбытка совсем не было и оказалось бы что в России столько же иесть хлеба, сколько нужно, положение было бы сомнительно и опасно, но все-таки можно бы было, не выписывая хлеба из-за границы, только умеряя расходы хлеба, как, например, на винокурение, переделывая в пищу суррогаты, можно бы было продолжать жить иработать. Но если бы оказалось, что есть недостаток хлеба в 100или хоть 50 миллионов пудов, положение было бы ужасно. Было бы то, что бывает, когда уже вспыхнул пожар и охватил строение. Но если бы мы узнали это теперь, то это было бы подобно тому, когдавспыхнул пожар, но еще можно потушить его. Если же бы мы узналиэто только тогда, когда уже выходили бы последние десятки тысячпудов, то это было бы подобно пожару, который охватил уже всёстроение и оставляет мало надежды спастись из него.

Если бы мы теперь узнали, что у нас нехватка хлеба, пускай бы она была в 50, в 100, даже в 200 милл. пудов хлеба, —всё это было бы не страшно. Мы бы теперь же закупили этот хлеб вАмерике и всегда расплатились с нею государственными, общественными или народными суммами.

Люди, которые работают, должны знать, что работа ихимеет смысл и не пропадет даром.

Без этого сознания отпадают руки. А чтоб это знать, для той работы, которой заняты теперь огромное большинство русскихлюдей, надо знать теперь, сейчас же, через 2, 3 недели, знать:есть ли у нас достаточно хлеба на нынешний год, и если нет, тооткуда мы можем получить то, чего нам не достает?

Л. Толстой.

1-го ноября 1891 г.