[ВАРИАНТЫ К ТРАКТАТУ «О ЖИЗНИ».]

* № 1.258 Первый вариант первой редакции (см. Описание, рукопись № 1).

Постараюсь по пунктамъ отвѣтить на ваше письмо, за которое вамъ очень благодаренъ.

1) Мое здоровье очень хорошо. Я лежу еще, нога заживаетъ понемногу, и я понемногу могу мыслить и писать.

2) О жизни и смерти то, о чемъ я такъ много напряженно думалъ это послѣднее время и о чемъ вы, я вижу, и думали и думаете.259 Далее зачеркнуто: Въ разумномъ существѣ въ человѣкѣ заложено, Человѣку, вамъ, мнѣ представляется въ извѣстный періодъ его жизни удивительное и ужасающее сначала внутреннее противорѣчіе его личной жизни и разума. «Я, только я, все для меня, внѣ меня все мертво — интересенъ, важенъ, дорогъ для себя только я, и я не вѣрю въ свое уничтоженіе, хочу жить вѣчно, не могу себѣ представить жизни безъ себя», и вмѣстѣ съ тѣмъ этотъ ужасный разумъ, соединенный въ одно съ моимъ я, говоритъ мнѣ ясно несомнѣнно260 что я — есмь ничто — навозъ для удобренія того, что выростаетъ на мнѣ и отъ, вопервыхъ, что я не одинъ, а что такихъ я съ заявленіемъ261 въ лучшемъ случаѣ, такихъ же требованій исключительности безчисленное количество, что мнѣ неизбѣжна борьба съ этими я и погибель въ этой борьбѣ, во 2-хъ, что стремленія моего я не согласны, а прямо противорѣчивы общей жизни соприкасающейся со мной, въ 3-хъ, то, что отъ меня, отъ столь драгоцѣннаго мнѣ я, хотящаго жить вѣчно только и существующаго по моему чувству въ лучшемъ случаѣ262 ничего не останется удобреніе для будущихъ чужихъ жизней, а то не останется ничего.

Это кажущееся страшнымъ противорѣчіе,263 столь страшное и столь неразрѣшимое, когда оно вполнѣ сознается, лежитъ между тѣмъ въ душѣ каждаго человѣка, ребенка даже, составляетъ264 какъ воздухъ необходимое условіе265 физической такое же необходимое условіе нравственной жизни человѣка, какъ разумнаго существа.266 Это противорѣчіе, можно сказать, есть сама сущность, есть то, что составляетъ человека — живаго, живущаго, трудящагося. Противорѣчіе это267 было бы ужасно, если268 Над строкой вписано и зач.: бы оно, человѣкъ не жилъ, оно являлось вдругъ перестать жить, дѣйствовать и смотрѣть на него.269 также какъ ужасно накопленіе пара и стѣнъ паровика держащаго его Но это то противорѣчіе270 есть двигатель и есть причина движенія дѣятельной жизни для человѣка и выростаетъ изъ жизни и сопутствуетъ жизни и видоизмѣняется вмѣстѣ съ жизнью. — Противорѣчіе это для человѣка не можетъ быть разрѣшено словами, такъ какъ оно есть основа жизни человѣка, a разрѣшается для человѣка только жизнью, — дѣятельностью жизни, освобождающей человѣка отъ этаго противорѣчія.

Жить нужно, иначе противорѣчіе разорветъ жизнь какъ разорветъ не работающій паровикъ. И дѣйствительно всѣ люди живутъ и жизнью освобождаются отъ этаго противорѣчія, когда оно зарождается.271 И дѣйствительно... зарождается первоначально стояло раньше: жить нужно... но помечено к перестановке. После... паровикъ следует зачеркнутый текст: Но средства этаго освобожденія два также, какъ двойственно я, которое то, что мы называемъ я. Я хочу жить одинъ и для себя, и я знаю, что жизнь моя ничто, безконечно малая частица жизни общей. Все живетъ безъ меня, и я умру, и отъ меня ничего (зач.: Я есмь орудіе для достиженія цѣлей внѣ меня) не останется, внѣшне они живутъ также для себя и борятся со мной, знаю, что жизнь имѣетъ другія цѣли, чѣмъ я, и знаю, уничтожись, и отъ меня ничего не останется. Я говорю, когда оно зарождается, п. ч. протпворѣчія нѣтъ въ зародышѣ, въ ребенкѣ, въ идіотѣ.272 Противорѣчіе Разумъ, производящій противорѣчіе, зарождаетсянатѣхъже существахъ, живущихъ и взрожденныхъ личной жизнью. Природа, Богъ, производитъ наибольшіе результаты при наименьшемъ усиліи.273 Во первыхъ тѣ же существа, Разумъ не является новой силой, а рождается на той же силѣ жизни, составляетъ цвѣтъ ея.274 Разумъ Енергія жизни, проникнутая разумо разумом , производит новую работу жизни теми же орудиями.275 Прот Противоречие Разум расцвел, противоречие появилось, а жить нужно, т. е. жизнь требует деятельности, как падающее колесо под ногами лошади. — Жить надо с разумом производящ производящим противор противоречие , и является борьба жить старой личной жизнью, которою жил с молода, и не слышать голоса разума, не видать противоречия или отдаться разуму и на пути его искать разрешения.

Мы все находимся в этом положении и всегда находились в нем. В то время даже детства и юности, когда мы, не глядя на это противоречие, росли и развивались, для себя, только для себя, мы этим самым развитием ростили в себе неизбежный разум, который276 в зрелом возрасте показал нам это противоречие в полной силе выросши уничтожает нашу личную жизнь. Никуда не уйдешь от этого положения. Видишь людей, которые хотят спрятать этот разум, ставящий их в это положение, и видишь, как беспомощны их усилия: спрятанный разум проявляется мучительно в виде совести, и вся жизнь их, которую они хотят освободить от противоречия с разумом, делается противоречием самой себе.277 Из этого противоречия прежде всего ясно Противоречие это не есть неприятная случайность, а есть закон жизни. Для меня оно противоречие, но для жизни это закон. Приходить время и противоречие становится перед человеком во всей силе: Хочу жить для себя и хочу быть разумным, а жить для себя неразумно.

Мы278 в известных условиях, называем это противоречием, когда оно в первый раз ясно представится нам, и так оно чувствуется нами. Но противоречие ли это? Может ли быть противоречием для человека то, что есть общий закон его жизни. Ведь если так, то и для сгнивающего зерна есть противоречие то, что оно сгнивает, пуская росток.

В самом деле, в чем противоречие для меня, когда я лежу,279 больной, и мне больно, и я хочу двигаться и радоваться, или даже не больной, хочу есть, наслаждаться? В том, что хочу наслаждаться,280 в этом кладу жизнь свою, а разум показывает мне, что в этом нет жизни. Противоречия нет, а есть уяснение жизни, если я поверю разуму.281 Разум по, Противоречие282 было бы, только тогда, когда я не верю разуму и наперекор ему говорю без всякого основания, что в личном наслаждении есть жизнь. Противоречие было бы тогда, когда разум бы сказал, что в наслаждении нет жизни и нет жизни вообще, но он не говорит этого, а говорить, что в личном наслаждении нет жизни,283 что это есть обман, но, что есть жизнь только в личной жизни приписыва приписывание присвоения ей смысла личного есть отжитое эаблуждение, но что есть жизнь разумная. Противоречие только тогда, когда я не хочу слушать голоса разума. Разум показывает284 Над зач.: обман, в котором мы находимся по отношению к жизни, он только снимает ту шелуху, которая в нашем представлении наросла на жизнь, необходимость перенести сознание жизни из личной жизни во что то другое, он показывает ненужность, бессмысленность личной жизни, обещая новую жизнь, как прорастает зерно, распирающее косточку вишни. Противоречие только тогда, когда мы ухватились за ту внешнюю форму жизни, которая285 нам представляется личной и, имела значение в свое время, но отжила. Если мы не слушали требований разума, то мы не хотим286 Зач.: признавать жизнь вне её не идти да дальше , или не можем идти дальше по пути, открываемому разумом. Когда оболочка зерна287 Зач.: хочет сознава сознавать , тогда, когда зерно разбило ее, хочет утверждать свою жизнь, то, что мы называем противоречием, есть288 Зач.: ро рождение , только муки рождения289 Зач.: Разум для того, кто идет по пути разума, открывается, к новой жизни. Стоит только не противиться неизбежному уничтожению личной жизни разумным сознанием и отдаться этому разумному сознанию и открывается новая жизнь как для рожденного. Не рожденный не знает того, чем он страдает, рожденный узнает свою свободу. Только рожденный разумно познает то, от чего он спасся своим рождением. Живущий личн личной жизнью нерожденный жил для себя и сталкив сталкивался с такими же и боролся, губил и был губим, был в несогласии с миром и умирал. Рожденный освобождается от всего этого. То, что кажется противоречием, есть та сила, которая рождает живых людей и деятельность добра. — Личная жизнь то, что добро это выростает на личной жизни и познает благо рождения. И рождение это также неизбежно, как плотское рождение для человека, дожившего до периода ясного внутреннего противоречия. В самом деле, в чем тот вопрос, который представляется человеку, дожившему до периода явного противоречия.

1) Я живу для своего наслаждения. Все живет для того же. Всякое мое наслаждение нарушает наслаждение других. Я должен вечно бороться. И если даже успешно буду вечно бороться, я не могу не бояться, что все эти борящиеся за свои наслаждения существа не задавят меня. И страдания и страх. Дурно.290 Зач.: Весь мир.

2) Смысл жизни для меня мое счастье, мир же живет весь вокруг меня чем то другим, и весь мир для меня бессмыслица, и 3) самое ужасное, включающее в себя все. Весь смысл моей жизни — моя жизнь, икаждым движением, каждым дыханьем я уничтожаю эту жизнь и иду к погибели всего. Я все это ясно вижу, не могу не видет, разум составляющей часть моего я, не переставая, указываешь мне это. Что мне делать? Жить по прежнему как я жил с детства, нельзя, нельзя жить косточкой, она лопнула, выросло зерно разум, уничтожающий смысл каждого шага жизни. Попробовать спрятать этот свет, забывать то, что показывает разум. Не легчает. Спрятанный разум проявляется в виде совести, отравляющей всякий шаг жизни.291 Зач.: что же делать? Хочешь, не хочешь человек должен сделать одно: похоронить свою личную жизнь, поблагодарив ее за все, что она дала, а она дала, выростила разум и перенести — не перенести, это неверное выражение, п. ч. Включает понятие произвола, а тут нет произвола — не перенести, а отдаться той одной жизни, которая остается после уничтожения личной жизни. Это страшно, непривычно чỳдно сначала, но делать нечего. Нельзя не отдаться ей, п. ч. она одна зовет к себе, она принимает в себя, как принимает в себя сосуд падающее тело. Нельзя не отдаться ей, п. ч. она одна разрешает все противоречия личной жизни. Личная жизнь борьба, жизнь разумная292 вне себя, есть единение. Личная жизнь есть несогласие противление жизни мира, жизнь разумная вся в согласии с жизнью мира. Жизнь личная уничтожается смертью, для жизни разумной нет смерти. Нет смерти, п. ч. человек переносить свою жизнь в служение вечному закону мира, и потому цель его жизни становится не жизнь, но служение. Он умирает плотски на служен служении и не знает смерти.

Но это невозможно, скажут те, которые не могут отрешиться от личной жизни. Напротив невозможно обратное,293 скажет тот, кто будет невозможно не жить вне себя. И все люди живут так. Только это есть их деятельная жизнь: семья, имущество, отечество и т. п.294 Проти Противоречие голо голос , Прививок разума, выросший на дичке жизни, есть единственный двигатель жизни. Он поглощает все и295 жи жизнь . всякая деятельность жизни облекается в разумную безличную жизнь.

Из письма к А. К. Дсъ Дитерихс

О жизни и смерти, то, о чем я так много напряженно думал это последнее время, и о чем вы, я вижу, и думали, и думаете, я вот что думал.

Человеку, вам, мне представляется в известный период его жизни удивительное сначала внутреннее противоречие:

Я, только я, все для меня, вне меня все мертво, жив и потому драгоценен и важен для себя только я.297 Так и важен и так драгоценен что, Без меня я не могу даже представить себе мира. Если я уничтожусь, то уничтожается весь мир, и потому я, моя жизнь, драгоценнее жизни всего мира. И вместе тот же я, если подумаю, вижу что298 Далее текст написан на листах в четвертку, причем начало листа 1-го было исправлено очень значительно, а потом зачеркнуто. Приводим текст этого начала: Я живу и живу, жизнь чувствую только в себе. Все что живет вне меня, люди, животные весь мир я признаю живым, но не чувствую их жизнь. Свою жизнь я не только наблюдаю, но я ее, не переставая чувствую, и важна для меня одна моя жизнь. Так важна, что без моей жизни я не могу даже представить себе жизни, и потому <моя жизнь> через свою жизнь <только> я понимаю другую жизнь <и потому моя>. Жизнь моя для меня все, чужая жизнь ничто, почти ничто, отражение моей жизни. Моя жизнь это я сам, а чужая жизнь <и> без моей жизни, я не могу представить себе даже никакой жизни. Так чувству ет каждый человек и вместе с тем, если он подумает, он видет, что он живу не один я, а живет вокруг меня с таким же сознанием своей исключительной ЖИЗНИ целый мир живых существ; мало того, живет еще бесконечный мир не живых существ. И те и другие живут для своих каких то чуждых мне целей и не знают и не хотят знать моих притязаний на исключительную жизнь. Мало того я вижу, что все эти живые и не живые существа для достижения своих целей стремятся уничтожить меня, мою жизнь и наблюдая других подобных мне людей, я вижу, что это уничтожение мое неизбежно, что мне, моей жизни, которая есть все для меня, без которой нет жизни, этому драгоценному мне предстоит неизбежная погибель, что что бы я не делал я непременно и очень скоро начну страдать, разрушаться и умру. Умру я, то, в чем одном я чувствовал и понимал жизнь.

Противоречие это лежит в душе каждого человека,299 ребенка даже. составляет необходимое условие жизни человека как разумного существа. Это есть противоречие чувства исключительной личной своей жизни и разума,300 свойственного человека показывающего мне, что жизнь не есть достояние только моей личности, а всего живого, целого мира живых существ, имеющих такую же жизнь, как и моя.

Противоречие это было бы ужасно, если бы оно являлось вдруг. Если бы человек, живший одной животной301 личной, жизнью, не знал ничего, кроме этой жизни, вдруг бы получил разум, который бы показал ему, что другие живут также, что другие302 хотят уни уничтожить , стремятся по своим требованиям уничтожить его и что ему неизбежно предстоят страдания его личности и уничтожение его жизни. Но разум, производящий это противоречие не является отдельно и вдруг,303 он понемногу заложенный в человеческой природе он а выростает понемногу304 равномерно с развитием челочелове животного человека. Разум заложен эарождается на животном человеке живущем животной жизнью. на животном человеке живущем личною жизнью. Природа, Бог, производит наибольшие результаты при наименьшем усилии. Разум не является готовой отдельной силой, он постепенно зарождается на органической жизни. Разум заложен в зародыш человека, в ребенка, и с развитием человека он растет и готовится неизбежное противоречие. В то время детства, юности, когда мы, не видя противоречия, росли и развивались, мы этим самым развитием ростили в себе разум, к который выросши, неизбежно привел нас к внутреннему противоречию, исключительности личной жизни и признанию жизни общей.

Ни один разумный человек никогда и никуда не уйдет от этого противоречия. Приходит время противоречие становится перед человеком во всей своей очевидности. Не знаю и не могу знать и любить никакой другой жизни так, как я знаю и люблю свою жизнь, и вместе с тем вижу что эта моя единственно известная и любимая мною жизнь есть305 ничто, a веч мгновение бессмысленный пузырь, выскочивший откуда то и готовый всякую секунду лопнуть и бесследно уничтожиться, а жизнь вне меня, не любимая, почти неизвестная мне, есть настоящая вечная, разумная жизнь.

Это странно и страшно, но это так. От этого никуда не уйдешь, п. ч. это очевидно просто и несомненно. И всякий знает это, а если не знает, то не может усомниться, как скоро узнает. Я буду в земле черви, кости, а все будет жить. То, что для меня важнее всего, то погибнет, а что для меня не важно, то останется. «И пусть у гробового входа младая жизнь и т. д.» И без стихов это все знают. И в этом нам представляется страшное противоречие. Зачем то, что важно и дорого то погибает, и зачем то, что не важно, не дорого то останется? Но противоречие ли это? Ведь это удел всех306 разумных, людей, одаренных разумом. Может ли быть противоречием то, что есть общий удел и потому закон жизни всех разумных существ. Ведь если так, то для сознающего зерна, положившего свое сознание в оболочку, было бы противоречием то, что оно сгнивает, пуская росток?

В самом деле в чем противоречие? Жил я, жил для своей ЛИЧНОСТИ и не думал о том, зачем и где я живу и какой будет конец (даже одно время старательно не думал об этом). Знал я, правда,307 посредством разума, что другие существа живут, но что знание было очень неясное и не мешало мне жить. Я употреблял это знание только на то, чтобы пользоваться этими другими существами для себя, знал я тоже и то,308 что мир весь не имеет никакого смысла, но это меня не беспокоило. Знал я и то. что я умру, и от меня и моих дел ничего не останется, но об этом я старался не думать и жил.309 Я жил не дово Во мне явилась способность разума, явилась не так, что она стала не стала орудием моей Но по мере того, как я жил, сила разума увеличивалась во мне и, постоянно увеличиваясь, сливалась с моей личностью, с моим я. Сила разума не явилась во мне, как что-нибудь особенное, внешнее, как знание или искусство, которое я приобрел и которое лежит во мне, пока мне его ненужно, и не заявляет никаких прав, а явилась во мне эта способность разума не как часть меня самого, а как сам я. Сделалось во мне соединение в одно моей животной личности и моего разума. И вот деятельность этого разума, которая сначала не доходила до конца своих выводов, а которая служила мне как орудие для достижения целей моей животной личности,310 но разум выростал, доходил, шел дальше и дальше и наконец под конец заявило свои права и привела меня к сознанию того, что мое я, моя личность не важна, а есть преходящее ничто, а важное, вечное существование есть жизнь вне меня. И вот явилось то, что мне311 показалось представляется противоречием. Но противоречие312 собственно нет никакого. Если ли это? Ведь разум не какая нибудь сила вне меня, которая требует от меня чего то противного моему существу. Мой разум есть такое же я, как и моя личная жизнь. Если бы разум был вне меня, то очевидно что сила одна, требующая от меня служения личной жизни, а другая, требующая отрицания её, составили бы противоречие. Но разум во мне, он от самого дня моего рождения выростал во мне. Он тот же я. И потому противоречия нет. Требования разума не противоречия, а только новые требования усложнившейся жизни, как например и новые требования половые, зарождающиеся на том же человеке. Новые требования представляются противоречием только тогда, когда задерживается их удовлетворение. Пока я живу, как жил ребенком, без требований разума, не видя бессмысленности и тщеты личной жизни, я живу спокойно, как живет всякое животное, и противоречия нет; если же разум, составляющий мое я показал мне, что действительная жизнь не в моей личности, a вне меня, то я неизбежно покоряюсь велению разума, переношу свою жизнь вне себя и тоже спокоен и противоречия нет. Есть313 мука только период внутреннего переворота жизни, есть вступление в новую форму жизни.314 Зач.: муки рождения к новой форме жизни, но противоречия нет и не может быть. И этот внутренний переворот представляется нам противоречием.

Противоречие кажется нам только тогда, когда происходит процесс рождения, человек не может не расстаться с той прежней формой жизни личной, которая имела значение в свое время, в детстве, в юности, когда росла и образовывалась личность, но которая стала стжившей, когда выросли требования разума. Если мы в предстоящем разрешении противоречия не отдаемся требованиям разума, не подчиняем ему требования личной жизни,315 Зач.: то мы только задерживаем неизбежное. это значит, что не совершилось еще перемещение нашего сознания. Но перемещение это неизбежно должно совершиться, п. ч. таков закон жизни. Ведь это все равно что, если бы оболочка зерна тогда, когда зерно разбило ее, хотела утверждать свою жизнь. Жизнь оболочки кончилась именно п., ч. началась жизнь ростка. Точно также неизбежно кончилась жизнь личная, как скоро началась жизнь разумная. То, что мы называли противоречием, и те страдания, которые вытекают из него, все это только муки рождения к новой жизни. Нельзя противиться неизбежному уничтожению личной жизни разумным сознанием и нельзя не отдаться этому разумному сознанию, которое уничтожает противоречия и связанные с ним страдания, п. ч. оно неизбежно, как падение тела,316 Как всякое исполнение закона, как вылупление зародыша, как рождение готового плода. Не рожденный не знает того, чем он страдает, рожденный узнает свою свободу. Только рожденный разумно познает то, от чего он спасся своим рождением и познает благо рождения. И317 С этого места до конца стр. 587 на поле проведена вертикальная черта и написано: «несущественно». рождение это также неизбежно, как плотское рождение для человека, дожившего до периода кажущагося внутреннего. противоречия. В самом деле в чем тот вопрос, который представляется человеку, дожившему до периода кажущагося противоречия. 1) Я живу для своего наслаждения. Все живет для того же. Всякое мое наслаждение нарушает наслаждеиие других. Я должен вечно бороться, и если даже успешно буду вечно бороться, я не могу не понять того, что все эти борящиеся за Свое наслаждение существа непременно измучают, истерзают и под конец все таки задавят меня. И страдания, и страх. Дурно. 2) Смысл жизни для меня мое благо, которое я вижу в удовлетворении потребностей; мир же живой весь составлен из таких же существ, которые все ищут удовлетворения своих потребностей и318 все, потребности, удовлетворения потребностей одних в ущерб другим. Вес мир есть огромная бессмыслица, а разум мой требует смысла. Еще хуже. И 3) самое ужасное, включающее в себя все предшествующее: весь смысл моей жизни моя жизнь, и каждым движением, каждым дыханием я уничтожаю эту жизнь и иду к погибели всего, и ото всего, что я делаю, и от меня ничего не останется. Разум мой требует смысла в каждом моем поступке, а вея жизнь моя, весь ряд моих поступков есть явная бессмыслица. Это хуже всего. И все это я не могу не видеть и должен жить. Я моей личной жизни требует деятельности, а разум мой, составляющий тоже мое я, показывает мне, что, что бы я ни делал, все это глупо и бессмысленно. Что же мне делать?

Жить по прежнему, как я жил в детстве, не думая — нельзя. Можно не двигаться, не есть, не спать, не дышать даже, но не думать нельзя. Думаешь, и разум уничтожает смысл каждого шага личной жизни. Попробовать спрятать этот свет, забывать то, что показывает разум — это можно, особенно если живешь в среде таких же людей, выработавших сложные апараты всякого рода рассеяния для того, чтобы не думать. Но разум, как спрятанный огонь, берет свое и является в виде совести, отравляющей всякий шаг жизни. Для человека, желающего избавиться от страданий вызванных этим противоречием, остается одно, или убить себя или отдаться той жизни,319 вне разумной, вне своей личности, к которой призывает разум. Похоронить свою личную жизнь, поблагодарив ее за все, что она дала, а она дала, выростила разум, и перенести —не перенести, это неверное выражение, потому что включает понятие произвола, а тут нет произвола — не перенести, а отдаться той одной жизни, которая одна остается после увядания, засыхания, уничтожения личной жизни. Это страшно, не привычно, чудно сначала, как чудно ребенку рождаться, но делать нечего. Нельзя не отдаться ей, потому что, не отдаваясь ей, только увеличиваешь страдания раздвоившейся жизни вследствие внутреннего противоречия жизни, и она одна разрешает те мучительные противоречия, которые отравляют личную жизнь. Личная жизнь борьба, жизнь разумная есть единение. Личная жизнь есть несогласие, противление жизни мира, жизнь разумная вся в согласии с жизнью мира. Жизнь личная уничтожается смертью личности. Для жизни разумной нет смерти, потому что нет личности. Нет смерти потому, что человек переносит свою жизнь в служение вечному закону мира и потому цель его жизни становится не жизнь, но служение. Он умирает плотски на служение и не знает смерти.

Но это невозможно, скажут те, которые находятся в процессе зарождения противоречия личной жизни с разумной. Напротив, скажу я, невозможно обратное, невозможно разумному существу не жить вне себя,320 Когда, потому что таков закон жизни. И ему следовали и всегда не могут не следовать люди. Все люди для того чтобы жить, действовать ставят себе цели вне себя,321 имущество, — семья, имущество, отечество, искусство, наука, — самые странные увлечения вне себя, собирание известных кнпг, птиц, тарелок322 усовершенствование себя в искусстве кидать мячи, играть на скрипке, — что-нибудь но только деятельность, направленная к цели вне себя.

Так жили и всегда живут люди, подтверждая этот закон. Но и эта деятельность вне себя перестает удовлетворять людей как скоро их разум станет выше той цели которую они преследуют, обсудив ее. Собирать........ Зачем? Набрать милион? Зачем, когда ты умрешь. Освободить отечество? Зачем, когда ты умрешь и твое отечество исчезнет из памяти людей как какая нибудь Ниневия? Такая деятельность323 С этого места конец, написанный на особых листах. людей вне своей личной жизни324 к достижению определенных мирских целей только на время, доказывает невозможность для человека жить для личных целей, но325 не устраняет пр противоречия , и эта деятельность только326 заслоняет, скрывает на время противоречие, но не устраняет его. Бисмарк, собрав Германию и повелевая Европой, точно также как и его повар, приготовивший обед, к который съедят через час, если они327 не отдались, тре требованиям кот., не отреклись вполне от личной жизни чувствует неразрешимое противоречие328 стремления к личному благу, борьбы со всех сторон, направленной против него и имеющей точно такое же основание, как и его дело, тоже противоречие бессмыслицы всего совершающегося в мире с требованиями его разума, и точно тоже основное противоречие смерти и личности и всего его дела, долженствующ долженствующее обратить в ничто его самого и все труды его жизни.

Всякое дело, подлежащее уничтожению, всякое дело, могущее быть обсуженным разумом, не разрешает противоречие. Разрешить его может только такая цель, которая не подлежит обсуждению разума. И такая цель есть одна — удовлетворение самому разуму, требованиям разума,329 природы точно также, с той же исключительностью, с которой я прежде удовлетворял требования330 животной личности. Удовлетворение же требованиям разумной природы331 есть сама деятельность разума, для человека, живущего плотской жизнью, есть уже не цель, но исполнение требований разума, служение разуму. Только одна эта деятельность устраняет противоречие и выводить человека из раздвоения к единству, из страданий к благу, из смерти к жизни, исполнению воли Бога.

Но какже служить разуму, цель деятельности которого неизвестна? Цель его деятельности неизвестна и не может быть известна, п потому ч что если бы мы знали ее, мы бы стали выше, разумом обсудили цель разума, и деятельность разума по существу своему разум только освещает.)

Человек, живущий для личных целей, борется с существами, живущими также, как и он, для личных целей, и вследствии того боится, страдает и гибнет332 вследствии борьбы с существами, живущими также как и он для личных целей. Разумно в этой борьбе. Человек,333 поставивший положивший жизнь в334 разумной дЕятрльности служении разуму,335 не борется, но отдает свою жерт, видя видит неразумный закон борьбы и противодействуя ему,336 отдается, не борется, но вперед уступает свою личность, кто хочет приобресть жизнь, тот погубит ее, и наоборот, и потому не боится не страдает и не гибнет в борьбе. Не гибнет, потому что337 лич личная , жизнь его в разумной деятельности, разумная же деятельность не только не нарушается, но усиливается страданиями и смертью.

Человек служащий личным целям видит в мире борящихся и гибнущих существ, огромное собрание бессмысленного зла и противоречий; человек,338 отдавшийся положивший свою жизнь служению разуму, видит в жизни неуклонное, неперестающее торжество разума над борьбою плоти.

Человек, живущий для личных целей, боится смерти и ненавидит ее. Для человека, служащего разуму, нет смерти. Жизнь его перенесена в вечную деятельность разума, не перестававшего с начала мира переработывать мир, и он служит ему тем орудием своей личной жизни, которая дана ему теперь. Смерть для него ни что иное, как339 перемена, освобождение его от того орудия, которое дано было ему в руки теперь для работы. И тут ничего ни неприятного, ни страшного, потому что340 если он живет разумно, то интерес его в разумной только страх, сожаление о своей личности только настолько велик, насколько велик недостаток разумности.341 Я скажу еще так

Но что такое этот разум, которому надо служить? — спросите вы. Человеку дана высшая сила, свойство, властвующее над всем остальным — эту силу, свойство мы называем разум. И вы спрашиваете, как его определить что он такое? Да чем же мне определять его? Разумом? Я сознаю разум, и вы тоже, но определять его не могу. Это пусть делают т так наз называемые философы, маратели бумаги.342 К этому месту на особом лоскутке без точного указания места вставки Толстым вписан следующий текст: Что же такое разум? Разум это тот закон, по которому должны жить неизбежно разумные существа. И потому то и вложенный с особенной ясностью сознания в те существа, которые должны подчиняться ему. Этот тот же закон, как и законы жизни всякого живого существа. Но отчего же не все повинуются разуму? Отчего не все семена прорастают, не все зреют, цветут? В Евангелии (всякий день удивляюсь точности, ясности выражений Евангельских) сказано: Начало основа всего логос и т. д. Определять то, что не опредѣляет определяется , нельзя, не потеряв рассудка. «Так всякий, как хочет, понимает разум». Нет, если мы общаемся, то мы общаемся разумом, принимая вперед его законы, вечные, обязательные для нас обоих. Определять его нельзя, нельзя указывать цель его деятельности. Но можно и нельзя не видеть его направления — путь. (Опять удивительная точность и ясность Евангелия). Можно знать его путь,343 т. е. во или воле Бога т. е. все то, что не разумно, все те пути, которых бесчисленное количество и которые344 ведут их в ложны и отрицание которых указывает единый узкий путь, т. е. линию, направление.

И с тех пор как существуют люди, они искали этот путь и ближе и ближе, точнее и точнее определяли его. Его определяли и Конфуций, и Лаодзи, и Будда, и последний определил Христос с такою точностью, с таким приближением (математически говоря), дальше которого не пошли в 1880 лет.

Что же такое жизнь? И что такое смерть? Жизнь, одна жизнь, которую я знаю и из которой заключаю о всякой другой жизни — человека, животного, инфузории, клеточки есть подчинение всех, происходящих во мне процессов,345 и органи организмов жизни животных (зоологических) и346 химичес химических механических, химических, физических моей разумной деятельности. Жизнь есть служение моего организма, со всеми происходящими в нем процессами химическими, физическими, механическими, разуму. Другой жизни человека никто не знает и если называет состояние, в котором человек не подчиняется дѣяте деятельности разума, тоже жизнью, то необходимо разделить оба выражения. Я называю жизнью служение разуму (И не я так называю, а опять с своей единственной в области слова точностью это называет жизнью Христос).347 Я потому называю жизнью служение разуму, что такое определение одно объясняет. а не путает. Человек спящий, сумашедший, больной, в припадке страсти не живой это Основное понятие жизни, из которого вытекает определение всякой жизни, есть348 разумное, подчинение организма разумной деятельности. И потому также неправильно называть живым человека того, в котором прекратились процессы разумной деятельности и действуют одни законы организма, как несправедливо называть живым животное, в котором процессы химические,349 фи физические механические не подчинены законам организмов, т. е. что животное не может есть, пить, двигаться, совокупляться по требованиям350 органическим законов организма, а351 слепо подчиняется одним законам низшим. Разумная деятельность дает нам352 основное понятие о сознание жизни.353 и, Это сознание жизни связано с процессами зоологическими, зоологические же связаны с химическими и физическими. — Сознание это по существу своему совершенно отлично от354 созна сознания , процессов зоологических и хим химических ,355 Дальше зач.: Свойство его есть желание жизни беспредельной и вечной. И требование это вполне удовлетворяется разумной деятельностью, служением разуму которые мы наблюдаем в себе и в других. И удивительное дело! Те процессы, которые мы не сознаем орг органическими и хим химическими и которые мы назвали жизнью только по аналогии с нашим сознанием, их то обыкновенно (особенно в наше, время) и называют по преимуществу жизнью и из них хотят356 доказы доказывать вывести наше сознание жизни, которое прежде всего дано и которое мы знаем за одно несомненное, если что-нибудь знаем. Из этого грубого и смешного (когда его разберешь), но всегда существовавшего заблуждения, теперь проповедуемого книжниками, вытекают все ложные взгляды на жизнь и страх смертью. Я хочу узнать жизнь, как я ее сознаю в себе (совершенно исключительно, как я ничего другого не знаю), и для этого я наблюдаю то, что мне совершенно чуждо, то, что не имеет главного свойства моей жизни — сознания разума, а только имеет такое далекое подобие с моей жизнью, что я только по очень неточной аналогии могу назвать и то жизнью. И из этих наблюдений я хочу определить законы своей сложной, одаренной совсем чуждым357 новой, ф формой , той жизни фактором — разумом. Очевидно, что из таких попыток ничего выдти не может. A ведь это самое делается. Мы разумные существа живые люди. Люди имеют общия свойства с животными и подчиняются одни закону жизни животных. Животные же подчиняются законам биологическим, физическим, химическим, которые тоже мож можно назвать явлениями жизни. И вот чтобы понять явления жизни разумной, я и буду изучать химию. Я положим, заинтересован жизнью358 писателей, генерал- адъ адъютантов и сам359 Зач.: писатель, ген генерал адъ адъютант и хочу понять эту жизнь. И вот для этого я делаю такое заключение. Все Генерал адъютанты военные. Все военные — люди, и стану изучать людей, чтобы понять жизнь Генерал адъютантов.360 силы,

Есть явления химическия, физическия,361 силы есть явления органическия. Мы их видим, наблюдаем и в себе и в других, но есть еще362 Зач.: силы сознания и явления разума. Эти мы не только наблюдали, но знаем в себе. Из них то мы и сознаем жизнь и, если мы изучаем жизнь, то тут ее и надо изучать, и дальше ходить некуда, п потому ч что ни разума, ни сознанья мы нигде не найдем.

И вот жизнь, как мы ее точно знаем, есть деятельность разумная. Разумная же деятельность есть только служение разуму. То что мы называем жизнью в биологических, физических, химических явлениях есть служение организма. Жизнь же организмов есть служение разумной деятельности. И как явления химическия, физическия подчиняют, видоизменяют деятельность организма, так явления жизни организма подчиняются деятельности разума. И как есть законы сохранения сил и материи, как есть закон непрерывности организмов, которые не умирают, а живут вечно, так точно есть закон непрерывной разумной жизни, которая живет вечно. Когда организм правильно перерабатывает вещества, входящия в его состав по законам низшим, так он как организм не умирает. И так точно р разумная д деятельность , как скоро она правильно перерабатывает организмы, входящие в её состав по законам орган органической жизни , так она не умирает, а живет преемственно вечно. Умирает только организм, как в организме вымирают его составные части.363 Человек служащий полагающий свою жизнь в служении разуму не

1) Смешение личного сознания с разумным. 2) Подчинение закону разума. 3) Требование разума. 4) Отречение от личности. 5) Возможно ли?365 это Пороки, а не требования личности. 6) Только при признании жизни вне личности возможна жизнь. 7) И это кажется невозможно. Любовь.

Как начинает ребенок — игрушки, ученье, деньги, женщины, жена, дети, почот. Даже Бисмарк, и все таки вопрос. Разрушение сознания. Раздвоение. Разрешения раздвоения. Решения Христа: жизнь — любовь. Рассуждение это самое и говорить.

Оглавление.

1. Ходячее представление о жизни вне религиозного определения.

2. Представление о том, что жизнь есть то, что делается в моем теле — неверно, п потому ч что непонятно, что я называю моим телом.

3. Предположение души и сознательной и бессознательной не объясняет того, почему я называю мое тело моим.

4.368 совнание есть иллювия и жизнь есть вечный круговорот бесконечной материи, и тогда уничтожается всякое представление о жизни. Остается одно Предположение о том, что жизнь есть то, чего я желаю.

5. Ходячее представление о жизни несостоятельно. Религиозные определения, котжилоиживетъчеловѣчество которымижилоиживетъчеловечество , все одинаково понимают жизнь как разумное благо, но не таков взгляд ученых и толпы.

6. Суета жизни, толкотня у двери жизни принимается за жизнь, и эта толкотня лишает человека возможности опомниться.

7. Учение и пример окружающей жизни подавляют в человеке понятие истинной жизни подавляют в человеке понятие истинной жизни, но требование разума в жизни неискоренимо.369 Такое ошибочное удвоение в рукописи.

8. Человек говорить себе: я живу один для своего блага. А блага жизни мне быть не может. Это безумно.

9. Попытка спастись от этого внешними целями безуспешна.

10. Теории долга, представляемые человеку от бессмысленности и бедственности эгоизма, не спасают его.

11. Разум составляет такую же часть, как и личность, и разум отравляют в человеке. Раздвоение.

12. Раздвоение есть неестественное положение, ложное употребление разума. Единство восстановляется при признании собою, одного разумного я.

13. Смешение личного сознания с разумным. Разрешение противоречия разумом любовью. 14. Отречение от личности.

14. Подчинение закону разума.

15. Требования этого закона.

16. Отречение от личности закон.

17. Кажущаяся невозможность отречения происходит от раздутых разумом потребностей в похоти, от пороков.

18. Только при отречении от личности всегда возможна жизнь и такою признавалась человечеством.

19. Но при отречении нет жизни. Нет силы противодействующей отречению.

20. Сила открыта Христом — любовь.

Глава 1.

О том, как прежде всего жизнь понимае понимается человеком.

Глава 2.

Внутреннее противоречие жизни давно сознано лучшими людьми, но всегда были люди, не признающие этого противоречия. И теперь так называемая наука утверждает, что и нет противоречия.

Глава 3.

Спорность несущественная, показывающая, что ложная наука ошибается, утверждая, что она изучает жизнь вообще. Она изучает только нѣкот некоторые явления жизни.

Глава 4.

Ложное понятие о жизни, которого держится наука, приводит ее к самому неразумному и безнравственному учению, потворствующему требова требованиям толпы.

Тысячелетия тому назад даны человечеству религиозные определения жизни, разрешающия её внутреннее противоречие. Но ложная наука отводит людей от религиозных решений и влечет их к дикости и мраку.

Отчаянно положение людей, выросших и воспитанных среди ложного учения мира.

Первое представление человека и человечества о жизни состоит в том, что жизнь есть стремление к благу личности.372 Признание других существ такими же существами, с теми же личными стремлениями; ужас признания тщеты наслаждений и Но373 после. разум человека не может не видеть, что другие существа имеют такое же представление о жизни, и потому жизнь его есть борьба одного против всех. Кроме того человек видит, что наслаждения, к которым он стремится, обманывают его и производят страдание. Кроме того видит неизбежность смерти.

Является внутреннее противоречие стремления личной жизни и разумного сознания. Противоречие это известно с древности, и существуют разрешения его — религиозные объяснения жизни. Большинство же людей не видит потребности в религиозных определениях, не видя противоречия жизни. Наука нашего времени делает тоже.

Толпа смело утверждает, что жизнь понятна только как то, что делается в теле животного от рождения и до смерти374 и ложная наука гов говорит , и что375 религиозное познаниежизнии сознание ведет к заблуждениям. Наука ложная говорит тоже. Настоящая наука, знающая свое дело, не говорит этого; но ложная наука утверждает, что376 так как ложное благо недоступно человеку, то и нет никакого, и определение жизни в сознании, как стремление к благу, обман. А жизнь есть то, что мы видим. жизнь можно познать из наблюдений. Ложная наука не дает себе отчета в том, что наблюдать жизнь в живых существах можно только тогда, когда мы знаем жизнь в себе, как стремление к благу, и потому наблюдения, не затрогивая главного вопроса жизни, только путают понятие о ней.

Ложная наука, не имея точного понятия о жизни, наблюдая явления те, которые она называет живыми, теряет понятие жизни и извращает его — доходя до того, что не живое по своему определению называет живым и в нем то отыскивает основу жизни. — Человек, поставив себе цель ложного блага вместо истинного, теряет веру в то тот 377 благо стремление смысл жизни, как стремление к благу, и ищет объяснения жизни везде, но только не там, где оно дано ему. Наука потворствует толпе, показывая её отражение вместо предмета, и представление о жизни человеческой сводится на степень животного и хуже — борьба существ представляется законом.

Жизнь как жизнь личности есть зло и бессмыслица — это знает всякий человек и знало человечество давно.

И давно даны человечеству религиозные определения жизни, при которых жизнь не бессмыслица и не зло. Определения эти даны и Конфуцием, и Лаодзи иБранами иБраминами , и Буддой, и Исаией, и Христом. Все по существу одни и те же. Но толпа держится еще старого представления о жизни личности, и книжники стараются доказать правильность этого отсталого взгляда и ненужность религиозных определений. Религиозные определения называют суевериями именно п., ч. религиозные определения были так важны, что переворачивали жизнь масс. Признак невежества нашего времени — незнание учений религий, которыми живет человечество. Книжники одни, признавая бедственность этого, обещают будущую жизнь, другие обещают здесь так устроить людей, что порознь они хоть и злы и неразумны, вместе их жизнь будет доброй и разумной.

Люди обмануты прежде обманувши обманувшими ся людьми. И бедный и богатый воспитываются в учении о том, что жизнь есть только в благе личного существования. Дожив до возмужалости, люди сомневаются в справедливости такого понимания жизни и спрашивают. И тут им предлагают учение о долге и будущей жизни. Человек сомневается, ищет объяснений, но объяснений нет. На спрашивающего нападают со злобой и силой заставляют его подчиняться тому, чему не верят люди, но хотят, чтобы верили другие. И человек покоряется и кончает существование у дверей жизни, не встушив даже на порог её.

Но наступило время и наступает, когда голос разума слышится людям, и они не могут удовлетвориться представлением о жизни, как о личном существовании, и объяснение того долга, который предписывают некоторые люди. Это возможно только, когда существование людей поглощено борьбой с природой и нет общения между людьми разных вер. Но теперь есть и излишек для средств существования и есть общения. Тот старый обман о том, *** что человек не должен верить своему разуму, невозможен теперь: как только человек знает людей, исповедующих другую веру, чем он, ему неизбежно прибегнуть к суду разума. Голос разума нельзя заглушить теперь.

Противоречие жизни теперь чувствуется всяким мыслящим человеком. Обыкновенно человек, познав это противоречие, не верит себе и хочет спастись прошедшим и внешним наблюдением жизни и выставлением себе более отдаленных делей; но это не помогает, чем бы ни задался человек, он видит в конце от себя свое гибнущее бессмысленно я. Разум отравляет человеку жизнь, и человек начинает бороться с разумом, желая заглушить и даже убить. Но убить в жизни нельзя. Оказывается, что разум,378 самая свойственная человеку способность, дающая ему сначала благо, под конец губит его жизнь. Что это значить?

В наше время каждый мыслящий человек сознает в себе два я, отрицающие один другого. Сознание бессмысленности личной жизни проявляется понемногу379 В человеке выростает разумное сознание, догоняет сознание личности и переростает его. И вот, когда оно перерастает, сознание личности и заявляет требования, кажущиеся противоположными личности. (л. 3) и, наконец, человек видит, что жить надо и жить не зачем. Является противоречие в жизни, и человеку кажется, что380 он раздвоивается жизнь его останавливается. Кажется противоречие, но его нет. Это противоречие есть только действие двух381 противуполо противоположных сил, из которых. и слагается жизнь.382 После этого сначала была вписана на новой строке цыфра 10, потом зачеркнута и вписан дальнейший текст. Жизнь не останавливается, но только начинается, так как из этих двух сил личного и разумного сознания и слагается383 жиз жизнь деятельность жизни человеческой.

Если человек сознает себя и животным и разумным, то он не может уже не признать своей жизни в разумном сознании, обнимающем жизнь личностей, а должен признать требования разумного сознания, и тогда и не будет противоречия.385 Происходить] Подобное этому совершается в росте животной личности при появлении новых требований, как требования половые.386 Неизбѣж Неизбежно Происходить противоречие, разрешающее удовлетворение своих требований. Тоже и с высшими требованиями разумного сознания. Различие только в том, что удовлетворение высших требований животного — видно, удовлетворение же требований разума не видно нам.387 Тоже что С зерном разложение его — признак жизни. Тоже и в животной личности, отрицание её блага есть признак начала того, что есть человеческая жизнь.

Противоречие только кажется человеку, извращенному ложным учением мира. Состояние раздвоения, испытываемое человеком, подобно тому, что испытывает человек, перекрученными пальцами катающий шарик и чувствующий их два. Человек перекрутил разум и животную личность, которая не есть жизнь, признал за жизнь, и их стало две. Но жизнь одна в разумном сознании. Человек не может не признать этого, п. ч. разумное сознание включает личное, но не на оборот. Признание разумом своей личности жизнью есть заблуждение, подобное тому, в которое впало бы животное, признав законом своей жизни одну тяжесть. Оно бы чувствовало противоречие до тех пор, пока не познало бы, что тяжесть есть один из низших законов, долженствующих служить ей для достижения её целей. Тоже и с человеком. Стоит ему признать свою жизнь в разум разумном сознании, и уничтожается кажущееся противоречие.

Люди заблудшие389 признают верят, что сознание призрак, и потому они не могут признать в нем жизнь. Для того, чтобы они могли понять жизнь, им надо прежде всего освободиться от своего суеверия. Освободившись же от своего суеверия, они не могут390 Вписано на поле вместо зачеркнутого начала: Разумное сознание зключает в себе животное сознание и человек не может, не убедиться в391 этом сам спросит себя том, что разумное сознание включает в себя животное. Пусть спросит себя каждый: 1) удовлетворение требований какого из двух сознаний важнее для него, 2) какое в действительности392 властвует управляет одно393 над другим и 3) в каком из двух все люди сознают жизнь свою и других людей. 1) При неудовлетворении разумного сознания394 никакие наслаждения животного теряют свою прелесть, при неудовлетворении животного же благо разумного сознания увеличивается.395 Человек 2) Разумное сознание может велеть животному страдать и даже убить себя. Животное же не может ни на мгновение прекратить деятельность разумного. 3) Утверждаем396 Признаем мы жизнь и в себе и в других только по признаку свободы выбора поступков: животное мы не можем себе представить иначе, как подлежащим закону необходимости, разумное сознание не можем себе представить иначе, как подлежащим только своему закону разуму, т. е. свободным.

Что такое разум? Знаем ли мы разум? Разум есть начало и основа всего. Все, что мы знаем, мы знаем только, п потому ч что знаем разум, и знаем, что все знаем его одинаково, что он есть то, что соединяет нас всех во едино. Разум есть закон, который мы должны исполнять *** в нашей жизни, как закон жизни дерева есть тот закон, который исполняет дерево. Закон разума один во всем. Только во внешнем мире он совершается без нашего участия, в нас же подчинен этому закону нашей личности, есть397 зак закон дело нашей жизни. Заблуждение наше состоит в том, что мы совершаем без нашего участия закон подчинения разума в нашем животном, принимали за тот закон, в подчинении которому состоит наша рабья жизнь.

С древних времен людям казалось, что изучать тот видимый закон, по которому совершается существование человека, значить изучать жизнь, и на этом заблуждении основывалась и теперь основывается ложная наука. Люди изучают историческое внешнее существование людей и законы, которым подчиняется их животная личность, и им думается, что они изучают жизнь и что в этом только и наука. Но изучение существования людей и законов животной личности и низших законов, которым она подчинена, не может открыть человеку тот единственный закон разума,398 который в подчинении которому состоит жизнь человека. Знания эти нужны и поучи тельны, но только тогда, когда не теряется из вида главная цель. Но когда, как это делается теперь, отрицается даже возможность познания того эакона, которому должна быть подчинена животная личность человека, знания эти становятся губительны, извращая сознание людей.

Является ложное познание. Ложное познание состоит в том, что люди думают, что знают то, чего не знают, и на оборот. Ложное познание это происходить от ложного представления о жизни. При ложном представлении399 благо благоразумного сознания не существуют признается существующей животная личность. Она то и то, что ее составляеть, представляется познаваемым и известным, а благо разума и сознание непознаваемыми и неизвестными. В действительности же это как раз на оборот. Познаваемость предмета уменьшается по мере проявления его во времени и пространстве. Совершается тоже, что с зрением. Отдаление кажется самым простым.

Познание400 совершается увеличивается не вследствие проявления познаваемых предметов в пространстве и времени, а наоборот. Знаем мы прежде всего благо, потом разум для достижения блага, потом свою личность, потом другие живые личности, потом мертвое вещество. Все наше знание о мире есть перенесете на внешния явления того, что мы в себе знаем. Знаем же мы в себе стремление к благу и разум и необходимость подчинения этому разуму. В животных мы знаем их стремление к благу и подчинение разуму, в веществе знаем одно подчинение разуму. Не по веществу мы знаем животных и не по животным себя, а на оборот. Весь мир располагается для человека всегда в трех планах; разумное сознание, животное и вещество. И истинное знание всегда то, которое начинается с самого нужного и доступного перехода к менее нужному и доступному, а не наоборот. Нам кажется только, что животное однообразнее человека и вещество однообразнее животного, но это кажется только по отдалению от нас (нашего закона жизни) этих предметов. Жизнь человеческая401 состо состоит включает в себя два вида существования: животного и вещества, которые существуют без усилий человека, только его жизнь разумная совершается им для его блага.402 И потому. Текст: Нам кажется... для его блага в ркп. стоит раньше текста: Весь мир.... а не наоборот, но на полях помечена перестановка цифрами 1, 2.

Жизнь есть стремление к благу. Стремление к благу есть жизнь. И потому сознание жизни нарушается одинаково и тем, что люди считают благо животной личности своим благом, и тем, что они свою жизнь считают жизнью животного. Происходить и то и другое от смешения сознания личности с сознанием разумным. Смешение это ошибочно, п потому ч что разумное сознание показывает бессмысленность личного сознания, — не умещается в личном сознании. И потому отречение от блага личности есть необходимое условие жизни разумного человека.403 Жизнь Личность имеет только существование, разумное сознание, включающее в себя личность — только имеет жизнь. Живыми мы называем животные и растения, когда организм включает в себя, подчиняя своему закону, вещество с его законами. Также и человек. Мы можем называть живым только тогда, когда его разумное сознание включило в себя, подчиняя себе, его жив животную личность. Человеку кажется, что404 личная ж жизнь , жизнь его есть существование его личности, п потому ч что это существование видимо ему. Жизнь же невидима, но это кажется только ему, нельзя не отречься от личности, п потому ч что жизнь бессмысленна, и нельзя не отдаться тому одному, что остается.405 Челов Человек . — Ведь жизнь личности есть бессмыслица и неперестающая погибель, и потому признание ее жизнью есть не перестающее мучение, а исход все тот же — отречение от неё совершающийся хотя бы при смерти. Дело в том, чтобы сделать охотно то, что неизбежно совершится мучительно.

Но для чего же тогда личность, с которой нужно бороться? Для того же, для чего законы вещества, с которыми нужно бороться животному для исполнения своего закона жизни. Личность есть не препятствие. но орудие жизни, которое должно тратиться. Кто хочет сберечь то, что должно тратиться, тот потеряет то, что должно сберечь. Человеку должно родиться снова в этой жизни, т. е. познать, что благо его животной жизни не есть благо, а есть другое благо открытое его разумному сознанию. В этом состоит учение конф(?) дающее406 Жизнь есть жизнь свет и жизнь тем, которые принимают этот свет и жизнь также, как солнце дает жизнь зернам, а не земле. Почему одни зерна, a другие плесни, никто не знает,407 Жизнь есть жизнь никто не может знать, когда и как зарождается жизнь, п потому ч что жизнь есть жизнь, начало всего.

Жизнь человеческая проявляется во временных и пространственных условиях, но не зависит от них.408 Жизнь прожитая Существование совершается как бы в движении плоскости, но409 настоящая жизнь совершается как бы в движении в высоту. Это движение в высоту есть подчинение закону разума, увеличение согласия с законом разума410 Для достижения блага и не зависит от длины и ширины существования. Жизнь начинается тогда, когда между силами, влекущими в плоскость и силой подчинения устанавливается борьба, и жизнь поднимается над плоскостью. От этого происходить колебания жизни. Человек, поднявшись на высоту, но не веря в то, что то движете и есть жизнь, видит гибельность своей животной жизни и ужасается и, чтобы не видать этого, препадает к земле. Но человеку надо верить в свои крылья, и жизнь его только на высоту.411 в этом только его жизнь Задержек и колебаний жизни только кажутся. Промежутки между периодами жизни только кажутся и временными и пространственными в плоскости. Но их нет для жизни. Жизнь есть, когда есть. Она одна есть, и для неё нет времени. Кажущийся промежуток в 2 часа и 50000 лет безразличны. Для неё нет ни времени, ни пространства, п потому ч что то, что составляет жизнь:412 благо разум и подчинение ему животного существования413 разуму вне пространственно и временно.

Разумному человеку414 представляется ясно, что благо и жизнь личности невозможны и что возможны только415 жизнь, благо и жизнь разумные. И в самом деле. Мысленно рассматривая то, что должно произойти в жизни человека при перемене понимания жизни, человек видит, что 1) закон мира не есть борьба, а есть согласие и взаимопомощь, и потому личная жизнь, состоящая в подчинении разуму, нет борьбы, а есть возможность согласия т. е. цели поставленные мне разумом. 2) Стремление к личным наслаждениям заменилось бы поддержанием равного стремления416 слово прочтено приблизительно с моею — жизнью всех других существ. 3) Смерть представилась бы не бедствием, a явлением согласия с законом разума. Допустив это, человек не может не видеть, что таков закон разума, управляющий миром. Допустив жизнь в личности, весь мир был огромная злая бессмыслица, допустив жизнь в подчинении разуму, весь мир есть нечто разумное и благое, стремящееся к далекой но определенной, благой и достижимой цели. И только при этом допущении существующия личные влечения получают наибольшее удовлетворение. Но мало и этого, человек видит, что в этом движении закон всей прошедшей жизни человечества. Мало и этого. Подтверждение того, что в этой жизни человек находит и в своем сердце в чувстве любви, влекущем непосредственно к тому что указывает разум.

Не заботиться о благе своей личности кажется невозможным людям, положившим свой разум на увеличение своих потребностей. Он не верит возможности этого. Бедный трудящийся человек не будет оспаривать требования разума, но развитой человек все силы разума употребляет на отрицание его. Происходить это от того, что разум его направлен не на то, что нужно.417 Треб Требования Животная личность и не может доказывать законности своих требований и, если бы могла, то требования эти так малы и легко удовлетворимы, что и не придется отстаивать их. — Отстаивает человек не потребности, а порочные привычки, как пьяница — похмелье. Люди все, что они имеют и к чему привыкают, считают своими потребностями. И удовлетворение этих потребностей скрывает от них их жизнь. Есть даже учение о потребностях. Но учение это глупо: потребностей или нет никаких, или их бесчисленное количество. Потребность есть условие животного существования. A условий столько же, сколько же радиусов в центре. Потребности можно сравнить с шариками, способными раздуваться. Стоить сознать одну из них, чтобы она задавила все остальные.

Существует учение о том, что развитие потребностей418 состав составляет есть высшее развитие человека. Люди все силы разума употребляют на развитие их, и жизнь их истинная вся заглушается потребностями. Говорят, нельзя отречься от личности, да никто и не требует отречения от личности.419 Нужно только не признавать личность жизнью Отречение от личности также невозможно, как и отречение животного от окисления. Нужно не отречение от личности, а нужно не признавать свою жизнь в удовлетворении требований личности. И потому учете о том, что жизнь не в личности, с древнейших времен известно человечеству. И напрасно думают, что матерьяльный прогресс может скрыть от людей это положение. Люди пережили ступень сознания, на которой ясно, что жизнь человеческая не может быть в его личном благе, а потому вернуться назад нельзя, надо признав это положение — идти дальше.

Жизнь для420 блага цели личности невозможна, а разумное сознание указывает другие цели, но человеку с извращенньм сознанием кажется, что цели эти не влекут его к себе. И потому жить не зачем. И философы составляют теории жизни об уничтожении её, а простые люди убиваются. Похоти личности загромоздили всю жизнь, и человеку кажется, что если421 отречься от них удовлетворение их невозможно, то за422 унич уничтожением вычетами их ничего уже не остается. А между тем, в этом то невидимом за похотями остатке и есть вся жизнь. Но свет во тьме светит. Учение истины знает дилемму безумного существования или отречения от него и разрешает его. Учение истины полно обличений лживости личного блага, указывает людям их истинное благо. Благо это. Благо это, свойственное, известное человеку и разрешающее все противоречия, чувство любви. Чувство это разрешает и противоречие борьбы, отдавая себя другим, и наслаждений и страданий, перенося свою деятельность из наслаждений гибнущих в помощь другим и спасающих от страха смерти.

Люди все знают чувство любви и то, что оно разрешает противоречие и дает благо, но им кажется, что это одно из многих настроений, в которых не может быть вся жизнь. Люди, непонимающие жизни, утверждают, что любовь есть непосредственное чувство423 Зачеркнуто: исключающее рассуждение. Это справедливо. Нельзя разждать рассуждать если любишь, надо было рассуждать прежде о жизни и что можно любить одних, не любя Бога, и ровно всех.424 Но то любовь То, что они называют любовью, есть совсем другое чувство, чем то, которое этим словом называет учение истины. Любовь есть проявление уже разумной жизни. Любовь как предпочтение к известным лицам, не имеет главного свойства любви полного удовлетворения себя и благой деятельности. Любовь, не имеющая в своей основе разумного сознания, не может быть благом, деятельностыо ни для себя, ни для других и потому не есть любовь. Любовь, как предпочтение выражается, как нелюбовь и часто ненависть к другим. Она и не может быть иною. Но кроме того, проявление деятельности любви для людей, не понимающих жизни, невозможно без рассуждений, уничтожающих возможность любви.425 После этого была на новой строке цыфра 25, она зачеркнута и вписан дальнейший текст. Человек, понимающий под любовью предпочтете одних существ другим, не может предаться никакой деятельности любви, не обдумав вопроса о том, не нарушает ли он одной любви, предаваясь другой. Кто ближний?

Все люди связаны, все блага личные приобретаются одними в ущерб другим.427 про требова требования Человек любит многих, и потому ему надо решить, какой любви отдаться, одной или другой, теперешней малой или будущей большой. Взвесить этого нельзя, и потому в выборе он будет руководиться только тем, что ему приятнее, т. е. не любовью к себе. Любви в будущем нет, любовь есть только в настоящем.428 Зачеркнуто: как проявление деятельности жизни, освященной разумом Люди, непонимающие жизни, не могут иметь и любви.429 Люди не имеющие жизни Люди же, понимающие жизнь в животн животном сутцествовании и свои предпочтения называющие любовью, становятся злее животных. Чувства предпочтения есть дичок, на который прививается любовь.

Прививка истинной любви есть430 стремление от блага, подчинение животной431 жизни личности закону разума.432 Отре Отречение Она начинается только при отсечении всех диких побегов животной личности. Не вследствии любви люди отрекаются от блага животной личности, а433 подчинение отречение от блага животной личности делает возможным произрастание любви. Предпочтете одних, других не только не спасает от бедственности животной жизни, но также увеличивает эту бедственность. Только любовь, выросшая из подчинения личности закону разума, дает полное удовлетворение и благо. Любовь434 для чел человека возможна только для человека, находящегося в согласии с миром; человек же, понимающий жизнь в животной личности, всегда во вражде с миром и потому не может любить. Ему прежде чем любить, надо откинуть и все то, что стоит между ним и любовью. Любовь есть жертва собой и потому возможна только для человека, не пользующагося чужими жизнями, человеку у которого нет преград для жертвы своей личностью любимому предмету.

Любовь есть жертва собой, и потому то она разрешает все противоречия и она то и есть сама жизнь. Любовь это как любовь к жертве, известная каждому в детстве, есть сама сила жизни. Но люди видят этот маленький росток и или захватывають или затаптываюсь его, а воспитываюсь вокруг него ростки сорных трав, которые заглушают их.

435 Начало главы зачеркнуто: Только познание обманчивости существования личности и единственно возможного блага любви жизни любви дает человеку благо Люди знают, что их животная жизнь погибельна, что единственно доступное благо есть любовь, и вместо того, чтобы отдалять обманчивое благо и стремиться к истинному, они делают обратное. Страх смерти увеличивает борьбу за существование и жадность к наслаждениям, и это увеличивает страх смерти. Борьба за существование чем напряженнее, тем больше отдаляет от себя единственную возможность блага — любовь. Люди,436 нежелая не понимая или не признавая того, что благо их животной жизни есть ноль, равный всякому другому нолю, все силы свои употребляют на умножение этого ноля. Вырабатывают поколениями представления о хорошей и дурной жизни, и на достижение лучшей жизни направлена вся деятельность людей. И им кажется, что подчинение437 жи жизни , себя разуму и жизнь любви есть погибель жизни. Как в горящем доме баранам кажется, что вытаскивающие их, хотят сжечь их.

438 Мудр Мудрецы Голос истины говорит людям, что нет смерти; но они видят и боятся её. Смерть свою никто из них не может знать и видеть, но они видят ее, как видят привидение. Но ведь они живут среди смерти, пользуются смертью, рассчитывают на смерть. Смерть есть самое естественное явление, так чего же они боятся? Есть два логически взгляда на жизнь: один что жизнь есть смерть, другой что жизнь есть жизнь. И ни при том, ни при другом нельзя бояться смерти; п потому ч что для первого взгляда она всегда есть, а для 2-го её никогда нет. Животное не боится смерти, и разумное существо не может бояться её. Страх не от смерти, а от неопределенности взгляда, от перехода от одного к другому. Страшно им только жизнь, которую они теряют, когда не должно бы терять ее.

Страх смерти происходит от предположения, что существование плотское совпадает с жизнью, и потому уничтожение плотского существования должно быть и уничтожение жизни. И они боятся потерять свое особенное я, которое им кажется жило в их теле и выражалось их сознанием, но ведь этого нет. Тела не было одного, также и не было сознания одного. Есть только ряд последовательных прерывающихся сознаний. Сон. Если есть одно особенное я, то оно должно быть не в сознании, а в том, что связывает последовательные сознания в одно. Связывает сознания в одно то, что называется характером, что есть особенное отношение к миру каждого живого существа. Только это439 есть мы знаем, как основу жизни, и в себе и в других существах. Основа эта440 вне простра пространства не совпадает с существованием, и потому уничтожение тела и сознания не может служить признаком уничтожения этого особенного я.441 Лист 10 начинается с зачеркнутого текста, бывшего вероятно сначала раньше листа 9 именно: 28 Благо людей только в любви. И вместо того чтобы устроять такие условия жизни, при к которых б было бы возможнонаибольшее благо, люди делают обратно. Они борятся с

Мы боимся потерять при смерти свое пространственное тело и свое временное сознание, но442 Но и то и другое существует мы и то и другое теряем и не боимся. Если мы боимся, то мы боимся потерять то, что соединяет и то другое в одно? Потерять же этого мы не можем, п потому ч что это не явилось с нашим рождением, а живет вне времени. Это есть особенность моего отношения к миру, к добру и злу. И это в сознании моем представляется мне независимым от времени, по рассуждению же всегда наблюдаемым представляется происшедшим от причин, скрывающихся в бесконечном времени и пространстве, т. е. тоже вне их. Тело и сознание временные443 переменяются и прекращаются, но истинное сознание своего отношения к миру не может прекратиться, п потому ч что оно живет вне времени и пространства.

Смерть видна только человеку, не понимающему жизнь в своем отношении к миру и в простр пространственном и временном существовавии. Для такого человека вся жизнь есть смерть. Для человека же, положившего жизнь в установлении согласного с разумом отношения, движение временной жизни, огрубение членов, ослабление, устарение есть увеличение жизни, a прекращение плотского существования есть начало новой жизни. Ведь есть только, истинно есть отношение к миру и, когда есть это отношение и выработано новое, неумещающееся в существовании, то нельзя думать и говорить о смерти. Существование и жизнь в обратном отношении: увеличение одной уменьшает другую, и на оборот.444 Мысль о смерти Думать что человек умирает с плотской смертью, все равно что думал человек, вообразивший, что его тень он сам, когда бы он перестал видеть свою тень.

«Но как же отрицать смерть, когда мы видим уничтожение жизни. Человек был и его нет»? Как нет? А что значит то, что как действовал на меня умерший человек при жизни, также действует он и теперь. Его жизнь входит в меня, становится моей жизнью. Становясь на ступень, на которую он стал, я начинаю видеть, где он, но и, наблюдая вне себя, я вижу, что он действует на людей как растущее живое, но не умирающее.445 Христос, Сократ действует на446 меня, но также, но больше людей, переворачивая им жизнь. Они живут последствиями его жизни. «Да и это и есть жизнь. Последствия же 1 не разобр *** . Да447 это и есть 1 не разобр. *** и есть его жизнь. — Я не вижу только пространственного и временного центра, но центр есть. Каков он, не знаю, но знаю, что то, что была его жизнь, то и осталось. На этих людях мы можем видеть основу, по которой они не сомневались в своем бессмертии. Они видели в этом существовали жизнь, к которой они шли. И видели свет впереди себя и позади свет, разливаемый448 этой жизнью новым центром жизни на людей. Веру в бессмертие нельзя принять по доверию, надо ее сделать. Зерно поверит в жизнь, только когда проростет.

Но удивительное дело! Люди с родившимся разумным сознанием продолжают утверждать, что жизнь не в этом разумном сознании, а в животной личности. Зерно проросло и утверждает, что жизнь в нем, а не в ростке.

«Да», говорят люди, «правда, что человеку кажется иногда, что в нем есть два я, но это иллюзия. И иллюзия не есть я животной личности, которое не может про себя знать, но иллюзия в том самом разумном сознании, которое отрицает жизнь одной личности. Существует, действительно существует только то, что подлежит наблюдению: подлежит же наблюдению животная личность человека. То же, что человеку кажется, что деятельность этой животной личности управляется разумным сознанием, есть обман. Кажущиеся независимыми проявления этого сознания все зависят от физических причин. Повреждения мозга, гипнотизм и сотни других явлений показывают, что проявления разумного сознания все находятся в зависимости от материальных причин. Человек лишается этого сознания и продолжает жить, и потому проявления сознания суть последствия деятельности животной личности.

Без земли под кореньями не могла бы вырости груша. Если вынуть землю из под неё, не будет груши, поэтому появление груши есть последствие деятельности земли. Совестно распутывать такой нелепый софизм, но софизм этот, не смотря на свою нелепость, составляет догмат веры, так называемых ученых нашего времени.

Животное даже мы признаем живым только тогда, когда оно450 В подлиннике: он как Буридановский осел не может взять одну или другую вязанку сена, и когда оно451 В подлиннике: он может выбрать.

Свобода, которую мы чувствуем в себе как самую жизнь, есть для нас и призрак всякой другой жизни. Без этого сознания свободы мы не имели бы понятия ни о какой другой жизни.

То обстоятельство, что в разумном сознании являются перерывы и прекращения, происходящия от внешних причин, столь же мало доказывает то, что она есть произведете внешних причин, как и то, что груша, выросшая на дереве, есть произведете земли под её кореньями.

И чтобы вывести понятие груши из земли, необходимо надо придумать сложную мифологию происхождения органического из неорганического, в котором ничего не будет реального, то самое, что делает наука, стараясь показать возможность происхождения органического из неорганического и разумного из животного.

Рассуждение о том, что нарушение законов животного существования нарушает и жизнь, доказывает только то, что существование животного может продолжаться без жизни, так же как и существование вещества может продолжаться без существования животного и что мы рассматриваем не жизнь, а сопутствующия ей обстоятельства. Точно так же как, рассуждая о том, что перенесете земли из под корней груши в другое место нарушило бы рост груши, доказывает только, что земля может быть и без груши, и что мы рассматриваем не грушу, а землю.

Грушу мы разумели как растение, плод, произрастающий при известных условиях; так же и жизнь мы рассматриваем как разумное сознание, являющееся при известных условиях, и груша остается груша, и разумная жизнь остается жизнью, несмотря на ложные рассуждения людей, толкующих об земле для определения груши и о существовании животного для определения жизни. Жизнь ни своя, ни чужая, никакая жизнь не мыслима без разумного сознания, управляющего материяльными условиями, теми самыми условиями, которым подчинено животное существование. Так как же может определение условий животного существования определять жизнь, которая состоит в управлении ими?

И в себе и в других существах мы понимаем жизнь только как подчинение закону, который находится в нас и составляет нашу жизнь.

Не только в людях, но даже животных мы так понимаем жизнь. В себе мы признаем жизнь только до тех пор, пока в нас есть возможность управлять своим животным: как только мы в бреду или спим, мы не сознаем себя живыми, и нет для нас никакой жизни и вне нас. Точно также жизнь в других людях мы признали только до тех пор, пока признаем за ними возможность подчинения животного разумному сознанию.

Если лишенный действия всех своих членов человек в состоянии подчинить свое животное своему разуму, мы признаем человека вполне живым и относимся к нему как к живому; но если человек находится в простом или гюпнотическом сне, в бреду, в агонии, в бешенстве и делает самые сильные и быстрые движения, мы не относимся к нему, как к живому. Признаем живым только потому, что предполагаем невозможность того подчинения, которое в себе сознали признаком нашей жизни.

«В животном, а не в разумном сознании, отвечают люди нашего времени. То в чем одном мы в себе знаем жизнь, то, в чем мы в других знаем жизнь, тот единственный признак, по которому мы признаем жизнь не в себе и в других, то, что властвует над животною личностью, все это иллюзия, a действительно есть то, чего мы не могли бы знать, если бы у нас не было этой иллюзии. — Того мы не видим, а это видим», говорят они. Ведь это все равно, что если бы человек признавал иллюзией самого себя, а только тен, которую он может видеть, признавал бы действительно существующей.

Он бы не говорил, что на тени повторяются те движения, которые я делаю, а говорил бы, что я повторяю те движения, которые делает тень и то сознание делаемых ими движений называл бы иллюзией.

Заблуждение это удивительно, тем более, что оно касается самого важного для человека предмета, его жизни; но оно и происходит только от того, что оно касается этого самого важного предмета. Заблуждение это в той же своей сложной, квази-научной форме, в которой оно представляется нам, ведь есть ничто иное, как последний, отчаянный и безумный крик животной личности, побораемой выросшим в нем разумным сознанием. Это муки родов и безумное сопротивление тому, что должно совершиться. Рассуждение это безумно, но оно не может быть иным, потому что это есть только крики отчаяния погибающей в борьбе животной личности.

Но мало этого: человек убивает себя. Люди, непризнающие жизнь разумного сознания, а в животной личности, как нечто вполне понятное, говорят: человек убил себя. Если бы они действительно признавали разумное сознание человека иллюзией, они бы никогда не решились сказать такие бессмысленные, по их взгляду на человека слова. Сказать, человек, животная личность убил себя, все равно, что сказать: стакан сам разбил себя. Животное не может убить себя, как стакан не может себя разбить. Те животные, которые убивают себя в борьбе с другими, только погибают в борьбе, при чем смерть происходить бессознательно, от неправильного действия их органа, против самих себя. И убивают себя не они сами, a те очевидные, материальные условия, в которые они поставлены.

Но человек без всякой борьбы с внешним миром, без всяких видимых материальных причин убивает себя только вследствии внутренней, известной каждому человеку неудовлетворенности разумного я. Я — животное, хочет жить, но разумное я не удовлетворено, и разумное я велит животному я, полному жизни и требований личности, убить самого себя. И животное я покоряется и со страхом, и с ужасом берет нож, пистолет, петлю, и делает то, что прямо противоречить его закону жизни животной личности — убивает себя.

Самоубийство и сознание возможности самоубийства самым грубым, но очевидным образом, исключающим всякое сомнение, показывает человеку, в каком из двух я животного или разумного — истинная жизнь человека. Тогда как разумное я может велеть животной личности убить себя, животная личность, как бы сильно она ни заявляла в человеке свои правá, ничего не может против разумного я. Она не может не только заставить разумное я уничтожить себя, как заставляет это делать разумное я с животным; но не может ни на мгновение изменить, остановить деятельность разумного я. Разумное я может все сделать над животным: может заставить его не есть, не спать, не дышать даже, и делает это.

Животное я не может над разумным ничего. Все усилия животного я против разумного обращаются только на себя, на животное я, и не затрогивают даже разумного я. Животное я хочеть заставить разумное я забыть, не думать. И все, что оно делает для этой цели: и вино, и суета и опиум, все губит только животное я, а разумное я все помнит, все думает. В чем же жизнь человека? В животном или разумном сознании?

Ведь рассуждения эти импозируют людям только потому, что много людей сошлись в них и выработали целый научный жаргон для отстаиванья их, но рассуждения эти так же жалки, нелепы и понятны, как и то, что мы беспрестанно слышим, от одного человека, находящагося в процессе борьбы животного и разумного сознания: несомненно одно то, что передо мной яблоко, а во рту слюни от желания его съесть, остальное все мое знание о том, отчего произошло это яблоко и что мое отношение к нему, это все иллюзия.

Но что бы не говорили люди, возведшие в теорию борьбу разумного сознания, как бы ни старались они своими софизмами остановить рост этого разумного сознания и доказать людям, что его не существует, а существует одно животное, человек с проснувшимся разумным сознанием не понимал и не может понимать жизнь иначе как подчинение животной личности разумному сознанию: нет этого подчинения и человекь ничего не знает о жизни: как только начинается жизнь, так человек ее понимает и не может понимать иначе, как подчинение животной личности разумному сознанию.

Но если даже одни из людей, не имеющих истинного понимания жизни, тем или другим способом уверили себя, что их ожидает личное бессмертие, или другие, которых очень много, успокоили себя, часто бессознательно, рассуждением Эпикура о том, что смерти я не увижу, так как меня не будет, те и другие люди, удалив от себя представление о неизбежности смерти, никогда не в состоянии, если они не имеют истинного понимания жизни, помириться с представлением об ожидающих их, угрожающих им со всех сторон неизбежных страданий.

Смерть еще ничего, мы научились жить без страха смерти, но страдания? Страдания вот что ужасно! — говорят они обыкновенно, под этим общим словом страданий смешивая три разные понятия о страданиях: страдания свои телесные личные, которые собственно и составляют для них главный ужас, потом вид страданий других людей, потом свои нравственные страдания.

Замечательное явление: утверждение о том, что утверждали стоики, что страданий нет, что страдания это суеверие, произведете нашего воображения, утверждение это из себя выводить людей, боящихся страданий и утверждающих то, что это есть главное бедствие жизни. Люди защищают действительность страданий как какую-то драгоценность, как опору моего миросозерцания, которую они *** ни за что не хотят и не могут уступить. И защищая свое представление о страданиях, всегда нарочно смешивают все три рода страданий: личные животные, страдания других и нравственные страдания, умышленно подменяя одно другим. Человек был богат, знатен и обеднел и попал в такое положение, что 30 лет кормился в проголодь, мерз, был унижаем и заболел и помер под кучей камня.

Человека посадили в тюрьму, и он пробыл там 30 лет. Вагон в 6 тысяч пудов, упав, навалился на человека и придавил ему половину тела. Он лежит под 6 т. пудами и молит о том, чтобы его убили скорее. Другой кондуктор в столкновении поездов прижат к паровику и пар выжигает ему внутренности. На пытке выворачивают ногти и сдирают кожу. Вот первый вид страданий. И все это может быть со мною. Разве это не ужасно?

Ужасно, и не может быть не ужасно для человека, понимающего свою жизнь как плотское существование. Вся жизнь такого человека проходила только в том, чтобы увеличить свои наслаждения. Наслаждения же ничто иное, как противоположная сторона страданий.453 Розовая постель Сибарита была его наслаждение. Завернувшийся листок в постели Сибарита было его страдание, постель, какой ему хотелось, было его наслаждение. Голод страдание, обжорство наслаждение. Середины нет для человека, полагающего съою жизнь в плотском существовании. Все его состояния — наслаждения или страдания. И для такого человека и нищета, и тюрьма, и вагон, и пар, и пытка — страдания. Но какже это может быть страданием для человека, понимающего свою жизнь в подчинении личности разуму? Ни в одном из этих примеров страдания не случилось ничего такого, что препятствовало бы течению жизни, как ее понимает человек. Ни в одномь из этих случаев нет ничего даже такого, чтобы нарушало течение свободной разумной жизни, как ее понимает такой человек. То, что он прежде богатый, лишен возможности есть много и греться, когда хочется телу, и состарелся, и заболел, все это для него только условия, облегчающия для него дело его жизни — подчинение личности закону разума. Тоже и с заключенным. Страдания его вытекают из представления о том, что ему надобно бы и можно бы быть свободными Но разве не тоже самое будет с его телом при параличе, старости? 6000 пудов лежит на животе. Как это ужасно! Но что же тут более ужасного, чем то, чему мы, как говорят, подлежим и подвергаемся каждую секунду — залетит одна из билионов летающих бактерий, и я без 6000 пудов буду точно также лежать и также умру. Тоже с кранами пара, прожигающими мне живот. Довольно защелкнуться кишке, и будет хуже и больнее пара. Ужасно, как говорит Эпиктет, погибнуть в этом бушующем бездонном океане. Новедь довольно ведра воды, чтобы захлебнуться, вся вода океана, за исключением ведра, лишняя. — Страдание тут кажется только ужасным. Тут ясно, что ужас не в деле, а в воображении. A воображение может сделать и то, что укус блохи для одного будет мучительнее кранов для другого. Но нет, больно, просто больно, ужасно больно, не может быть не мучительно, ужасно больно, когда отдирают ногти или с живого сдирают кожу. Разумеется больно, никто и не спорит против этого; но если бы тот, кто сделал боль, отвечал бы нам, он ответил бы, наверно, так, как к великой досаде моей всегда отвечал мне мой забияка товарищ детства. Бывало, ударить меня. Я рассержусь и скажу: «да ведь это больно». «Я затем и ударил, чтоб было больно», отвечает он мне. Также бы и нам ответили: боль затем и сделана, чтоб было больно. А больно затем, что это нам нетолько нужно, но что нам нельзя бы жить без того, чтобы нам не бывало больно. Но тот, кто сделал это больно, сделал так мало больно, как только было можно, а благо от этого больно сделал так велико, как только было можно. Ведь кто знает, что самое первое ощущение нашей боли есть первое и главное средство сохранения нашего тела, что если бы этого не было, то мы все детьми давно бы на свечке и в печках сожгли для забавы все свое тело. Боль сохраняет существование человека, пока растет эта личность, и тоже самое боль разрушает эту личность, когда личность по закону жизни должна быть уничтожаема. Боль телесная оберегает личность, пока в ней зреет разумное сознание и сопутствует уничтожению личности, помогает разумному сознанию в подчинении себе личности. Пока боль служить обереганием личности, как это происходит в ребенке, боль эта не может быть тою ужасающею мукой, какой мы знаем боль в те времена, когда мы страдаем от ней, находясь в полной силе разумного сознания. Пусть каждый постарается вспомнить свои детския болезни, страдания, и он видит, что об них нет и воспоминания. Впечатление же наше о страданиях детей есть больше наше, чем их страдание и относится к другому ряду страданий, происходящих от вида страданий других. Внешнее выражение страданий неразумных существ неизмеримо больше самого страдания и потому, в неизмеримо большей степени вызывает наше сострадание, как это можно заметить при болезнях мозга, горячках, тифах и всяких агониях.

В те времена, когда не проснулось разумное сознание, боль служить ограждением личности, она не мучительна, в те времена, когда в человеке есть возможность разумного сознания, она, боль есть помогающее средство отречения от личности, и по мере пробуждения этого сознания становится все менее и менее мучительной.

В сущности только находясь в этом состоянии, мы можем и говорить о боли, п потому ч что только с этого состояния и начинается жизнь. И в этом состоянии разумного сознания — пределы боли, представляющиеся столь неизмеримо растянутыми для людей, полагающих жизнь в животном существовали, в состоянии истинной жизни; пределы боли съуживаются до без конечно малого, до того только необходимого остатка, который облегчает, помогает движению жизни подчинения личности разуму. В самом деле, кто не знает без изучения физиологии того, что чувствительность боли имеет пределы, что при усилении боли до известного предела или прекращается чувствительность — обморок, отупение, или смерть. Увеличение боли, стало быть, беспредельная величина. Ощущение же боли, мы тоже все знаем, может увеличиваться от нашего воображения до бесконечности. Можно довести себя до положения Сибарита, до того чтобы чувствовать ужас боли от укола булавкой; может увеличиваться без пределов, но также и может уменьшаться. Мы все тоже знаем, как может человек, покоряясь боли, вперед предполагая ее больше, чем она есть, покоряясь ей, свести ее до нечувствительности, до испытания некоторого самоудовлетворения в мужественном перенесении её. Не говоря уже о людях, как Гус, мученики, даже политические мученики, которые под влиянием духовного подъема не ощущали боли, простые солдаты только из мужества переносили без крика и дергания считающиеся мучительными операции. Пределы боли есть и очень недалеки, предел подчинения личности разуму есть полное отречение от личности, т. е. полное отсутствие ощущения боли. Мучения боли действительно ужасны для людей, положивших свою жизнь в плотском существовании. Да какже им и не быть ужасными, когда та сила разума, данная человеку для уничтожения сознания страданий, направлена только на то, чтобы увеличивать их. Боль ощущается человеком и в предшествующем его жизни существовании и в жизни его только для его блага. Как у Платона есть миф о том, что Бог определил сперва людям срок жизни 70 лет, но потом, увидав, что людям хуже от этого, переменил на то, что есть, и сделал то, что теперь, что люди не знают часа своей смерти, так таким же можно представить миф о боли, показывающий смысл её. Да если бы люди сотворили людей без ощущения боли, очень скоро, если бы сами люди не догадались дать им эту боль, люди бы стали просить о ней, п потому ч что немыслима бы была без неё счастливая радостная и свободная жизнь людей. Для человека, понимающего жизнь как подчинение своей личности закону разума, страдания личной боли454 в подлиннике: боль. не только не есть зло и пугало, но есть такая же пособница, охранительница его жизни истинной, какою она представляется по отношению личности. Не будь боли, ребята сожгли бы себе пальцы, не будь боли болезни, старости, страданий для тела, с которым связано разумное сознание, оно бы не могло так легко и свободно подчинять личность закону разума. Для человека, имеющего разумение жизни, страдание тела, боль не зло, но благо.

Как ни восставай против этого вывода, как ни ахай, как ни утверждай, что это только слова и сумашествие, как ни старайся люди, не понимающие жизни, откинуть это рассуждение и утверждать неизбежность и подчиненность всех людей страданиям и боли, им нельзя этого сделать. Если все предшествующее рассуждение справедливо, если справедливо, что жизнь есть подчинение закону разума, если даже это несправедливо, но если есть возможность для некоторых людей — назовем их сумашедшими, и люди такие были, и есть учение такого сумашествия, — то нельзя отрицать того, что для таких людей то, что мирские люди называют страданием, злом, болью будет благом. И таким людям — сумашедшим, положим, — будет легче, радостнее жить на свете, и мало того: с такими сумашедшими всем нам будет легче и радостнее жить, чем с несумашедшими. Так значит хорошо такое учение.

«Но вы говорите, скажут на это, про страдания свои личные, но какже отрицать страдания других? Вид этих страданий вот что самое ужасное», не совсем искренно скажут люди. Страдания других? Да страдания других, то, что вы называете страданиями, не прекращались и не прекращается. Весь мир стонет от этих страданий. Неужели мы только сегодня узнали про них? Роды, раны, увечья, голод, холод, болезни, старость — ведь это условия существования. Ведь это то самое, уменьшение чего, помощь чему и составляет содержание моей разумной жизни. То самое, во имя чего я отрекаюсь от личности. То самое, для чего дано мне мое личное существование, и потому сочувствие и понимание лишений страданий личности. Я был ребенком и помню это, и потому мне больны страдания ребенка, и я неудержимо влеком к тому, чтобы свои разумные силы употребить на служение ему. Он, ребенок, своими страданиями взывает ко мне как к тому, что был я, и я бессознательно жалею его, хочу помочь, и разумное сознание мое говорит мне, что это самое я и должен делать; это и есть мое дело жизни: поддержать, сохранить тоже существование, в котором может быть жизнь. Тоже с стариком, с больным, со всеми страданиями плотской жизни. Страдания эти суть та работа единственная, которая мне предстоит. Какже я матерьял своей работы могу понимать, как страдание? Все равно как пахарь бы сказал, что непаханная земля его страдание. Непаханная земля может быть страданием только для того, кто хотел бы видеть пашню, но не хочет или не может пахать. Страдания других могут быть страданиями для тех, которые понимают жизнь в чем нибудь ином, чем в служении людям, и потому желали бы видеть людей счастливыми, а не желают служить им. «Но нравственные страдания», говорят еще. Нравственные страдания самые ужасные, и какже отрицать их. И под нравственными страданиями очень часто, говоря это, разумеют самые разнообразные вещи. Я люблю человека, ребенка, и он умирает. Это нравственное страдание. «Бог дал, Бог и взял», сказал Іов. «Не говори: у меня взяли, а говори: я отдал и что мне дали на время», говорит Эпиктет. Но слова эти нам кажутся словами, и люди, непонимающие жизнь, говорят, что то, что они не имеют того, чего хотят, или лишены того, что их радовало, что это нравственное страдание. Человек никогда не был и не может быть лишен того, что дано ему для его блага, возможности подчинения своей личности разуму для служения миру. Лишенным он себя считает только тогда, когда он не себя считает слугой мира, a мир и выбранные из него вещи или лица считает назначенными для того, чтобы служить его счастью. Для человека, имеющего разумение жизни, не может быть так называемых нравственных страданий ни в смертях некоторых людей, ни в их отдалении от нас, ни в дурной жизни их, ни в чем том, что не зависит от разумения самого человека. Не может быть, п потому ч что большее или меньшее благо жизни человека, имеющего разумение, состоит только в большем или меньшем служении людям, a мера этого служения не может зависеть от существования и поступков других людей, а только от большего или меньшего напряжения служения. Нравственное страдание есть только одно — заблуждение, уклонение от пути жизни. И страдание это еще более благодетельно чем телесная боль. Страдание это указывает всякий раз уклонение от единого пути. И избавление от него тут же, рядом с страданиями, и такое, что, каково455 в подлиннике: какого бы ни было уклонение, возвращение на путь вознаграждает все и дает полное удовлетворение.

ЖИЗНЬ ИСТИННАЯ НЕ ПОДЛЕЖИТ СТРАДАНИЯМ.

Но если бы даже одни люди, тем или другим доводом уверили себя, что их ожидает личное бессмертие, или другие, которых очень много, успокоили бы себя часто бессознательно рассуждением Эпикура о том, что смерти я не увижу, так как меня не будет, когда будет смерть, те и другие люди, удалив от себя представление о неизбежности смерти, никогда не в состоянии, если они не имеют истинного понимания жизни, помириться с представлением об ожидающих их, угрожающих им со всех сторон неизбежных страданий. Смерть еще ничего, мы научились жить без страха смерти; но страдания? Страдания, вот что ужасно! — говорят они. Обыкновенно под этим общим словом страданий, смешивают три разные понятия о страданиях: страдания свои телесные, личные, которые собственно и составляють главный ужас, потом вид страданий других людей, потом свои нравственные страдания.

И удивительное дело: утверждение о том, что утверждали не одни стоики, но и все люди, мыслившие о жизни, что страдания суть произведения нашего воображения, что наш взгляд на страдания может или до бесконечно большего увеличить или до бесконечно малого уменьшить страдания, это утверждение из себя выводит людей, боящихся страданий и утверждающих то, что это есть главное бедствие жизни то, что страдания — положительное зло, нисколько не зависящее от нашего взгляда на них. Люди защищают действительность неотвратимость и мучительность страданий, как какую то драгоценность, как опору своего миросозерцания, которую они ни за что не хотят и не могут уступить. И защищая свое представление о страданиях, эти люди всегда смешивают в одно разные рода страданий, умышленно подменяя одно понятие другим, страх перед возможностью своих личных животных страданий — боли, сострадание или вид страданий других и нравственные страдания свои и других людей, все эти роды страданий кажутся им несомненным ничем не уменьшаемым и, главное, ничем не оправдываемым злом.

«Человек привыкший к роскоши обеднел, голодает, мерзнет и принужден жить во вшах».

«Человек молодой, живой, полный силы сидит в одиночном заключении».

«Вагон в 6 тысяч пудов, упав, навалился на человека и придавил ему половину тела. Он лежит под 6-ю тысячами пудами в страшных мучениях. Вот первый вид страданий, отравляющий жизнь людей».

«И все это может быть со мною. Разве это не ужасно?»

Ужасно; и не может быть не ужасно для человека, понимающего свою жизнь, как плотское существование. Вся жизнь такого человека проходила только в том, чтобы увеличивать свои наслаждения. Наслаждения же не что иное, как противоположная сторона страданий. Постель из розовых листьев было наслаждение сибарита, завернувшийся листок в постели было его страдание.

Средины нет для человека, полагающего свою жизнь в плотском существовании. Все его состояния — суть состояния наслаждения, или страдания. И для такого человека богатство и здоровье и вытекающая из него возможность удовлетворения своим похотям — наслаждения, нищета и нездоровье, и связанные с ними лишения — страдания.

Возможность переходить и переезжать с места на место, видеть тех людей, которые ему нравятся — наслаждение, тюрьма — страдание. Состояние, при котором нигде ничего не болит, и человек чувствует незадержанную ничем деятельность своего тела — наслаждение. Завалившийся на живот вагон — страдание.

Но так же, как для человека, понимающего свою жизнь в подчинении личности разуму, не может быть наслаждением его богатство, т. е. средство потворствовать своей личности и утверждать ее, как не может быть наслаждением свобода передвижения и вид тех или других людей, как не может быть наслаждением сознание жизненности своего тела, так не может быть и страданием состояние противоположное этим наслаждениям. Ни в одном из этих случаев нет ничего такого, чтобы препятствовало течению разумной и любовной жизни, как ее понимает такой человек или хоть сколько-нибудь нарушало ее. То, что он, прежде богатый, лишен возможности есть много и греться, когда хочется телу, и состарелся и заболел, все это для него только условия, давным давно известные и ожидаемые и приветствуемые им, как облегчающия для него дело его жизни — подчинение личности закону разума. То же и с заключенным. Страдания его вытекают из представления о том, что его телу надобно бы и можно бы быть свободным. Но для человека, полагающего жизнь в подчинении закону разума, нисколько не важна внешняя свобода или несвобода его тела. Для него важно подчинение его тела закону разума, a подчинение точно так же иногда еще и более возможно в тюрьме, чем на свободе. 6000 пудов лежит на животе человека, раздавив его, как это ужасно? Но что же тут более ужасного, чем то, чему мы, как говорят, подлежим и подвергаемся каждую секунду — залетит одна из биллионов летающих бактерий, и я без 6000 пудов буду точно также лежать и также умру. Но вот> Кондуктор в столкновении поездов прижат к паровику и пар выжигает ему внутренности. На корабле люди поедают друг друга и медленно умирают от голода. На пытке выворачивают ногти и сдирают кожу, человек похоронен живой и просыпается в гробу.

Разве это не положительное зло и такое несомненное, что никакие рассуждения не могут уменьшить его? Вот это то ужасно, говорят люди, точно как будто прямо из рая, из того места, где они никогда не видали и не производили страданий. Точно страдания, которые они сами производят и сами испытывают и воображают великая не только новость, но и неожиданность. Когда они с таким ужасом рассказывают про того человека, который подвергся ужасным страданиям, они как будто подразумевают то, что самое ужасное в этом деле то, что с человеком этим, попавшим в тюрьму или под вагон, или умирающим от голода или рака случилось что то такое, чего никак не должно было случиться, как будто человек всякий предназначен только для того, чтобы пить, есть, курить папироски и веселиться, и вдруг такая неприятная неожиданность. Точно как дети, которые перебили друг другу носы и потом удивляются, что это больно. Ведь хорошо бы было человеку возмущаться против страданий своих и людских, если бы он сам не производил их. А то вся наша жизнь проходит в том, что производим свои и чужия страдания, и потом удивляемся на них, возмущаемся и готовы обвинять в этих страданиях всех, только не себя: т. е. тех, которые производят их. У человека рак, и мы ужасаемся на его страдания, да посмотрите на прошедшую жизнь его, и вы увидите, что не смотря на все предостережения, которые давал ему закон жизни, он старательно делал себе его. Люд Люди умирают без помощи в страшных мучениях на железных дорогах, на полях сражений, на кораблях, в тюрьмах. Да кто же сделал эти войны, дороги, корабли, тюрьмы, и кто гнал этих людей туда? Но нет, отвечают на это, есть люди, которые наследовали страшные мучительные болезни от предков, есть люди, которые никак уже сами ни в чем не виноватые, что попали под вагоны и в тюрьмы, на войну. Но дело не в виноватости, а в причине страданий, и причину эту нам нельзя не видеть. Если бы люди любили друг друга — не могли бы одни из них умирать с голода, не было бы войн, тюрем, не было бы возможности проезжающим задавить человека. А если я участвую в порядках, мучающих людей болезнями, голодом, тюрьмами, ранами, крушениями, то причины страданий, которым подвержен и я, очевидны, они во мне, в моей жизни.

458 А и страдает человек от заблуждений других людей, и заблуждения каждого человека заставляют страдать других. В том то и дело, что человек не может жить для себя одного, не может спастись один, что нет для человека одного его личного блага. В том то и дело, что заблуждение человека производит страдание человека, страдание человека есть последствие заблуждения человека. Человек же, заблуждающийся и страдающий, не есть один личный человек, я, Л. H., a человек это все люди и теперь живущие и прежде жившие и те, которые будут жить. — Это сын человеческий, как называет это Евангелие. И жил, и живет, и может жить в нас только он, этот Сын Человеческий, тот, который не только связан, но есть одно со всеми людьми, который своими страданиями выкупает и свои и чужие грехи, своими заблуждениями производит свои и чужия страдания и своими избавлениями от заблуждений избавляет себя и других от страданий. Ничто не доказывает с такой очевидностью, как страдания, невозможность человеку отделить себя от других людей и жить для своего личного блага.

ЗАЧЕМ СТРАДАНІЕ?

Но если бы даже и удалось людям ложными рассуждениями или суетой и возбуждением страстей скрыть от себя ужас смерти, человек, не имеющий истинного понимания жизни, никогда не помирится с представлением об ожидающих его, отчасти испытываемых им, угрожающих ему со всех сторон неизбежных страданий. Смерть еще ничего, мы научились жить без страха смерти, но страдания? Зачем страдания? говорят люди. Зачем эти ничем необъяснимые и неоправдываемые, глупые и жестокия страдания? Зачем то, чего не должно быть, спрашивает человек.

Кондуктор при столкновении поездов прижат к паровику, и пар выжигает его внутренности. На поле сражения раненные без помощи ползают, корчась от боли. На корабле люди поедают друг друга и медленно умирают от голода. Башибузуки выворачивают ногти и сдирают кожу с живого, человек похоронен живой и просыпается в гробу. Зачем это? Этого не должно быть. Страдания всегда представляются человеку чем то таким, чего не должно быть...460 Далее идет текст варианта № 10 (стр. 619), начиная со слов: Когда они с таким ужасом рассказывают про того человека»... и до конца.

Для жизни здесь в пространственных и временных условиях; для жизни личности объяснения страданий нет и не может быть: причины страданий и потому объяснение их выходит за пределы личности и в пространстве и во времени. Они находятся в той истинной жизни, сознание которой дано человеку.

Страдание есть неразумное необъяснимое зло. Смысл, сила жизни только в стремлении к благу. И вдруг является какая то таинственная сила, нарушающая это благо и производящая зло. Зачем она? Или зачем моя жизнь, как стремление к благу? Еще, положим, если я пью, объедаюсь, развратничаю, страдания болезней, которые я наживаю, могут быть объяснены. Страдания эти указывают мне предел наслаждений, необходимость умеренности в них. Положим даже, что и страдания в тюрьмах, на полях сражений, при крушениях показывают мне, что не надо делать тюрьмы, сажать в них, не надо воевать. Но уже это объяснение представляется сомнительным для миросозерцания личной жизни. Положим, что я буду все силы употреблять на то, чтобы уничтожить тюрьмы, войны, крушения, я не исполню этого в своей жизни и сам подвергнусь этим страданиям, так из чего же я хлопотал? Но еще непонятнее страдания наследственные: отец мой или дед пил или был сифилитиком, и я родился уродом и страдаю всю жизнь. Зачем? За что? Рассуждение о том, что потомство казнится за грехи родителей, и я своими страданиями служу иллюстрацией этой истины, не объясняет ничего. Я хочу блага для себя, а не быть иллюстрацией чего то для других. Зачем мне эти страдания и за что? И еще непонятнее, так непонятно для личного миросозерцания, что ничего даже и придумать нельзя: страдания людей, с бухта барахта зарытых живыми под землею в Лисабоне или в Верном, или просто случайно заражающихся жестокой болезнью и страдающих мучительными страданиями годами. Тут уже нет никакого подобия объяснения, а так просто ходит по свету какая то злоба, называемая то Богом, то дьяволом, то случаем, ходит и бьет и мучает людей, тех, кого вздумается, не давая никому никакого ни отчета, ни объяснения.

Если бы человек не знал ничего про смерть, одни страданиия, испытываемые им и другими людьми, приводят человека к признанию своей жизни вне личности.

Но если бы человек, не понимающий истинной жизни, и уверил себя, как магометанин, в том, что после смерти его ожидает в раю продолжение его жизни, или бы, успокоившись рассуждением Эпикура о том, что смерти он не увидит, так как его не будет, когда будет смерть, и съумел бы скрыть от себя ужас смерти, одни страдания, испытываемые им самим и другими людьми, привели бы его неизбежно к отрицанию своей личности и к признанию своей жизни вне её.

«Но положим, что это все может так казаться», жизнь может казаться бессмертною, скажут люди, не имеющие жизни и опытом её не познавшие; «но какже объяснить страдания» скажут они. Зачем? За что все эти ужасные страдания, которыми полон мир. Зачем, за что один человек мучается годами раком, параличем, попадает в одиночное заключение, попадает Башибузукам, которые сдирают с него кожу, зачем дети так ужасно страдают? Зачем земля проваливается от землетрясения именно под Лисабоном, под Верным, и люди заживо погребаются в земле? Зачем эти мучения? За что? одним эти мучения, a другие доживают в благоденствии до глубокой старости и безболезненно умирают. Зачем, за что это делается? говорят люди, не понимающие жизни. Им кажется, что эти то бессмысленные страдания очевиднее всего опровергают разумный смысл жизни, истиный тогда как ничто, очевиднее этих самых, кажущихся бессмысленными страданий, не утверждает его. Человек мучается голодом, страшной болезнью, или сидит 20 лет в одиночном заключении, или ползает с оторванными ногами по полю сражения, или кондуктор в крушении прижат к кранам паровика, и пар выжигает ему внутренности, или ребенка мучает злодей, и мы ужасаемся — зачем эти страдания? За что эти страдания? И, не получая никакого разумного ответа, они говорят — жизнь не имеет никакого разумного смысла. Но отчего же этого не должно быть?464 Дальше идет текст частью помеченный: « пр пропустить », частью целиком вычеркнутый, именно:

Жизнь не имеет смысла, человек живет для своего блага, a вне его существует бессмысленная сила, губящая и мучащая его. Рассуждение показывает человеку, что сила эта подлежит общим законам, что губится известное количество людей и что для того, чтобы ему не подпасть под эту силу, надо одно — действовать, как и эта сила, без разбора губить других, сохраняя себя (так и делает большинство) и терпеть свое положение: понять, что он попал в работники к шальному и жестокому хозяину, который и нанимал с уговором, что он сдерет шкуру без всякого основания с кого ему вздумается, и доживать срок ему, жить как можно лучше. Но человек не может успокоиться, и всякий раз как на его глазах обдирают его товарищей или особенно, когда дело доходит до него, не может не возмущаться и не спрашивать, за что? Зачем? Не может не чувствовать в глубине души, что этого не должно быть.

Зачем, за что страдания, говорят люди, неверующие в возможность объяснения этих страданий. И этим самым вопросом о том, зачем страдания, они уже утверждают то, что страдания это то, чего не должно быть. И в самом деле, это не может быть иначе, п потому ч что понятие страданий, ведь есть ничто иное, как сознание того, чего не должно быть. Вся жизнь человеческая проходит в страданиях и таких положениях, в которых он чувствует, что с ним совершается то, чего не должно быть. Человек обжегся горячим чаем — этого не должно быть, сел на гвоздь — этого не должно быть. Я голоден, я озяб — всего этого не должно быть, и я делаю то, что должно быть, дую на чай, вынимаю гвоздь, вырабатываю пищу, делаю одежду.

<«Положим, что все эти росказни о душе, добре, о любви, о будущей жизни, все это старые бабы выдумали, и мы умеем жить и умирать спокойно, смело и бодро, без суеверий; но страдания? Это уже не старые бабы выдумали <а это факт и нельзя отрицать его>. Вон человек голодает, мерзнет — завтра это может со мной, случиться, и нечто подобное уже я испытывал, вон у человека рак, паралич и страшные мученья, которые ничем утишить нельзя, намеки и на это я уже испытывал, а вон человека посадили в одиночное заключение, а вон тому ноги оторвало, и он ползает без помощи по полю сражения, а вон тем, иным башибузуки сдирали с живых кожу, а того жарили на огне. A те провалились при землетрясении и похоронены живыми. И все это, может случиться со мной, и уже многое я испытал похожее. А вот вот начнется что-нибудь. Вот что ужасно, вот почему невозможна жизнь без разумного понимания её. Зачем страдания?466 В данном месте помечено вставить рукопись № 345, т. е. стр. 620 и след. Не может не задавать себе вопроса человек, не понимающий жизни, и ответа он не может получить никакого кроме того, что это сделано кем то на зло ему, <что это сделано чортом, который и является единственной силой вне его самого> какой то положительной силой. Человек живет для себя для своего блага, и злой Бог, или судьба, или случай, или чорт <для своего удовольствия> делает ему зло в виде страданий. Таково, сколько бы они ни старались затемнить, скрыть от самих себя, таково основное миросозерцание людей, не разумеющих жизни. Не признавая никакой другой жизни, кроме жизни личности, начавшейся здесь, они должны признать еще другую силу, самую важную для их жизни, ту, которая производит страдания. И сила эта представляется самой нелепой, какую только может себе представить человек>. Я хочу делать любимое мною и полезное дело, и вдруг меня схватывает зубная боль, и я трое суток валяюсь, корчась от боли. Или я живу, не делаю ничего дурного, и вдруг залетела бактерия, или поезд сошел с рельсов, и я потерял все: и жену, и детей, и здоровье, я обречен доживать свою жизнь в страшных мучениях калекой. Ребенок милый растет, радуется, радует других, и вдруг ужасающия страдания и смерть. <И эти случайности на волоске висят над каждым из нас, и мы все уже испытывали их отчасти, и рано или поздно все подвергнемся той или другой ужасной случайности. Есть ли тут какой нибудь смысл? И возможно ли разумному существу жить в таких условиях?

Ведь если бы люди только делали те выводы, которые неизбежно следуют из их страданий, ни один человек не стал бы жить в таких невозможных условиях. Ни один работник не пошел бы к хозяину, который бы уговором поставил то, что, если ему вздумается, он позволит работнику жить спокойно, а если вздумается, то будет вытягивать из него и его детей жилы, сдирать кожу или поливать горячей смолой, делать то, что он на глазах нанимающагося делает по своей фантазии с своими работниками. Не столько смерть, сколько страдания должны привести разумное существо к отрицанию личной жизни.>

Предположение о том, что за страдания мои здесь я буду награжден там, не имеет никакого основания. Тот Бог, который наградит меня там за мои страдания здесь, сделает это только потому, что Он справедливый. Если же он справедливый, то Ему нельзя было и подвергать людей незаслуженным страданиям, как я это вижу на детях. При таком рассуждении невольно напрашивается библейское изречение Бога о том, что он взыщет на потомстве грехи предков. Но если жизнь каждого человека есть жизнь личная, начинающаяся здесь, то родившееся от виноватых родителей не может быть виноватым, и Бог, карающий его, есть Бог злой и несправедливый, и не есть Бог, и нет Бога, а есть только какая то противная разуму человека злая сила, которая губит и мучает людей без всякого смысла и толка. Ничто очевиднее страданий, испытываемых людьми, не показываете людям невозможность понимания своей жизни как личного существовавния, начавшагося с рождения и кончающагося смертью.

<Так и смотрит большинство людей на силу, управляющую миром. И только от того все зло мира, что так смотрят люди на эту силу и на мир.

Есть злая сила, губящая меня и всех, кого попало, по своей прихоти. Она может завтра погубить меня, и потому буду делать все, что могу, чтобы она не сгубила меня. И ограждая себя, буду делать тоже, что и она делает: буду также безучастно губить людей, как и она губит. И так и делают люди; но сколько бы они ни старались, губящая сила сильнее их, добирается и до них, и для них разрушается весь их труд, и мир представляется им тою же жестокой бессмысленностью, еще более жестокой, п потому *** что они видят, что все их усилия, все пропало даром. И вся жизнь опять та же жестокая бессмыслица. Испытываемое страдание неизбежно вызывает в человеке вопрос, что делать, чтобы этого не было, и попытки избавиться от страдания. Если страдание продолжается, вопрос видоизменяется, человек уже спрашивает, зачем эти страдания? И если оно еще продолжается и он не видит, зачем, он уже спрашивает, за что?

И в 99 случаях из 100 испытываемых страданий человек получает ответ на эти вопросы. На вопрос, что делать, чтобы прекратилось страдание, ответ — перестать делать то, что производит их. На вопрос: зачем? ответ чтобы вперед ты не заблуждался, не отступал от закону, не грешил. <За что? За то, что ты отступил от закона — согрешил.> Опыт жизни устанавливаете в сознании человека связь причины и следствия между заблуждением преступлением закона, грехом и страданием.>467 После написания третьего варианта была сделана автором попытка сначала соединить третий вариант с рукописью № 345 (стр. 620 —6 22), а потом соединить второй и третий наброски в один текст, для чего и произведено сокращение третьего наброска в начале и конце.

ЗАЧЕМ СТРАДАНІЯ?

«Но положим, скажут люди, не разумеющие жизни, что можно или уверить себя в нескончаемости своей жизни, или просто не думать о смерти и не бояться её, так как живой, пока он живой, никогда не увидит смерти, но страдания? Какой разумный смысл могут иметь страдания? <Зачем страдания?»

Людям, не разумеющим жизни, представляется, что жестокость беззаконность страданий, которых не знают одни и которым подвергаются другие, очевиднее всего другого доказывают невозможность разумного объяснения жизни, а между тем, именно эти то страдания очевиднее всего приводят людей к необходимости признания жизни в её истинном разумном значении.> <Зачем страдания голода, холода, труда, который необходим для избавления себя от этих бед? Зачем страдания деторождения? Зачем страдания детей? — спрашивал себя человек еще в древности и отвечал, как умел. Но ответы эти оказываются недостаточными. И в новое время невольно ставятся еще новые вопросы.> Зачем надо провалиться земле именно под Лисабоном или Верным и произвести страшные страдания тысяч людей? Зачем тифоны, наводнения, болезни и произведенные ими страдания тысяч? <Налетает тифон, и в страшных мучениях умирают тысячи людей, молодых, старых, женщин, детей. Земля проваливается под Лисабоном или под Верным, и люди зарыты живыми. Болезнь является, чума, холера, проказа, и опять бесцельные страдания. Мало того, мы все родиться не можем без того, чтобы не заставить страдать наших матерей. Какой тут смысл? Зачем эти все страдания?

Зачем из 100 000 семейств именно одно гибнет и обгарает в пожаре и переносит страшные мучения. Другая случайность, прихоть тирана или борьба политических партий, и зачем именно этот человек забрасывается в одиночное заключение и проводит469 в подлиннике: проводив там 20 лет в страшных нравственных мучениях? Зачем этот, а не другой кондуктор попадает в крушении под кран паровика, и горячий пар выжигает ему внутренности? Зачем башибузуки нападают именно на эту беззащитную деревню и сдирают кожу с живых именно этих, а не других детей? Человек просто заражается или наследует от родителей болезнь470 в подлиннике: болезнью и проводит всю жизнь в страшных мучениях. Зачем из 100 солдат один остается на поле сражения с оторванными членами и без помощи умирает в страшных страданиях. Люди голодают целыми селами, болеют, пухнут и умирают в страшных страданиях.> Зачем, наконец, неизбежные страдания холода, голода и борьбы с ними, зачем страдания деторождения? Какой смысл страданий? Зачем оно? С недоумением, почти с негодованием спрашивают люди. Что это значит? спрашивают люди, точно, как будто страдания, которым они подвергаются, представляется им чем то новым и неожиданным; точно они сами только что пришли из рая, в котором люди никогда не испытывали никаких страданий, а не родились и выросли в том мире, в котором вся жизнь их и других людей, происходившая на их глазах, всегда и была подвержена всем этим страданиям, в том мире, в котором все те радости, которые они испытывали, покупались именно этими страданиями, что страдания эти, которые так возмущают их, так связаны с их жизнью, что не будь того, что производит эти страдания, не было бы и всего того, что составляет их благо жизни. Не было бы рождение, производящее страдания матерей, не было бы их самих. Не было бы ветра, производящего наводнение и тифоны, не было огня внутри земли, не было бы и жизни на её поверхности, ничего. Но мало того, люди не хотят видеть и того, что они сами даже производят те страдания, которые возмущают их. Не селись они в тесных городах, при которых по статистике известно, что сгорает известный % людей, не было бы страданий сгорающих людей. Не враждуй они между собой, не было бы политических партий, вследствии которых люди мучаются в тюрьмах. Не заводи они войны с её ужасами, не было бы тех страданий раненных и брошенных. Не старайся они как можно быстрее передвигаться и передвигать предметы с места на место, не было бы железных дорог с известным % несчастий. <Тоже с болезнями, тифами, голодом, замерзанием, почти со всеми страданиями людей, которые так страшно возмущают нас.> Человек попал под одну из этих случайностей, и мы возмущаемся, точно как будто с человеком случилось не то самое, что и должно случиться. Ведь мы знали, что по статистике столько % на каждый род несчастий, родов же несчастий ужасно много (я думаю столько же, сколько людей), и потому случается только то самое, что должно случиться, и возмущаться нечему.471 Несколько кусков текста помечены к перестановке.

НЕПОСТИЖИМОСТЬ СТРАДАНІЯ ДЛЯ ЛЮДЕЙ, ПРИЗНАЮЩИХ ЖИЗНЬ В СУЩЕСТВОВАНИИ ЛИЧНОСТИ, ЕСТЬ НОВОЕ И САМОЕ СИЛЬНОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО НЕСКОНЧАЕМОСТИ ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ.

Но положим, скажут люди, не разумеющие жизнь, что можно тем или другим способом, или уверив себя в нескончаемости жизни, или суетой и заботами жизни473 в подлиннике: жизнь скрыть от себя ужас смерти и жить, не боясь её, но страдания?

«Но хорошо, положим, что жизнь наша здесь есть постоянное, непрекращающееся увеличение разумной и любовной силы, начавшееся до этого существования и переходящее со смертью в другое невидимое нами, положим, что это так, какое же при таком понимании жизни имеют смысл страдания? Те бесцельные, бессмысленные страдания, которым подвергаются почему то одни люди и избавляются другие; и страдания такие, которые не могут быть ни для кого нужны и вместе с тем ужасные и жестокия? Не смотря ни на какие рассуждения они возмущают нашу душу и явно несомненно показывают нам бессмысленность нашей жизни». Зачем нужно, чтобы из сотен тысяч семей именно это одно жило именно в это время в том доме, в котором была труба с сажей и одна лестница и чтобы на глазах матери сгорели её дети и она сама перенесла бы те страшные мучения обжогов, в которых она умерла? Зачем надо именно этому солдату из тысячи попасть под ядро, оторвавшее ему обе ноги, и быть брошену на поле сражения и умирать в страшных мучениях? Зачем именно этому попасть в одиночное заключение и, забытому там, просидеть 20 лет? Зачем кондуктору попасть в крушении поезда под краны паровика, чтоб ему медленным огнем выжигало внутренности? Зачем надо земле провалиться именно под Лисабоном или Верным и заживо зарыть невинных людей? Зачем тифоны, наводнения, голод, чума, болезни, мучающие и губящия одних и обходящия других? Зачем наконец страдания холода, голода — нужды и борьбы против неё? Зачем муки деторождения? Зачем случайность страдания детей младендев?» спрашивали себя еще в самой глубокой древности и до сих пор не могут не спрашивать люди. И люди, не понимающие жизни, признающие жизнь только в существовании здесь от рождения и до смерти, никогда не могут получить никакого ответа на эти вопросы. A ответы на эти вопросы необходимы для жизни. Без этих ответов нельзя жить.

И не находя ответов на эти вопросы, люди не понимающие жизни говорят — жизнь не может быть нечто разумное, жизнь бессмысленна.

С глубочайшей древности еще люди себе ставили эти вопросы. Зачем общия людям страдания нужды и борьбы с нею, необходимость страданий труда (таким труд ручной представлялся в древности), зачем муки деторождения, зачем страдания детей и случайность страданий одних, а не других? И наша библейская мудрость отвечала, что страдания нужды и деторождения это наказание, искупление прежнего греха, a страдания детей и случайность страданий это наказание за грехи родителей. Если мы находим в страданиях человека, предающагося порокам и излишествам, тот смысл, что эти страдания как бы научают его тому воздержанию, которое нужно для его блага, если мы находим в страданиях злого человека, делающего зло другим, тоже предостережете в его ложной деятельности, как бы далеко мы не прослеживали ту связь, которая находится между причинами дурной жизни и следствием её, страданиями, в большинстве страданий, мучающих людей, мы не можем видеть этой связи, и страдания представляются нам прямо бессмысленной жестокой потехой какой то злой силы, мучающей на право и на лево того, кого вздумается.

Предположения о том, что есть справедливый Бог, награждающей и карающий, не разрешает противоречия, п потому ч что если Бог карает и награждает людей там за страдания здесь, то он делает это только п потому , ч что он справедливый. Если же он справедливый, то он не мог и подвергать людей незаслуженным страшным страданиям, как мы это видим на детях. То, что Бог взыскивает на детях грехи родителей, ничего не объясняет, если люди начинают жить здесь. Ребенок ни в чем не виноват, за что же с него сдирают с живого кожу? Бог, карающий и мучающий невинных есть Бог не только несправедливый, но злой и неразумный, т. е. нет Бога. Предположение же о том, что страдания суть следствие наших заблуждений, объясняет только очень малую долю страданий таких, связь которых с заблуждениями нам очевидна. Но и при этом объяснении оставляет главный вопрос без ответа. Хорошо, я страдаю от головной боли, от того, что я выпил вина, или я вернулся с разбитым лицом от того, что пошел драться на кулачки; тут есть вывод о том, что не надо пить и не надо драться, и страдания имеют объяснение. Но если я и пойму, что страдания мои от голода или от заключения в одиночной тюрьме или от пожара, или от раны на войне происходят от дурного устройства общежития людей, я вижу несомненно, что мои усилия переустроить не могут избавить меня от этих страданий, объяснение это оставляет в стороне главный и единственно важный для меня вопрос, почему это страдание должно было постигнуть именно меня и что мне делать, чтобы его не было.

Но есть еще другие и самые обычные роды страданий, при которых объяснения уже не только ничего не дают, но как будто даны только для того, чтобы посмеяться надо мной. Я изувечен в провалившемся Верном, п потому ч что таковы геологические законы, или я страдаю от сифилиса, п потому ч что мой отец был болен, a болезнь наследственна или п потому ч что в меня залетела такая то бактерия.

НЕОБЪЯСНИМЫЕ СВОИМИ ОШИБКАМИ И НИЧЕМ НЕОПРАВДЫВАЕМЫЕ СТРАДАНИЯ ЛЮДЕЙ СУТЬ НОВОЕ И САМОЕ СИЛЬНОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО НЕКОНЧАЕМОСТИ ЖИЗНИ.

«Но хорошо, положим, что жизнь истинная не есть жизнь личности, начинающаяся и кончающаяся здесь и что потому смерть не нарушает разумного смысла жизни, но страдания, испытываемые людьми в этой жизни, страдания бесцельные, случайные, ничем неоправдываемые страдания? Достаточно одних этих страданий для того, чтоб разрушить всякий разумный смысл, приписываемый жизни?» говорят люди, указывая на те ужасные, ничем необъяснимые страдания, которые со всех сторон окружают нас. Зачем земле надо провалиться именно под Лисабоном и Верным и зарыть живыми невинных людей — детей? Зачем одной матери из 1000 на своих глазах потерять всех детей и самой обгореть и умереть в страшных страданиях? Зачем все эти наследственные страдания и болезни? спрашивают себя люди и не находят разумного ответа.

И человек спрашивает и испытывает эти страдания и, глядя на страдания других, спрашивает себя, от чего и для чего эти страдания? Спрашивает себя о причине и цели этих страданий. И всегда человек не может не спрашивать себя об этом. Это первые вопросы, представляющиеся человеку. Обыкновенно думают, что разуму человеческому свойственно вообще отыскивать причины видимых ему явлений, что простая любознательность влечет человека к исследованию причин и следствий видимых явлений и что в числе этих явлений находятся и те, которые производят его страдания. Но это совершенно несправедливо: человеку не свойственно из простой любознательности отыскивать причины и следствия всех явлений мира: исследовать почему солнце встает и садится и что от этого бывает или почему у рыбы нет крыльев и что от этого происходит и т тому подобные явления, которых в мире бесчисленное количество. Человеку свойственно исследовать только свои страдания, от чего и для чего они? Только свои страдания и приводят человека к ислѣдованію исследованию всех других явлений мира. И с тех пор, как существует мир, человек не переставал и не перестает исследовать причину страданий и изыскивать средства избавления от них. В этих исследованиях и вытекающих из них деятельности и состояло и состоит все познание человека. С самого первого проблеска сознания человек и человечество, поражаемые страданиями, старается познать причину его, чтобы предотвратить это страдание, если оно не нужно для его блага и выучиться переносить его и уменьшить его, если он познает, что страдание это необходимо для его блага. Вся жизненная животная деятельность человека есть ничто иное как избавление себя от страданий, причина которых понята, и перенесение и облегчение страдания, цель которого постигнута. Вся личная жизнь человека от пробуждения и до сна, от рождения и до смерти наполнена именно этим.

Казалось бы человек до такой степени окружен со всех сторон страданиями своими и чужими, до такой степени его наслаждения связаны не только с чужими страданиями, но и с своими собственными, что пора бы человеку привыкнуть к страданию как к неизбежному условию жизни и не спрашивать себя, зачем страдание. Не удивляться страданию, как чему то неожиданному, чему то такому, чего не должно быть. Человек ведь никогда не спрашивает себя, зачем противоположное страданию, зачем наслаждение? Сколько бы не думал человек о неизбежности страдания, он никогда не может перестать смотреть на него как на то, чего не должно быть, всегда спрашивает себя зачем оно?

Человеку нужно знать, зачем страдания потому, что человек понимает и не может понимать иначе страдания как то, чего не должно быть, как то, что должно быть уничтожено, как то, что должно служить поводом для его деятельности, имеющее целью уничтожение его.

В самом деле, с тех пор, как сознает себя человек и все человечество, вся животная деятельность людей ведь состоит только в том, чтобы, находя причины страданий, избавляться от них.

Человек испытывает страдания голода и узнает причину страданий — отсутствие пищи, и вывод, делаемый им из этого, выражается в его деятельности, состоящей в работе для приготовления пищи.

Человек обдирает ноги по камням, и вывод состоит в деятельности приготовления обуви. Так это вообще, но в частности тоже происходит и в каждую минуту с каждым из нас. Я сел на гвоздь, мне больно, я отыскиваю причину, и следствие вытекает само собой. Я устраняю гвоздь или пересаживаюсь на другое место. Вся жизнь сложена из страдания475 В подлиннике: страданий и избавлений от него и, когда эти состояния имеют для нас ясную причину и последствием его является деятельность, устраняющая страдания, мы и не чувствуем их как страдания и не замечаем их.

Но испытываемые нами страдания усложняются: причины их и деятельность для устранения их выходят за пределы нашей личной и страдания представляются нам необъяснимыми. Но понятие наше о страданиях, почерпнутое нами из нашего личного опыта, остается то же. Страдания, причины которых мы не видим в своей жизни, остаются все тем же, чем то таким, чего не должно быть, что произошло от ошибки (заблуждения греха) и что должно быть исправлено. Как бы непонятна не была причина страдания, как бы невозможно ни было исправить ошибки, произведшие его, страдания мы все таки понимаем как то, что произошло от ошибки, за которую мы наказаны, и что должно быть исправлено и искуплено. Мы не можем476 Кусок текста, начиная со слов на стр. 631: «Человек испытывает страдания голода...» кончая: «... Мы не можем» вписан по копии № 359, так как в автографе листок утрачен. представить себе без этих условий страдания.

Кто-нибудь виноват и кто-нибудь должен искупить. И тут то для человека, понимающего свою жизнь как существование от рождения до смерти, бессмысленность страдания, когда я, не имея другой жизни как личную, могу быть причиной страданий вне моей жизни, и страданиями,477 В подлиннике: страданиям. своей личной жизнью должен выкупать ошибки прежних людей.

Для человека, понимающего свою жизнь, как существование, начинающееся здесь, нет и не может быть никакого объяснения страданий, того самого, что важнее всего в жизни человека. И как хорошо мы не умели бы разными рассуждениями устранять мысль о смерти, одних страданий, угрожающих и постигающих со всех сторон человека, совершенно достаточно, чтобы несомненно убедить его в бессмысленности, ничтожности и такой бедственности жизни, что гораздо лучше убить себя сразу каким нибудь легким и коротким способом, чем подвергаться всем тем разнообразным ужасам страданий, которые со всех сторон ждут человека. — Ведь если бы люди делали только те выводы, которые неизбежно следуют из их миросозерцания, человек, понимающий свою жизнь, как личное существование здесь, ни минуту бы не остался жить. Ведь ни один работник не пошел бы жить к хозяину, который уговором бы поставил то, что если ему вздумается, он позволит только некоторое время работнику жить спокойно, но, если вздумается, то будет жарить его и тех, кого он любит, живыми, или сдирать кожу, или вытягивать жилы и тоже делать со всеми теми, кого любит работник, делать то, что он на глазах нанимающагося делает уже со всеми своими работниками. Если бы люди действительно вполне понимали жизнь так, как они говорят, что ее понимают, ни один от одного страха страданий не остался бы жить ни одной минуты.

Да, ничто очевиднее страданий и неизбежного ужаса перед ними, не показывает людям невозможность понимать жизнь как существование только здесь и необходимость понимать ее как нечто, выходящее за пределы этой жизни.

Объяснение то, что есть Бог, награждающий там за страдания здесь, ничего не объясняет, потому что, если Бог награждает людей там за страдания здесь, то он делает это только потому, что он справедливый. Если же он справедливый, то он не мог и подвергать людей незаслуженным ужасным страданиям здесь. Если же Бог, как это говорится в Библии, взыскивает на детях грехи родителей, то это еще хуже. Ребенок ни в чем не виноват, за что же с него сдирают с живого кожу? Бог, карающий и мучающий невинных, есть Бог нетолько несправедливый, но злой и не разумный, т. е. нет Бога. Объяснение же, что люди прежде согрешили, и искупление всех этих грехов взял на себя Искупитель, и что потому страданий этих нет больше, только голословно отрицает то, что есть. И никакая вера в то, что нет тех страданий, которые есть, не уничтожит моего вопроса о том, зачем страдания.

Все эти объяснения ничего не объясняют: объясняет только одно: то, что тот грех, который сделан до моей земной жизни и страдания от которого я несу, сделан мною же и что всякий грех, который я сделаю в своей жизни, я же и понесу в страданиях следующих поколений.

Объяснение возможно одно в сознании своей жизни в жизни вне себя в жизни всего мира. В том то и дело, что человек не может жить один для себя одного, не может спастись один, что нет для человека одного его личного блага. В том то и дело, что заблуждения человека производят страдания человека; страдания человека суть последствие заблуждений человека. Человек же заблуждающийся и страдающий не есть один личный человек, я, Лев Николаевич, a человек — это все люди и теперь живущие и прежде жившие и те, которые будут жить — это сын человеческий, как называет это Евангелие. И жил и живет и может жить в нас только он, этот сын человеческий, тот, который не только связан, но есть одно со всеми людьми, который своим страданием выкупает и свои и чужие грехи, своим заблуждением, производит свои и чужие страдания и своим избавлением от заблуждения избавляет себя и других от страданий.

Любовь есть та положительная сила, которая соединяет людей в одно. Страдания это та же отрицательная сила, показывающая нам невозможность нашего отделения друг от друга. Для любви нет страдания; страдания чувствуются только тем, кто хочет разорвать связь, соединяющую людей. Это та цепь, боль от которой он чувствует, стараясь разорвать ее. Страдания чувствуются только тем, кто хочет разорвать эту цепь.

Страдаю я или другой человек. Что же это значит? Это значить то, что обозначилось заблуждение, грех, от которого еще не избавился я или другие люди, значит, что для меня обнаружилось то заблуждение, которое должно быть исправлено. Неужели мы бы хотели, чтобы заблуждения наши были бы скрыты от нас, чтобы мы гибли, не замечая этого?