НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОТДЕЛАННОЕ
И НЕОКОНЧЕННОЕ

74 Несколько раз в бытность свою в Москве я собирался побывать в Кремле во время Святой недели. Я давно знал, что на святой неделе в Москве собирается в Кремль народ и что там на площади около вечерен между соборами бывают разговоры о вере. Случившись на Святой в Москве, я решился никак не пропустить этого случая и посмотреть и послушать это любопытное сборище. Приехав в Москву, я остановился у своего товарища по Московскому Университету и сотоварища по професорству. Хотя мы были с ним професорами совершенно разных факультетов, я — русской словесности, он — физиологии и хотя мы с ним видались редко, мы поддерживали дружеския сношения письмами, и он просил меня, в мой приезд в Москву, остановиться у него.

Как и всегда бывает между75 прежде близкими людьми, которые долго не видались, мы почувствовали, при76 Зач: личных близких сношениях свидании после 4-х лет разлуки, что77 Зач: мы далеко разошлись духовно то различие взглядов, которое и всегда было между нами, за это время очень усилилось,78 Зач: и что не было предмета отвлеченного, в кот. что мы далеко разошлись по расходящимся линиям от точки пересечения, на которой мы встретились в университете. Почти каждый разговор, выходящий из области практической, тотчас же обнаруживал наше разобщение и приводил нас к несогласию и спорам. Картавцев всегда был матерьялистом и стал им еще более; я же, подчинившись во время моего студенчества и в особенности во время поездки за границу общим тогда матерьялистическим взглядам, все более и более от них освобождался и даже начинал испытывать озлобление против79 этих самых взглядов того, что так глубоко обмануло обманувших меня. Я не был матерьялистом, но и не мог бы сказать, чем я собственно был. Я не успел составить себе никаких определенных убеждений. Одно, чем я был очевидно в это время, это — врагом81 матерьялизма тех убеждений, в которых прошла моя молодость, и отрицателем их.

Разница наших с Картавцевым убеждений и частые споры не мешали хорошим отношениям.82 между нами

Картавцев знал, что я очень интересуюсь Кремлевскими прениями, и хотя считал это самым пустым, ничего незначущим явлением — вымирающим остатком грубейших предразсудков, сам мне напомнил о Кремлевских сборищах и предложил вместе, вместо после обеденной прогулки пойти в Кремль. Святая была в этом году поздняя — нигде не было следов снега, деревья уже были одеты, и было так тепло, что нам было жарко даже в летних пальто. —

— Вот как раз мы хорошо попали, — сказал мне Картавцев, когда мы, пройдя Соборы, вышли на площадь, — нынче довольно народа. И вот он, Пафнутий — бывший раскольничим архиреем, теперь обращающий раскольников. Вот и Хомяков. Для вас представление нынче в полном сборе.

Издалека видна была толпа человек в сорок в чуйках, сибирках и пальто, теснившаяся около крыльца и лестницы Архангельского собора. На лестнице, на верху каменных ступеней стоял худощавый белокурый худой монах и, лежа почти на каменных перилах, горячо83 Зач: док доказывал говорил что-то, обращая свою речь вниз. Это был отец Пафнутий. Рядом с ним и позади, как бы привелегированные84 Зач: слушатели лица, стояли три человека господ; один из них в цилиндре с замечательно строгим и значительным лицом. —

— Это Хомяков? — спросил я, указывая на него.

— Нет, это камергер Бунин, дурак большой, — отвечал Картавцев. — Хомяков внизу. Вон он.

И я увидал маленького человечка в поддевке с золотой, выпущенной цепочкой, черного с сединой, с низким лбом, тонкими чертами плоского лица и общим выражением умной лягавой собаки, сверх которого было еще выражение чего-то особенно ясного, веселого, тонкого и вместе с тем твердого. — Он стоял поодаль и прислушивался, очевидно легко нетолько понимая, но обсуживая все, что говорилось. Подле него стоял Москвич, господин очевидно гордившийся близостью своей с Хомяковым и только благодаря кротости Хомякова переносимый им.

Спорил с О. Пафнутьем человек в синей сибирке, белокурый, мрачный,85 угловатый широкий, прямой, не гибкий. И лицо, и платье его, и речь его были необыкновенно тверды86 Зач: чисты ясны и чисты. Речь шла, как я понял, о староверчестве. —

Я застал еще половину последнего возражения раскольника в сибирке.

.... — Потому что по тем книгам служили святые отцы. А без Святых отцов перемены делать в вере не положено. Отчего же собору не созвали? — сказал он и отвернулся.

О. Пафнутий. Собор созывали.

Расколъник. Местный, да и то не весь. И слушать не захотели.

О. Пафнутий. Да какая же важность в этих книгах? Если бы были опечатки. Ведь сам ты понимаешь типографское дело, как печатают книги.

Расколъник. Мы очень хорошо понимаем.

О. Пафнутий. Ну, так для каждой коректуры надо собор собирать?

Расколъник. Тут не опечатки, а все дело изменили. Что ж, коли так. Ваши книги Никоновцы теперь возьмут переменят все. Разве хорошо будет?

Другой расколъник. Да что ж, ихнии книги уже менять нечего. Они переводы поделали. Церкви прикрыли.

О. Пафнутий. В сторону не бросай. Не о церквах речь. А о книгах. Хорошо, книги. Ну, да разве в книгах вся сила? Не в книгах, а [в] Богослужении, в таинствах. А как же у вас совершаются таинства?

Расколъник. По старому закону, как у Святых Отцев.

О. Пафнутий. Вот то-то и нет. А я тебе скажу, как. Я был в Валахии и в Австрии. Совершаются тайны обманно. Литургия совершается без антиминса. Я был сам. К ним Дьякон беглый пришел, принес антиминс. А потом сознался на духу, что тряпочка с щепками, а не антиминс. —

Расколъник. Да, тебе говорить хорошо, когда ты к этому приставлен.

Раскольник нахмурился, отвернулся, запахнул халат и, оглянувшись, но избегая взглядов, пошел достойно и медленно из толпы. Другой, черный купец, занял его место и стал отвечать О. Пафнутию. Он доказывал, что это несправедливо, что если есть одна такая церковь, то большинство церквей правильны.

На это О. Пафнутий стал доказывать ему, что если и церкви правильны, то неправильно рукоположение. Хомяков вступил здесь в спор, уже обращаясь к О. Пафнутию, и блестяще опровергал его мнение в том, что церковь зиждется внешним устройством. Разговор был интересен, но было не то, чего я искал и ожидал — беседы народной. Я прислушивался и искал глазами первого купца раскольника в сибирке. В его речах было более всего того народного, чего я ждал найти. Купец этот отошел к...87 Многоточие в подлиннике. собору, и около него собралась кучка народа и шла беседа. Я пошел к этой кучке. Какой то маленькой человечек с прямыми волосами, уже старый, в пальто, запустив руки в карманы, говорил с купцом. Он говорила тихо и робко, как бы не уверенный в своих словах.

—88 Конечно Известное дело, — говорил купец, —89 дары духа святаго дары духа святаго — любовь.

Господин в пальто. Так я и полагаю, что вопрос тут не в книгах и не в отступлении от преданий, а в том, что чтобы 90 где; далее по ошибке не зачеркнуто: будет больше любви отказаться от царствующей церкви, признать ее диавольским порождением, или признать ее.91 и признать

Купец, с улыбкой уверенности, что он поймал его. Да как же ее признать, если она отступила?

Господин в пальто. Это будет судить Бог.

Купец. Ну, а Лютеране тоже?

Господин в пальто. Тоже. Потому что...

Господин в пальто, все более и более интересовавший и привлекавший меня по мере того, как он говорил, не мог продолжать, его перебил высокий офицер, недавно подошедший.

— А я думаю, — сказал офицер с торжествующей вперед улыбкой, входя в самую середину кучки и отыскивая достойного собеседника. Он взглянул на господина в пальто; но, очевидно, не сочтя его достойным, обратился к высокому купцу.

— А я думаю, что Богу некогда этими пустяками заниматься. Я считаю, что если человек будет работать, трудиться да никого не обижать, то он хоть ни во что не веруй, все будет хороший человек....

Купец запахнулся и, наморщив лоб, стал рассеянно смотреть за Москву реку на золотившияся купола церквей.

— Потому, что же мы здесь собираемся? О чем толкуем? — продолжал офицер. — Один говорит — так надо креститься, другой — эдак. Один говорит — по солнцу. Ведь это одно невежество и предразсудки. Хоть никак не крестись.

Купец не слушая медленно стал выходить из толпы; чуть заметное сокращение губ показывало презрение.

— Ведь вот он думает, что он знает, какие книги у начетчиков надо читать, он и слушать меня не хочет, — обратился офицер к господину в пальто, — когда я дело заговорил.

— To-есть, если я так понял ваши мысли, — робко взглядывая на офицера, сказал господин в пальто, — вы полагаете, что разговоры о вере ни к чему не ведут и что, если я так понял ваши мысли, нужны дела, а не вера.

— Ну, разумеется, — с презрением сказал офицер, обращаясь к Картавцеву, которого он, очевидно, счел более достойным беседы.92 Вот и — За веру старую держутся, а не понимают того, что все это одно невежество.

Благодаря представительной фигуре офицера и нашему приближению, толпа чуть стеснилась около нас.

— То-есть93 какже почему же94 невежество. Если нам не судить об этих предметах? Если есть предразсудки, ошибки, то из рассуждений наших они окажутся.95 Зач: И потом

Офицер. Праздное занятие.

— Извините. Вопрос, занимающий нас, самый не праздный. Мы, положим, хотим молиться Богу. И вот одна церковь, положим, тут православная, а тут староверческая — в какую мне идти?

— Ни в какую, — громко засмеявшись, сказал офицер. — Лучше заняться делом.

Господин в пальто. To-есть никакой религии не нужно?

Офицер. Пожалуй, что и не нужно.

— Положим, нам с вами не нужно, а кому нужно, тем, которые воспитаны так, что без церкви нельзя, какже быть?

Офицер. Надо так воспитывать, чтобы искоренять предразсудки, а не вселять их.

Господин в пальто. 96 Зач: Да что же коли с А может быть это не предразсудки?

Офицер. Значить, стриженый — бритый.

Господин в пальто. Я говорю: стриженый — бритый. Я, положим, говорю, что религия — дело, вы говорите — пустяки. Но я не один говорю, со мной вместе все люди говорят и говорили.

— А, пустое, одно невежество! — сказал офицер, очевидно не зная, что отвечать. И то, что он был разбить, было замечено всеми. Картавцев,97 Зач: который удивлен хоть и видел, что офицер плох, нашел нужным, однако, придти на помощь ему.

Картавцев. Господин офицер мог ответить вам, что на вашей стороне грубое человечество, а на его стороне наука.

Господин в пальто. Но массы.

Картавцев. Массами нельзя считать в этом вопросе. Черты резкой нельзя провести между верой и неверием.

Картавцев говорил, сначала боясь, что собеседник не поймет его, но по мере того, как он говорил, мы видели ясно, что Господин в пальто не только понимает, но умеет слушать и понимать. Он формулировал сам речь Картавцева, как бы резюмируя ее.

— Вы говорите, что98 вера есть в истории человечества происходить ход от веры99 грубой к безверию, и что ход этот состоит в уничтожении предразсудков посредством науки.