НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОТДЕЛАННОЕ
И НЕОКОНЧЕННОЕ.

Мне кажется, что во время моих занятий воспитаяием детей вообще, и в особенности русских крестьянских детей, мне пришли в голову некоторые мысли, не вошедшия еще в убеждение правителъств и обществ о значении158 педагогии. народнагообразованіявънаше время и оновыхъоснованіяхъ, которыядолжны быть положены для него. Эти-то мысли я постараюсь изложитьвъэтомъписаніи, вътойбезсознательнойсвязи, въкоторойонѣвыросли вомнѣ.

Я говорю, что мысли эти выросли во мне, потому что как сознание о новом значении народного образования, так и о новых приемах и основаниях, не пришло мне вследствии размышления и изучения, a вследствии самого факта, что, сознав для себя лично несостоятельность прежнего рода образования, почувствовав новое, зависящее от времени значение его, я принялся за народное образование и потом только определил себе те приемы и основания, которые оказались успешными. —

Мысль о определении и изложении159 этого сочинения этих начал пришла мне вследствии разговора с одним Немцем, который всередине моего рассказа о приемах, опытах и результатах моей школы прервал меня вопросом: имел ли я систему, теорию воспитания, прежде чем я приступил к делу. Я ответил ему, что единственная система, которую я имел, состояла в том, чтобы не иметь никакой системы. Немец принял меня за забавника, или пустомелю; но действительно вся система моя состоит в том, чтобы не иметь системы, и эта-то мысль, кажущаяся таким вычурным парадоксом, составляеть сущность всего последующего.

В самом деле, как и во многом другом, так и в деле воспитания, мы, Русские, находимся в исключительно счастливом положении. —

Ежели в моих мыслях о народном образовании найдется хотьмалая доля истины, которая войдет в сознание человечества и послужит основанием дальнейшему развитию новых время-сообразных идей образования, я, не увлекаясь самолюбием, знаю, что большей доле того, что я сделаю, я буду обязан не своей личности, но тому обществу, в котором я должен был действовать. —

Начиная учить детей в Русской деревне, я не мог, не бывши набитым дураком, принять в основании ни немецко-протестанскую немецко-протестантскую лютеровскую систему, ни классическую, ни езуитскую, ни новейшую теоретическую систему воспитания. воспитанию. Еще менее мог я серьезно принять за систему славянской курс букваря, часовника и псалтыря и связанные с этим курсом семинарские приемы. — Не русския теории были чужды, невозможны для русских учеников, несостоятельность их на мой взгляд была доказана для самих себя, самими иностранцами; русская же система была, на мой взгляд, также невозможна для меня, как бы обучение детей игре на инструменте, которого уже не существует. — На мне не лежало ни исторических школьных уз Европы, ни религиозных и философских авторитетов своего отечества. Без всякого искания новых путей, без противодействия или подчинения известным направлениям, без всякой зависимости от общества и правительства, я бессознательно и свободно должен был идти и пошел своим особенным путем, руководствуясь одним изучением потребности тех учеников, с которыми я имел дело.

«Тем легче мне было ошибаться!» Без сомнения. Я даже твердо убежден, что я непременно бы ошибся в основаниях, ежели бы из того пути, в который я был вовлечен условиями моего развития и моих учеников, я бы стал делать общий вывод о тех началах, на которых должна основываться вся наука образования; но я этого не стану делать. Я, напротив, попытаюсь доказать, что всякой частной прием в образовании верен относительно и что всякий общий вывод не может быть верен, потому уже, что он общий вывод.

Я попытаюсь доказать, как для каждого условия может быть отыскан наивернейший путь, и как все общие пути всегда должны быть неверны. Я постараюсь доказать, что стремление к общим выводам было величайшее зло, остановившее развитие науки воспитания, постараюсь показать, как вследствие того дело образования отстало от других сторон развития человечества и какое значение вследствии этой отсталости получило в наше время, и наконец представлю мои мысли о тех средствах исправления этого зла, которые мне кажутся возможными.

Я знаю, что в моих выводах много и много будет ошибок иневольной лжи, происходящих от недостатка знаний и ложной точки зрения, и потому, сколько возможно, буду стараться избегать построения теории, в которую бы были включены все возможные стороны предмета. Я начал было такого рода сочинение, в котором, постановливая аксиомы о человечестве, движении развития, о душе и т. п., я старался захватить все в свой круг суждения. Но опыт убедил меня, что как не льстивы для самолюбия такого рода категорическия сочинения, в которых мысли так общи, что охватывают все, и вместе с тем для каждого представляют особенную неясную идею, что такие сочинения, несмотря на внешнюю логичность, имеют менее убедительности и влияния, чем скромные представления хотя не всесторонних фактов, но таких, из которых сам читатель делает тот вывод, который побудил автора к выставлению этих фактов. — Вследствии этого я буду держаться преимущественно критических и исторических приемов,161 а не философских, одним словом тех самых, которые, по моему мнению, должны быть приняты и в деле образования. Кроме того очень часто я должен буду повторять вещи, давно, может быть, известные читателю, но которые, для связи моего изложения, мне необходимо будет поставлять на вид ему.