*VI.
ФИЛОССОФИЧЕСКІЯ ЗАМЕЧАНІЯ НА РЕЧИ Ж. Ж. РУССО.

РЕЧЬ І-ая.

Способствовало ли к очищению нравов восстановление наук и художеств? —

Известно, что Руссо доказывал вредное влияние наук на нравы. —

Первое возражение, которое я сделаю Руссо, будет состоять в вопросе — согласен ли он, что человек, пользующийся свободою, в состоянии сделать более добра и зла, чем человек, лишенной оной, и что люди вообще, разорвав связывающия их узы невежества, в состоянии сделать более добра и зла, чем люди, невежество которых ограничиваем их свободу? Я уверен, что всякой рассудительной человек согласится, что чем менее развиты способности человека, тем более ограниченна его свобода и на оборот. Следовательно, чтобы решить этот вопрос, надо сперва решить вопросы, которые при этом рассуждении сами собою представляются нашему рассудку. Имеет ли человек наклонности врожденные? И ежели он имеет оные, то равносильны ли наклонности к добру и злу или одна из них первенствует? — Ясно, что для того, чтобы решить прямо, из основных начал разума вопрос, заданный Руссо, надо решить сначала эти три вопроса.157 157 Которое из этих предположений справедливо, я постараюсь р ѣ шить в другом м ѣ ст ѣ. Ежели; же наклонности къ добру и злу равносильны въ душѣ человѣка, то чѣмъ менѣе будетъ свобода человѣка, тѣмъ менѣе будетъ его доброе и злое вліяніе и на оборотъ; слѣдовательно, ежели предположить это вѣрнымъ, науки и художества не могутъ произвести никакой разницы въ отношеніи между добромъ и зломъ. — Ежели начало добра первенствуетъ въ душѣ человѣка, то съ развитіемъ искуствъ и художествъ будетъ развиваться и начало добра и на оборотъ. Ежели же начало зла первенствуетъ въ душѣ человѣка, то только въ этомъ случаѣ мысль Руссо будетъ справедлива. И я увѣренъ, что со всѣмъ своимъ краснорѣчіемъ, со всѣмъ своимъ искуствомъ убѣждать великій гражданинъ Женевы не рѣшился бы доказывать так[ую] утопію, всю нелѣпость которой надѣюсь я доказать послѣ. — Здѣсь мнѣ приходитъ мысль о томъ, что всѣ филоссофскіе вопросы, надъ рѣшеніемъ которыхъ трудились столько и писалось столько книгъ (безполезныхъ), всѣ, говорю я, можно привести къ очень простымъ началамъ.... Насъ забавляютъ болѣе листочки дерева, чѣмъ корни; одна изъ главныхъ ошибокъ, дѣлаемыхъ большей частью думателей, есть та, что сознавъ свою неспособность для рѣшенія важныхъ вопросовъ изъ началъ разума, они хотятъ рѣшить филоссофскіе вопросы исторически, забывая то, что Исторія есть одна изъ самыхъ отсталыхъ наукъ и есть наука, потерявшая свое назначеніе. — Самые жаркіе партизаны ея не найдутъ никогда ей приличной цѣли. — Исторія есть наука побочная. — Это можно сказать, не доказывая. Ошибка состоитъ именно въ томъ, что ее изучаютъ, какъ науку самостоятельную; ее не изучаютъ для филоссофіи, для которой ея изученіе только и нужно, но ее изучаютъ для самой себя. — Поэтому Исторія не откроетъ намъ, какое и когда было отношеніе между науками и художествами и добрыми нравами, между добромъ и зломъ, религіею и гражданственностью, но она скажетъ намъ, и то невѣрно, откуда пришли Гунны, гдѣ они обитали и кто былъ основателемъ ихъ могущества и т. д.

Руссо, рассуждая о первоначальном влиянии наук и художеств, говорит: И люди начали чувствовать главную выгоду влияния муз, делавшего их более способными к общежитию, внушая им желание нравиться друг другу произведениями, достойными их взаимного одобрения. — Все, что мы делаем, то делаем единственно для себя; но когда мы находимся в обществе людей, то все, что мы ни делаем для себя, выгодно для нас только тогда, когда наши деяния нравятся другим или мы получаем их одобрение, следовательно, каждый человек, стремясь отдельно к своей индивидуальной пользе, способствовал к общежитию. И так как не все люди находили свою индивидуальную пользу в произведениях наук; и искусств, то и нельзя предположить, чтобы способность к общежитию проистекала из одних произведений наук и искусств. Тут же: Между тем, как правительство и законы заботятся о неприкосновенности и благосостоянии людей, науки и художества, не столь деспотическия, но более могущественные, можешь быть, покрывают гирляндами цветов железные цепи, которыми они обременены, и подавляют чувство свободы, заставляют их любить рабство и делают из нихь то, что называют образованные народы. —

Здесь мы найдем явное противоречие в словах самого писателя с мыслию, которую он защищает. Необходимость произвела единодержавие, а науки и художества упрочили оное. Из этих слов ясно, что сам автор согласен по крайней мере в том, что науки и художества поддерж поддержали единодержавие и ежели бы они не поддержали его, то оно бы рушилось и сколько бы рушилось с ним добродетелей! в сколько невольных пороков впало бы человечество! — Нельзя не сознаться, что науки имели и свое дурное влияние на нравы, нельзя тоже и не сознаться, что они избавили род человеческий от больших зол. — Далее Руссо говорить, что нравы были чище прежде, потому что, хотя природа человека не была лучше, но люди находили свою безопасность в легкости проникать друг друга, и эта выгода, цену которой мы чувствуем теперь, избавила их от большого числа пороков. Так как мне кажется, что я уже доказал, что скрытность, царствующая между нами, не происходить от влияния одних наук и искусств, то и не почитаю нужным опровергать этой совершенно верной мысли, отделенной от первой части рассуждения. —

Большая часть опонистов этой речи нападали на это рассуждение, говоря, что ежели бы зло было не скрытно, то оно было бы более прилипчиво. Я же скажу, что, правда, под покровом скрытности зло не прилипчиво, но и добро тоже; между тем как, ежели бы добро и зло действовали открыто, всякой согласится, что добро нашло бы больше подражателей. — Далее начинаются исторические доказательства.

Я у уж сказал свое мнение о доказательствах этого и возражения Gauthier и Короля Польского подтверждают мое мнение, «что История в настоящем значении слишком мало нам известна, чтобы, решая филоссофские вопросы, мы бы могли опираться на оную». — Они оба весьма основательно опровергают исторически историческия доказательства Руссо. —

Я укажу только те места, где автор явно себе противоречит. — В числе и одно из главных зол, которое принесли науки, есть расстройство военной дисциплины, изнеженность и воообще отсутствие всех военных качеств. Но для чего людям добродетельным воинския качества? спрошу; я. — Мне ответят: для защиты своего отечества. Но сама История, на которую та так твердо опирается автор, показывает, что народы защищались, когда науки и художества были известны, и что они завоевали завоевывали тогда, когда они не знали их. —

Полна доказательствами историческими, которые ничего не доказывают.

Обращаясь к ученым, он говорит: Отвечайте мне вы, которые внушили нам столько великих познаний: ежели бы вы нас ничему этому не научили, были ли [бы] мы менее многочисленны, хуже управляемы, менее опасны, менее цветущи или более порочны? —

Из этих слов видно, что автор благосостояние частных лиц и рода человеческого принимает тождественным; между тем как большею частью благосостояние частных лиц бывает в обратном отношении с благосостоянием Государства — Далее говорит автор о вредном влиянии роскоши. — С деньгами можно имет все, кроме граждан и хороших нравов. — (Мысль вполнѣ вѣрная и превосходно выраженная.) — Здѣсь я разсмотрю, что есть роскошь? Откуда она беретъ свое начало и какія ея слѣдствія? — Слово роскошь совершенно условно; когда всѣ люди ходили безъ одежды, первый, который надѣлъ шкуру какого нибудь звѣря, былъ человѣкъ роскошный, въ наше же время человѣкъ, который заставляетъ трудиться нѣсколько лѣтъ тысячи человѣкъ для своего спокойствія, почитается только исполняющимъ потребности жизни. —

Источник гордости есть удовлетворение потребностей. — Время увеличивало потребности. С увеличением потребностей увеличивалась трудность каждому человеку удовлетворять все свои потребности, с увеличением этой трудности явилась мысль о разделении трудов. — Одни занимались удовлетворением потребности более, другие — менее важной. — Это есть одна из причин неравенства людей. — Одни, которые занимались удовлетворением не главной потребности людей, стали чувствовать себя в зависимости от других, эта то зависимость, употребленная во зло, и произвела роскошь — роскошным называю я того человека, который пользуется большим благом, чем то, которое сам приносит обществу. — Следствие Следствием же роскоши ясно, что будут гордость сильных и зависть слабых, имянно те два порока, которые служат источниками большей части зол. — И так, ежели роскошь — одно из величайших зол, из этого однако не следует, чтобы науки породили ее; ибо одна только наука правления составляет одну из главных потребностей человека; ежели науки и художества, как говорит Руссо, поддерживают; власть, то они способствовали къ развитію роскоши, но не породили ея. —

Нельзя еще не заметить ошибки, которую делает автор, говоря о влиянии одного пола на другой. Он говорить, что преимущественное влияние [женщин] хорошо и что все зло, которое происходит от этого влияния, зависит только от неправильного воспитания женщин. — Хорошо для человека в обществе только то, что хорошо и в естественно естественном его состоянии. Но чем ближе видим мы человека к естественному быту, тем менее замечаем мы это пагубное влияние женщин, источник которого есть роскошь и праздность. — Природа по слабости способностей женщин поставила их в зависимость от мужчин в удовлетворении потребностей жизни, в исполнении своего назначения (рождения и воспитания детей), первые совершенно зависят от последних. — Неминуемым следствием роскоши была праздность, неминуемым следствием праздности были пороки, ибо вместе со всеми стремлениями души человека находится стремление к выражению во внешность всех этих побуждений. —