* 388.1894 г. Октября 21? Я. Я.

Написал вам два письма не письма — одно об дневнике. a другое — заявление о получении ваших писем,1 Письма от 19? октября и от 21 октября. теперь хочу поговорить по душе.

Со мной вот что случилось: стал я все отвлеченнее и отвлеченнее думать о вопросах жизни; о том, в чем она, к чему стремится, что такое любовь, и все больше и больше удалялся нетолько от понятия ветхозаьетного Бога творца, но и от понятия Отца, того разумного, благого начала всей жизни и меня и — дьявол уловил меня — мне стало приходить в голову, что можно — что особенно важно для единения с китайцами Конфуцианцами и Буддистами и нашими безбожниками, агностиками — совсем обойти это понятие. Думал я. что можно удовольствоваться одним понятием и признанием того Бога, к который есть во мне. не признавая Бога в самом себе, Того. к который вложил в меня частицу себя И — удивительное дело — мне вдруг стало становиться скучно, уныло, страшно. Я не знал. от чего это, но почувствовал, что вдруг страшно духовно упал. лишился всякой радости и энергии духовной. И тут только я догадался, что это произошло от того, что я ушел от Бога. И я стал думать — странно сказать — стал гадать, есть ли Бог пли нет Его. и как будто вновь нашел Его, и так мне радостно стало, и такая твердая уверенность стала в Нем и в том. что мне можно и должно общаться с Ним, и что Он слышит меня, и такая радость сделалась, что все эти последние дни я испытываю то чувство, что мне что-то очень хорошо, и я спрашиваю себя: от чего это мне так весело, и вспоминаю: да, Бог. есть Бог, и мне ни тревожиться, ни бояться нечего, а можно только радоваться.

Боюсь, что пройдет это чувство, притупится, но теперь очень радостно. Точно, как был на волоске от того, чтобы потерять, даже думал, что потерял самое дорогое существо, и не потерял его, а только узнал Его бесценную цену. Надеюсь, что если это и пройдет, пройдет самое восторженное чувство; но останется много вновь приобретенного. Может быть, это то, что некоторые называют живым Богом; если это — это, то я очень виноват перед ними, когда не соглашался с ними и оспаривал их.

Главное в этом чувстве — сознание полной обеапеченности, сознание того, что Он есть, Он благ, Он меня знает. и я весь окружен Им, от Него пришел. к Нему иду, составляю часть Его, детище Его: все. что кажется дурным. кажется таким только п потому . ч что я верю себе, а не Ему. и из жизни этой, в кот которой так легко делать Его волю. п потому ч что воля эта вместе и моя. я никуда не могу упасть, как только в Него, а в Нем полная радость и благо. —

Все, что я напишу, не выразить того, что я чувствовал.

Больно что-нибудь физически или нравственно. — умирает Лева,2 Лев Львович Толстой продолжал страдать от упадка сил и подавленного душевного состояния и лечиться у врачей (профессоров А. Я. Кожевникова и Г. А. Захарьина), которые находили положение его серьезным, погибает то, что я люблю, сам я ничего уже не могу сделать, страдания ждут меня; и вдруг вспомнишь: а Бог, и все станет хорошо и весело и ясно.

Русанову напишу.3 В письме от 3 ноября Толстой писал Русанову о том своем отношении к болезни, которое он высказывает и в комментируемом письме. См. т. 67.

Как все хорошо об Изюмченко.

Вы знаете, что Вера Толстая4 Вера Сергеевна Толстая (1865—1923), племянница Л. Н. Толстого. О ней см. письма 1901 г., т. 73. теперь в Воронеже у Денисенко, к который очень болен.5 Иван Васильевич Денисенко (1851—1916) — муж дочери М. Н. Толстой Елены Сергеевны, занимавший в 1894 году должность председателя Воронежского окружного суда, был в то время болен острой формой ревматизма. В связи с его болезнью Толстой написал ему письмо в октябре 1894 г. (см. т. 67). Жаль, что вы не застали ее там.

Журнал Генри Джорджа сейчас поищу.6 Генри Джордж (1889—1897) — американский социолог и публицист, взглядам которого о национализации земли: Толстой сочувствовал. Издавал газету «Standard», в которой проводил свои идеи.

Книжку «Penitent Soul» посылаю.7 Сведений об этой книге найти не удалось.

Пишу, разумеется, вам ж Гале вместе.

Почтительный и дружеский привет передайте Лизав Лизавете Ивановне.

Алекс Александра Андр Андреевна Толстая8 Александра Андреевна Толстая (1817—1904) — статс-дама, двоюродная тетка Толстого, с которой он в молодости был связан дружбой. О ней см. прим. к письму № 14, т. 85, и письма 1857 г., т. 59. очень слаба после болезни в Ментоне.

Ал Александру Петр Петровичу 9 Александр Петрович Иванов (1836—1912) — отставной артиллерийский поручик, страдавший алкоголизмом. С Толстым был знаком с 1878 г. и неоднократно пользовался его поддержкой, получая от него рукописи для переписки. и всем вашим сожителям от меня привет.

Л. Толстой.

У меня просят в сборник отрывок. Я перечел в ваших бумагах отрывок: «Историю улья».10 Статья Толстого «Две различные версии истории улья с лубочной крышкой», впервые напечатанная в России в книге «Посмертные художественные произведения Л. Н. Толстого», под ред. В. Г. Черткова, т. III, изд. А. Л. Толстой, М. 1912, стр. 182—185. За границей без цензурных выпусков впервые напечатана в издании «Посмертные художественные произведения Л. Н. Толстого», под ред. В. Г. Черткова, т. II, изд. «Свободное слово» В. и А. Чертковых, Berlin 1912, I. Ladyschnikow Verlag, стр. 161—168. Я может быть кончил бы его, а если нет, то так отдайте мне. Перепишите и пришлите мне его пожалуйста.

Полностью публикуется впервые. Почти полностью напечатано в сборнике «Мысли о Боге Льва Толстого», изд. «Свободное слово» A. Tchertkoîf, Purleigh 1900, стр. 13—15. На подлиннике рукой Черткова черными чернилами: «№ 384 Ясная Поляна 22 окт. 94».

Письмо написано 21 или 22 октября, как это видно из записи в Дневнике Толстого от 22 октября: «Вчера и нынче утром писал письма и всё очистил. Написал Чертк Черткову о своем душевном состоянии, о радости нахождения потерянного Бога и об особ особой силе сознания его. Боялся, что это описание моего чувства в письме и в дневнике ослабит его, но до сих пор нет. Всё продолжается это радостное сознание опоры».

Толстой отвечает на письмо Черткова от 14 октября, в котором Чертков писал: «Я живу теперь несколько бодрее и деятельнее. Перевел и отослал в Англию вашу статью о Мопассане. Вчера же окончил перевод вашей статьи о сочинении Бондарева и надеюсь сегодня ее проверить и отослать. Затем хочу взяться за вашу статью о Золя и Ал. Дюма и т. д. Компиляционную часть записки о Хилковых, как я вам писал, я уже докончил. Свое же заключение еще нет. Сейчас меня в этом задерживает болезнь, как сообщили моей матери, неизлечимая того, кого записка эта предназначена была убедить. При настоящем его состоянии ее ему не передадут; и по всей вероятности в скором времени разрешение вопроса о Хилковых будет зависеть от другого, причем мне можно и нужно будет в несколько ином тоне написать свое заключение. Поэтому пока жду. На этих днях я ездил в Воронеж к Изюмченко, который отбыл свой срок в дисциплинарном батальоне, переведен в гражданскую тюрьму и вызывал меня. Он совершенно благополучен: здоров, бодр, радостен. Его должны на этих днях перевести в Москву, а оттуда, весною или теперь же, неизвестно, — в Тобольскую губ. на 3 года на поселение. У него не было никакой своей одежды. (Мы доставили ему, что нужно было.) Лицо его просто замечательно радостнейшею почти постоянною улыбкою, привлекающею всех. Глаза искрятся жизнью. Он не просит никакого облегчения и, когда я справлялся при нем, возможно ли его взять его на поруки до отправки в Сибирь, он сказал мне, что предпочитает побыть в Московской тюрьме, чтобы испытать на себе, как там живется, несмотря на то, что при нем мне смотритель только что сказал, что заключенным там очень плохо. У него большая жажда чтения, и я рад, что мог ему дать хороших книг взамен случайных, попадавшихся к нему в руки. На вопрос мои, очень ли он грустит о смерти Дрожжина, он сказал, что ему почему-то трудно было думать о Дрожжине с грустью или жалостью, потому, вероятно, что он почти всегда и при всех обстоятельствах видел его радостным и довольным. — Видел в Воронеже Русанова. Он сильно оглох, так что приходится очень кричать; и глаз побаливает, вследствие чего он мало читает, и это тяжело для него. Жена его спрашивала, нельзя ли по крайней мере найти какое-нибудь занятие для его рук; но у него пальцы в параличе, и потому подходящее очень трудно найти. Он был при нас, гостях, по обыкновению бодр и весел; но я слышал, что ему бывает очень трудно именно от этого физического и душевного безделия. Если бы вы ему написали, то сделали бы хорошее дело — утешили бы и очень ободрили бы больного; а таких нам велено не забывать... Если помните название американского журнала, проводящего идею H. George’a, то сообщите мне, или пришлите номер: мне нужен адрес редакции для отсылки туда перевода вашего письма к Бондареву о системе Н. George’a, которое Батерсби не удается поместить в Англии. — Я так рад радостности для вас вашей теперешней работы и глубоко верю в ее высочайшее значение».