* № 1.

Поехал рыбак в море. Нашла буря на море, опрокинула лодку. И стал рыбак тонуть. Призывает Господь Ангела. Рыбак в море тонет, поди вынь душу из человека. Слетел Ангел на море, вынул душу из рыбака и пошло тело рыбам на съеденье, а душа к Богу. Принял Господь душу и посылает Ангела в село: жена того мужа одна в избе умирает, поди вынь из жены душу. Слетел ангел в село, влетел в избушку. Лежит жена на кровати, родила двойню, две девочки; жена мечется на кровати. Одну девочку ухватила к груди, другую столкнула на землю. Взял ангел девочку с полу и видит — у ней ножка висит переломлена. Поднял ангел девочку с полу,83 Слово: полу зачеркнуто, по ошибке. положил к груди и улетел на небо. Не вынул из родильницы душу. Влетел Ангел на небо и говорит Господь: что ж не вынул из родильницы душу. И сказал Ангел: не мог, Господи, вынуть из родильницы душу. Лежит одна и два младенца при ней. Один упал с кровати и ногу сломал. Не могла мать поднять, я положил его к груди. Погибнут без отца, матери ангельския душки. И сказал Господь: поди вынь из родильницы душу и узнай, чего людям знать нельзя, без чего людям жить нельзя и чем человеческая жизнь крепка.

Полетел ангел в село, влетел в избушку. Оба младенца у груди лежат, присосались, а мать затихла, лежит, только грудью носит. Подошел ангел к головам, вынул из родильницы душу, и остались младенцы на мертвом теле. И полетел ангел с душою на небо. Взмахнул крылами, поднялся высоко над селом, и вдруг крылья ослабли, повисли, отпали. Полетела душа одна к Богу, а Ангел упал на песок о край 84 В подлиннике слово: край по ошибке зачеркнуто. берега моря.

Жил на селе сапожник (чеботарь) с женою. Понес сапожник работу в город. Сдал работу, купил товару и идет по дороге. Смотрит сапожник — побочь дороги сидит на песке человек. Подивился сапожник. Под о шел ближе: видит человек весь нагой сидит, глядит на небо и плачет. Подивился сапожник: какой человек? Если пьяница — не похож, лицом чистый и белый. Если странний человек, разбойники обобрали — все бы не нагим его оставили; если бы из моря приплыл, быль бы мокрый. И раздумался сапожник: подойти расспросить или мимо пройти. Подойти распросить — задержишься, ночи захватишь да надо помощь подать. А помощь подать — я и сам не богат и старуха забранит, а мимо пройти — и скорее домой придешь и хлопотать за чужой бедой не будешь и с старухой спору не будет. И пошел сапожник дорогой, не хотел оглядываться. 10 шагов ступил, точно силом заворотил кто ему голову — оглянулся. Человек сидит, плачет и что то шепчет. И повернулось у сапожника сердце. Бросил товар на дороге и побежал к человеку. Эй, добрый человек, что сидишь, что горюешь. Люди людям век помогают. Надо к ночи в село, надо тело одеть и брюхо кормить.

Поглядел на сапожника нагой человек и тихо сказал: Бог наказал [1 неразобр.] сапожник и говорит: ну, горевать нечего. Надо исправляться как нибудь.

— Где же я чего возьму. Я ничего не знаю. Бог наказал. И опять заплакал человек. Подумал сапожник: голодный поле перейдет, а голый из печи не вылезет. Схватил с себя сапожник шапку, бросил на земь, распоясался, кинул кафтан на песок, сел на него, разулся, портки сдернул, перетянул рубаху через голову, вскочил босиком, надел кафтан на голое тело, подпоясал, а шапку, рубаху, портки, сапоги, подвертки собрал в охапку, швырнул к голому человеку. Взял человек одежу и стал кланяться. А сапожник повернулся и босиком выбежал на дорогу. Подхватил товар и пошел к дому.

И задумался сапожник: как вспомнит нагого человека, как он одежу взял и умильно взглянул на него, так у него весело на сердце станет; как подумает, как ему через село босиком без шапки пройти и как старухе показаться, так его оторопь возьмет.

Думай не думай, а ноги несут, и пришел сапожник к селу. Увидали его ребята, закричали: дядя Марей без шапки босиком идет. Услыхали бабы, увидали мужики. Аль загулял, дядя Марей. Зарок не сдержал. Шапку пропил, сапоги прогулял. Прохладно ходишь сапожник босиком. Сыграй песню. А то пропил много, а не весел идешь. Нечего делать Марею, притворился пьяным, стал руками махать, подпрыгивать. Что делать, братцы, загулял, мой грех! Захохотал народ, зацыкали ребята, собаки чуть голеняшки не обкусали, прибежал Марей ко двору. Увидала его старуха, так и ахнула: видит, что и рубахи новой и порток нет, начала его ругать, за ворот в избу впихнула. Где пропил? С кем гулял? Растащиха ты, бездомовник, уйду я от тебя.

* № 2. Архангел.

Жил у моря муж с женою. Поехал муж в море за рыбой. Нашла погода, взбугрилось море, подхватило лодку; и опрокинуло; ухватился муж за обшивку и ждет смерти. Призывает Господь Архангела. На море человек тонет, поди вынь из него душу. Спустился Ангел на море, видит, лодку валами швыряет, мужик за обшивку держится. Окостенели у мужика руки, оторвалась лодка, взмыла одна на волну, а мужик пошел ко дну. Спустился ангел, вынул из мужика душу и понес к Богу. Говорит Господь Ангелу: осталась у того мужа жена. Лети в город, вынь и из ней душу. Спустился Ангел в город, влетел к жене в дом. Видит — лежит на кровати жена, родила двойни.85 На другой строке написано и не зачеркнуто: двойню. Тяжко жене, огнем жжет ее, головой с стороны на сторону перекидывает, а младенцов к грудям прижимает. Младенцы плавают у грудей, чмокают, во рту грудей не удержат. Увидала жена ангела. Господи, батюшка, не вели из меня души брать. Родила я 2х девочек. Не дай ангельским душкам без матушки завянуть, не давал бы их мне. Дай мне сроку их вскормить возрастить. Тогда возьми мою душеньку. Не вынул ангел душу, полетел назад к Богу. Прилетел к Богу и говорит: родила та жена двойню. Лежит одна на кровати, голову с стороны на сторону переметывает, младенцов к грудям прижимает — младенцы по грудям плавают, сосков не удержат. И молит жена: Не бери ты, Господи, моей душеньки, не дай ты замлеть ангельским душкам. (Дай хоть вскормить, на ножки поставить, тогда возьми мою душеньку. Жаль мне стало сирот), как они проживут без отца матери прожить. Не мог из родильницы души вынуть. И сказал Бог. Без отца матери проживут, без божьей милости не проживут. Поди вынь из родильницы душу.

* № 3.

Призывает Господь Архангела и говорит ему: На море человек тонет, поди вынь из него душу. Спускается Ангел на море, видит — по морю лодку вверх килем волнами швыряет. За лодку ухватился человек, руками за киль держится, с белым светом прощается. Подняло лодку на вал, довело до гребня и с гребнем сорвалась лодка вниз. Хотел перехватиться, выпустил из одной руки киль, оторвалась и другая рука, и пошла на верх одна лодка, а человек пошел ко дну. Спустился Ангел, вынул из человека душу и понес к Богу, а тело всплыло вверху и пошло кланяться по валам за лодкой.

Принялъ Господь душу у Ангела и говоритъ: Въ городѣ того мужа жена скорбна лежитъ, вынь и изъ нея душу. Полетѣлъ ангелъ въ городъ въ жило и сталъ въ головахъ. Лежитъ жена на кровати, съ сторону на сторону мечется, у обѣихъ грудей по младенцу. Младенцы ползаютъ, не могутъ грудей ухватить, жалуются. И говоритъ жена. Господи милостивый, не бери ты мою грѣшную душу, не дай ты ангельскимъ душкамъ безъ матерняго молока замлѣть.

Не вынул ангел душу из родильницы, полетел назад к Богу.

Спустился Ангелъ, сталъ въ головахъ. Видитъ — жена поперекъ кровати лежитъ, голову запрокинула, ухватила одну дѣвочку, къ груди прижимаетъ, другая съ кровати свалилась. Вынулъ Ангелъ изъ родильницы душу, разошлись ея руки, выпала дѣвочка, на полъ свалилась и затихла жена, только младенцы какъ мышенята въ соломѣ шевелются. Поднялся Ангелъ съ душою къ небу. Чуетъ — нѣтъ силы летѣть. Душа одна полетѣла къ Богу. А у Ангела крылья отпали, и упалъ онъ на край моря.

Понес сапожник работу. Хотел рано домой быть да зашла погода. Зашел сапожник в кабак, пока выпил да переждал погоду, и обмерк на пути. Дорога шла возле моря. Идет он по лужам, пошатывается. Видит — на берегу что то чернеется, ни камень, ни куст и на нагого человека похоже. Зачем ночью человеку купаться. Подошел ближе сапожник — человек нагой сидит, на самом берегу от моря отсвечивает. Окликнул сапожник. Не ответил. Подошел вплоть сапожник: человек нагой сидит, закрыл глаза руками и плачет. Огляделся кругом сапожник — ни лодки ни одежи — ничего нет, сидит один человек как мать родила, и плачет. Что ж или у тебя ничего нет? Покачал головой молодец. О чем плачешь, молодец? Молчит. Что ж это как тебя Бог наказал. Закивал головой молодец и заплакал. Жаль стало сапожнику молодца. Запало ему в сердце. Ну, думает, сердись, не сердись старуха, а нагого одень, голодного накорми. Скинул сапожник шапку об землю, распоясал кафтан, долой [снял], сел на землю, размотал оборку, разулся, из порток ноги [1 неразобр.], рубаху через голову стащил, рукава выворотил. Вскочил босиком, надел кафтан, подпоясался. Собрал рубаху, портки, онучи, бахили, шапку поднял, подает молодцу.

Прикрой голое тело, добрый человек. Люди век людям помогают. Повернулся и пошел к городу. По городу народ еще ходит. Увидали сапожника — идет одно тулово одето, а голова и ноги раздеты. Аль загулял! Шапку и сапоги пропил! Пропил, братцы, мой грех. Подошел сапожник к дому и заробел. Как я старухе скажу. Добро бы пьяный был. Смелость бы была. А то загрызет она меня за рубаху, за портки, за шапку. Делать нечего, взялся за кольцо, погрохал. Слышит, старуха идет отпирать. Глядь — где ни взялся молодец в его рубахе и шапке подле него стоит. Поклонился: пусти ночевать. Чтож, заходи. Вышла старуха, отперла, видит [1 неразобр.] чей то чужой идет. Это чей? Дальний, ночевать попросился.

** № 4.

АРХАНГЕЛ.

Жил муж с женою на краю города подле моря. Собрался муж в море за рыбой. Осталась жена одна в доме. Нашла на море буря, залило водой лодку и стал мужик тонуть. Призывает Господь Бог Архангела: поди на море, человек тонет, вынь из него душу. С моря поди на край города, в избушке живет одна жена, вынь и из ней душу. Слетел Архангел на море, вынул из человека душу и пошла душа к Богу. Слетел Архангел в избушку, видит — лежит на кровати жена, родила двойню. Девочки по грудям плавают, а жена мечется, стонет: Господи Батюшка не меня пожалей — сирот моих. Дай мне вскормить, на ноги поставить не присылай по душу. Стал Архангел в головах, поглядел на младенцов, вышел и поднялся на небо к Богу. Вынул из мужа душу, прилетел к жене — два младенца по грудям плавают, сама стонет: не меня пожалей, Господи батюшка, а сироток моих — дай вскормить, на ноги поставить, а тогда возьми мою душу. Пожалел сироток, не мог вынуть из родильницы душу. И сказал Бог: Без отца матери проживут, не проживут без Божьей милости; поди, вынь из родильницы душу.

Полетел ангел назад в избушку. Стал в головах. Родильница слабей стала, младенцов руками ловит, не попадает и все Бога молит: не бери мою душу, пожалей сироток. Заплакал Архангел, а вынул из жены душу и пошла душа к Богу. Вышел Архангел из избушки, воздохнул и хотел подняться на небо. Не может лететь. Крылья отпали. И заплакал Архангел об своем грехе, что не послушался Бога.

Жил в городе старик с старухой. Старик сапоги шил. Услыхала старуха, что рыбак потонул на море, а рыбакова жена родила двойню, и говорит старику: жалко сироток. Пойду проведаю. Коли мы горьких забывать будем и нас Бог забудет. — Пошла старуха, а старик пошел проводить ее до избушки. Дошли они до моря. Старуха пошла в избу, а старик остался на улице. И слышит старик — за двором кто то плачет. Прислушался старик и пошел поглядеть. Зашел за двор, видит — стоит юноша нагой весь, прижался к забору, закрыл лицо руками и плачет. — Чей молодец, об чем плачешь.

Бог меня наказал — нельзя мне не плакать.

Полюбился старику юноша. Постоял он, посмотрел и говорит: Бог накажет, Бог и простит. Пойдем ко мне. Как сказал это старик, юноша упал на землю и залился. Отошел старичек за угол, снял кафтан, рубаху, портки, сел, разулся, чулки снял, и надел на голое тело кафтан, на голые ноги бахилку, а рубаху, портки и чулки сложил и принес к юноше и говорит: люди людям век помогают. Нагое тело прикрыть, а брюхо хлеба просит. Вот чем прикрыться, а пойди со мной, чем Бог наградил, с старухой поужинаем. Допреж накорми, напои, а после вестей попроси.

Поклонился низко юноша старичку, надел рубаху, портки, чулки, все как по нем кроено, и вышел со стариком на улицу.

Вышла и старуха из избушки, подивилась, какой такой молодец в мужниной рубахе и портках стоит, не посмела спросить и пошли все домой. И рассказала дорогой старушка, что померла рыбакова жена, а сироток вдовая кума себе в дети взяла.

Поужинали съ гостемъ и положили его спать. И стала старуха мужу выговаривать. Въ томъ, что чужаго человѣка въ домъ взялъ, въ томъ не смѣла, а за то выговаривала, что новую рубаху отдалъ, можно бы изъ старыхъ выбрать.

На утро спросил старик гостя, как звать. Михайло, говорит. Ну, говорит, Михайло, хочешь у меня жить, берись за работу. Умеешь точать. Будешь помогать — живи. Шить не шивал, а покажешь — работать буду. — Дал ему старик работу. Показывать много нет.... с разу все понимает.

И стал Михайло жить. Сменила ему старуха рубаху, из старых дала, одежу сделала. И живет Михайло, за все благодарит, всем доволен, всю неделю работает, что нужно, делает, лишних слов не говорит, воскресенье к обедни идет, а от обедни придет, сидит молчит.

Ни от него речей, ни игр, ни смеху. Жил так Михайло 10 лет и ни разу не ухмылил. На 10-й год сидит раз днем Михайло за работой у окна, а хозяин на лавке и видит хозяин, что Михайло привстал, развел руками, смотрит в окно и улыбается. — Посмотрел хозяин, видит — идет по улице вдова богатая и идут с ней две девочки одна в одну.

Подивился хозяин, ничего не сказал. Приходит в тот день барин сапоги заказывать. Ты, говорит, барин, мне такие сшей сапоги, чтобы год стояли, не рвались, не кривились. Я за ценой не стою, а проношу год твои сапоги, я тебе и напредь заказывать буду. Хозяин повернулся к Михайле и говорит: смотри Михайло хорошо сшей, а Михайло покачал головой, улыбнулся и ничего не сказал.

Подивился старик. Ушел барин, хозяин отрезал товар на барские сапоги и подает Михайле кроить. Смотрит, что Михайло не то делает: взял Михайло, сложил товар, взял нож и кроит не по сапожному. Смотрит, что будет. Выкроил Михайло босовики и стал в один конец шить. Подивился хозяин. На утро приходит молодец от барина, говорит: вам барин сапоги заказывал. — Заказал. — Так не нужно сапог, барыня прислала — барин помер, — босовики на смерть сшить. —

Встал Михайла, подает босовики. — И задумался старик и вечером стал с старухой советовать: какой такой не простой человек Михайло у нас живет. Живет 10 лет. Кроме хорошего от него ничего нет, а барина он смерть угадал. Человека этого надо ублаготворить. Мы люди старые, примем его заместо сына и добро ему все оставим. Старуха говорит: он того стоит. Доброе дело. Поглядел старик, а Михайло в углу сидит, улыбается. Подивился старик. На утро пошел старик с Михайлой к обедни. Дорогой и говорит старик: живешь ты у меня Михайла ни много ни мало 10 лет. Если ты от меня добра видел, то я от тебя больше того. Хочу я тебе в сыновья принять и все нажитое тебе оставить. Скажи мне, какого ты рода и племени. И сказал Михайло. Спасибо на твоих добрых речах, дедушка. И больше ничего не сказал ему. Пришли они в церковь, старик стал у паперти, а Михайло пошел на клирос. — Запели херувимскую и слышит старик — Михайлин голос запел. Только узнал его, а после уж и слышать не мог — такой голос пустил Михайло, что задрожала церковь, затряслись стены, народ весь окарачь упал.

Разошелся86 Переделано из: Раздвинулся. потолок у церкви и поднялся на крыльях Михайло Архангел и улетел на небо.

Заснул в эту ночь старик и привиделся ему Михайло в ангельском образе. Это ты, Михайло. Я Ангел, дедушка. Послал меня Бог по душу, я пожалел сирот, Богу не поверил. Бог сказал: без отца матери проживут, без Божьей милости не проживут, и я остался на земле. Ты взял меня и 10 лет я под наказаньем жил.

На 10 год сиротки выросли лучше, чем у матери, и на 10 год я увидал их и Бог простил меня. И я опять стал ангел. В тот день пришел барин на год за [1 неразобр.], а я видел, что ему умереть. В тот же день ты с старухой мне хотел именье оставить, а мне уже небо открылось. Не ропщи на Бога, не думай о другом дне и не полагай надежду на богатство. — В Боге живешь, в Боге умрешь.

* № 5.

Отнес раз сапожник работу по заказу. Сдал хозяину, получил деньги, взял еще работу — старые сапоги починить, и пошел домой. Идти было сапожнику <глухим местом верст десять. На половине дороги остановился сапожник, присел на камень, достал лепешку и хотел полудновать. Только собрался укусить, вдруг слышит — не далеко от дороги кто то вздыхает. Прислушался сапожник — точно вздыхает и стонет. Постонет, затихнет и опять завздыхает и застонет и заплачет. Засунул сапожник лепешку, поднялся и пошел по голосу. Только сошел к лощинке прочь с дороги, смотрит — человек задом к дороге, весь нагой и на спине под лопатками две кровавые раны. Сидит обнявши руками колена и плачет. Человек, видно, молодой, тело белое, чистое, голова опущена и по плечам лежат и наперед висят русые кудрявые волосы. Подивился сапожник и раздумался: что за человек? Или лихой или добрый человек. Если лихой человек — как бы меня не обидел. Он молодой, я старый. А если добрый человек, свяжешься с ним, надо его одеть. Не с себя же снять — ему отдать. Сам думает сапожник: лучше не подходить, а сам идет к человеку. Подошел вплоть, оглядел еще — нет ни на нем ни при нем никакой одежи. Подивился сапожник, подошел вплоть, ударил по плечу и говорит: здорово, милый человек. Что сидишь один в глухом месте. Дело к ночи, надо к жилью прибиваться. Перестал человек плакать, поднял голову и оглянулся на сапожника и говорит: Куда мне идти? К людям иди. А то что же сидишь плачешь. Сколько не плачь, нагое тело прикрыть и брюхо кормить надо. Слезами не поправишь. Видит сапожник — лицо светлое, глаза ясные. И говорит человек: как мне не плакать. Чем я был и чем стал. И спрашивает сапожник и говорит: Да ты кто и откуда и кто тебя обидел. И отвечает человек: и кто я и откуда я, нельзя мне сказать, а обидеть меня — никто не обидел, меня Бог наказал. Сказал и опять заплакал. И говорит сапожник: Бог наказал, Бог и простит. А кто ты ни будь, все равно тебе здесь ночью нагому быть нельзя, надо в село. А тело прикрыть надо. Век люди людям помогают. Скинул с себя сапожник кафтан, скинул сапоги новые, опорки надел и отдал кафтан и сапоги человеку. На, надевай. Голодный поле перейдет, а голый из печи не вылезет. Надевай да прибивайся к жилью, а мне домой надо. И пошел сапожник своей дорогой.

* № 6.

Жил в деревне у мужика сапожник. Летом в рабочую пору подсоблял он хозяину в поле, а остальное время чеботарил: старое чинил, подметки подметывал, латки накладывал, переда переставлял, а когда дадут товар, и новые шил по заказу. Своего товара не на что купить было что заработает, то и проест. Звали сапожника Семен, а прозывали больше Сёма, Сёмочка. Понадобилось раз Сёмочке перед осенним заговеньем верст за 10 сапоги снести, Вышел Семен после завтрака. Пока дошел — снес сапоги, пока получил деньги за работу, пообедал у мужика, пока зашел к другому, должок старый получил, да еще взял старые сапоги в починку, стал уж вечер. Идет, сам с собой думает, свои заработки считает, обдумывает, как бы как бы на зиму на новую шубу собрать. Другой раз и пошел бы работы взять — холодно. Старая уж вытерлась вся, да и бабе нельзя без ней — воды ли принести или рубахи постирать. И вслух сам с собой говорит: 2 р. 40 за сапоги получены, говорить, Егор рубль с четвертью тоже отдал, без малого четыре, у жены в укладке 3 с полтиной есть. Если Тихоныч отдаст — и шуба. Попрошу овчинника кума, он мне овчинку по 1 35 отдаст, больше 8 не пойдет. Восемь рублей, 8 четвертей, 8 гривен — 10 с чем то. Ну скажем 11. За шитье два рубля. За котик. Без малого 15 влезет. Все 7 рублей недохватки. Без шубы нельзя. Об шубе думает, а сам и без шубы согревается. Уж и смеркаться стало.

Пришлась по дороге лощинка с мосток за версту от дома. Только стал спускаться в лощинку Семен, глядь — направо моста на бугорке за кустом сидит что то белое. Сразу не рассмотрел Семен в сумерках. Человек не человек, скотина — тоже не скотина, а что то чудное. Сошел пониже Семен. Что за чудо! человек голый сидит один за кустом, точно прячется. Уж не лихой ли человек.87 На поле приписано: особо. Он молодой да разутый, мне от него не уйти, назад ли бежать или вперед идти, все равно догонит, а коли какой несчастный, тоже мне с ним возжаться нечего, что мне с ним делать. Не с себя же снять, да ему последний кафтан отдать Подумал, подумал Семен и пошел полевее от места на крутой всход, подальше от человека. Бог с ним совсем, и глядеть не буду на него, а если вскочит, тогда опорки скину да побегу, что Бог даст. Сошел Семен на ручей, перепрыгнул, хотел не глядеть, да не удержался, глянул, видит — сидит человек все также, человек видно молодой, тело чистое, белое, и сидит весь нагой, в комочек собрался, точно от стыда укрывается, сидит и дрожит, только глядит на Семена. Стал Семен подниматься, опять хотел не глядеть, опять оглянулся, видит — сидит человек, опустил голову и точно плачет. И повернулось у Семена сердце. Кубарем соскочил Семен с кручи, подошел к человеку. Кто тебя обидел? Кто ты, как сюда попал? И заговорил тихо человек. — Нельзя мне тебе сказать, добрый человек, кто я. Никто меня не обидел, меня Бог наказал. Сам говорит, а голос дрожит, точно плачет. Как услыхал Семен тихий голос, увидал лицо чистое, красивое [1 неразобр.] у него сердце. Швырнул Семен палку с сапогами на земь, распоясался, распахнул, скинул кафтан и подал человеку. На, надень, хоть как нибудь к жилью прибьешься. Стал было человек говорить что то, да Семен перебил его. Сапоги надень. А вот

Снял было Семен и картуз, да лысине холодно стало. Думает: у него волоса кудрявые, а у меня лысина во всю голову надел опять картуз. Оделся человек и низко поклонился и говорит. Спаси тебя Господь, добрый человек, за твое добро, только скажи ты мне одно: сейчас ты шел, говорил: как тебе надо деньги собрать, шубу сшить, а теперь ты вот не то что шубу шить, а последний кафтан отдал. Зачем ты так сделал?

И не знал Семен, что сказать.

— Будет толковать то. Зачем? Зачем? Коли сделал, так знаю, зачем. Вот тебе и сказ. Улыбнулся человек и еще раз поклонился Семену.

Повернулся Семен, пошел к дому. В рубахе ему холодно было и он в припрыжку вбежал в гору и зачастил по дороге.

Пришел Семен ко двору, уже огни зажгли. На улице никто не видал его без кафтана. Первая увидала хозяйка и так и ахнула на него, что он без кафтана. — Кафтан где?

Не пропил. Дай срок, скажу. Вот и деньги, вот и Аксютке и Мишке гостинцы. Достал деньги, отдал жене, баранки ребятам.

— Кафтан то где?

И рассказал Семен про голого человека. Покачала головой хозяйка, но ничего не сказала. — Поужинали и стали считать деньги. Посчитали, посчитали. Хоть на кафтан поддевку купить надо, да нашлись еще нужды и вышло, что шубы заводить нельзя. Только потушили огонь, загрохало кольцо калитки.

И так раздумался сапожник, что и прошел было Никольский поверток. Очнулся сапожник. Вишь, видно вам домой захотелось, смеется на свои ноги, говорит, — нет вы, ребята, еще в Никольское свезите. Надо забежать к Егору. А то чтò баба скажет, как придешь без денег, без шубы. Только даром день пропустил. Остановился сапожник и стал оглядываться, где на Никольский поверток пройти, глянул вправо. Что за чудо: на жневьи за межой что-то белеется. Межа крутая под гору и полынью поросла и не разберет сапожник, что такое за межой большое белеется. Камня здесь такого нет. Туда шел ничего не было. Зверь, так бело очень для зверя, птица, так велико что то. Скотина? Так не похоже. Похоже на человечью голову, на голые плечи. А человеку, да голому незачем в поле по осенним заморозкам быть. Думает себе сапожник: дай посмотрю поближе. Снял сапожник сапоги с палки, взял в левую руку, а палку взял в правую и пошел к меже, по мерзлым калмыжкам гремит каблуками и палкой постукивает, думает: коли зверь или птица — вскочит. Подошел уж близко — не вскакивает. Только вовсе за межу притаилось, не видать ничего. Заробел сапожник, взял поправее, чтобы не прямо на него идти, а вдоль межи посмотреть. Вышел на межу — точно, человек нагой курчавый сидит ужался за межой, дрожит, и видит сапожник, на спине у человека две раны. Остановился сапожник и задумался: доброму человеку, думает, не зачем тут быть; а должно в плохом деле попался — избили его да и бросили. Свяжешься с ним, беды наживешь. Если лихой человек, он меня задушить. Он здоровый молодой, а я старый и не уйдешь от него, а если его обидели, что ж мне то с ним связаться, не с себя же последнее снять, ему отдать. Надел сапожник вален(ки) на палку, на плечо и хотел прочь идти. Хочет прочь идти, а сам глядит на человека. Глядит и видит — поднимутся спина и плечи у человека и задрожат и станут спускаться — точно рыдает. И защемило у сапожника сердце.

II.

И пошел по меже прямо на человека. Нагой человек все также сидит в меже [2 неразобр.] обхватил руками колени и опустил голову. Стал Семен ближе подходить,88 Ошибочно не зачеркнуто: увидал человек видит — человек молодой безбородый, лицо чистое, красивое, руки и ноги не рабочия, только избит, напуган и измерз. Посинел весь и дрожит и ужал голову в плечи и глядит на Семена как птица подбитая.

Эй, милая голова, что ж сидеть, надо к жилью.

Задрожал человек еще пуще, и видит Семен — потекли у него из глаз слезы и не стал сапожник больше разговаривать.

* № 8.

Жил в деревне сапожник. Была у него жена и трое детей. Земли у сапожника не было и кормился он работой — головы приставлял, подметки подкидывал, латки накладывал и когда выходил заказ, и новые шил. Своего товару купить не на что было. Кормился сапожник день за день, что заработает, то и проест. Вышел сапожнику заказ — богатому мужику сапоги сшить из хозяйского товару. Сшил сапожник сапоги, отделал, завязал в узелок и обрезки товару туда же положил, надел суконный лучший кафтан и пошел к мужику. Мужик жил за 7 верст за рекою. Снес сапожник работу, сдал, получил деньги за прежнюю да за новую работу, да еще должок получил, да сапоги взял у мужика переда новые поставить, и пошел домой. Идет сапожник лесом, несет старые сапоги на палке за плечами, идет, сам с собой говорит: Четыре рубля шесть гривен получил, вот они в кошеле. Дома у старухи три с полтиной лежать. Если с Сидорова получу за головки — и все 10. Овчин больше 6 не пойдет на тулуп. Дядя Василий отдаст по 1 70 гривен. За работу заплачу 2 р. — и шуба. Тогда горя не буду знать. Мне ли выдти за работой, жена ли пойдет. А то бывало и взял бы работу, а выдти не в чем. И стал еще считать сапожник, что станет шубу сукном покрыть. Насчитал — еще надоть 5 р. прибавить. И захотелось сапожнику тулуп крытый собрать. Думает, приличнее мастеровому. Но считал, считалъ— на крытый не выходит. Ну, думает, не крытый, так нагольный, а все ж ныне зимой в новом тулупе пощеголяю. И не видал сапожник, как с своими мыслями прошел полдороги и дошел до колодца. У колодца бывало летом сапожник останавливался вздохнуть и напиться, и теперь хоть и осень была, не жарко было, по старой привычке остановился сапожник у колодца и вспомнил, что дали ему в деревне лепешек яшных. И думает: дай сяду, закушу. Присел сапожник, бросил [?] сапоги на земь, достал лепешки из за пазухи, только собрался укусить, — что такое? в лесу что то звучит. Прислушался сапожник — ни зверь, ни птица, а похоже — человек дышет. Послушал сапожник: точно, не далеко от колодца, за березками человек дышет. Встал сапожник, сунул назад лепешку и пошел искать. Только прошел березки, глядит — на полянке у лещинового куста сидит к нему задом человек весь нагой; сидит обхвативши руками нагие колена и заливается плачет. Человек, видно, молодой, нерабочий, курчавые русые волосы с рыжинкой, тело нежное, белое и на спине на лопатках две раны. И думает сапожник: что за человек, один среди лесу. Уж не лихой ли какой человек подманивает. Подойду, а он вскочит, задушить да оберет. Он молодой, легкий, да и разутый, а я старый, с ним не поправлюсь. Или, думает себе, если сам не лихой человек, так его лихие люди обобрали, да избили, что мне с ним с голым делать. Одеть мне его нечем, я сам чуть не голый. Какой ни есть человек, не ходить мне к нему лучше, а идти своей дорогой. Думает так сапожник и хочет назад идти, а сам стоит, глядит, что от человека этого будет. И видит сапожник, как человек воздохнет, воздохнет, задрожит и поднимутся плечи. И жалко сапожнику стало и закричал он громким голосом: Эй, молодец. Глянь ка сюда. Чей будешь? Дрогнул человек, оглянулся, и видит сапожник — человек молодой, лицо белое, чистое, красивое, сразу видно, что не лихой человек, а несчастный и сам боится. Что, милый человек. Али обидели тебя недобрые люди.

И заговорил человек и сказал: меня никто не обидел. Меня Бог наказал.

— А Бог наказал, Бог и простит. Какже ты сюда попал? Где твой дом, семья?

— Нет у меня ни семьи, ни дома. Я один остался.

— Отчего ж ты голый?

Нет у меня ничего, я весь тут.

Подошел сапожник. Говорит человек хорошо и голос тихий и [?] как плачет, а не сказывает, кто он и откуда.

Не хочешь сказывать, не говори, да сидеть то тебе тут нельзя. Дело к ночи, а ты нагой. Надо тело прикрыть, да брюхо питать.

Куда ж я пойду? —

И не стал думать сапожник, снял кафтан, подал человеку, сдернул сапоги с палки, кинул. Hà, одень, да прибивайся к жилью. А мой дом 3-й на левой руке, ставни крашены, кожаная петля у калитки. А звать меня Семен чеботарь. Коли лучше не найдешь, приходи ночевать. — И сам не знает с чего — возрадовалось сердце у сапожника, повернул он и пошел без кафтана и без сапог один по дороге.

* № 9.

Идет сапожник на легке в одной рубахе, все шагу прибавляет согревается и думает: Как вздумает он об том, как обрадовался человек, так заиграет в нем сердце, как вздумает о том, как теперь он домой без кафтана покажется и как разделается с мужиком за старые сапоги. Сапоги бы ничего, все разбиты, да голенищи новые, так заскребут у него кошки на сердце. Думай не думай, а ноги все вперед несут и дошел сапожник до дома. На улице никто не видал его, только кума высунулась в окно, подивилась, что Семен без кафтана идет. Подумает пропил. Пускай думает, нарочно пошатнулся Семен и дошел до дома. Погрохал кольцом. Вышла жена, отложила. Вошел Семен, не глядит на нее, вошел и сел на лавку.

— Чтож кафтан-то, или у Потапа оставил?

— Не оставил, а отдал.

— Кому отдал?

— Человеку отдал.

— Какому человеку?

— Голому человеку, вот какому человеку отдал. —

— Да будет смеяться то что ж ты пьяный что ль?

— Не смеюсь. По дороге шел, сапоги Сидоровы, сел у колодца, а тут человек, Бог его знает какой, нагой сидит, плачет. Я и отдал и сапоги отдал. Да будет толковать то, ты не вой! Отдал да все тут. Сидит голый, как есть избитый весь. Ну и отдал. Кафтан наживем, а голого одеть надо.

Фыркнула жена, понесла ругать Семена. — Да что же ты то милионщик что ли раздавать то, что у тебя одежи то что ли полна клеть? У тебя шубы то нет. Заработал видно много. И так по дням не емши сидят, а он увидал бродягу — отдал. Вишь благодетель выискался. Ты своих то одел бы сперва, а то ни шубы, ни одежи. Отдавальщик выискался. Пропил, не отдал. Не даром не хотела за тебя бродягу идти. Пойду утоплюсь с ребятами, пропивай последнее.

— Будет, баба, право будет, говорить Семен. Но баба не унималась. У людей и шубы, и кафтаны, и скотина, а у нас ничего, вместо работы последнее мотает.

— Будет, говорю. Не пропил. Я тебе сказал, сидит неизвестно какой человек, мерзнет, весь раздет. Я ему отдал. Буде, говорю; живы будем, наживем.

— Много ты нажил. А таких, как ты бродяг много. Всех не оденешь. Не хочу я с тобой жить, убегу. Злодей ты, разбойник, убил ты меня с детьми малыми. Завопила баба так, что народ сбежался. Сошлись соседи, опять рассказал все Семен, как дело было, подивился народ, разошелся. Замолчала и баба, а сердце не сошло, ребят бьет и кошку в дверь вышвырнула, выкинула мужу чашку на стол, налила квасу и хлеб бросила на стол. Поел Семен и лег на печку. Убрала баба горшки, поклала ребят, потушила свет и легла на лавке. —

Только легла, загрохало кольцо у калитки. Услыхала баба.

— Странный, пустите ночевать.

Замолчала баба, а муж с печи слушает: что будет, ничего не говорит.

— Семен? ты что ж молчишь. Пустить что ли?

— Да ты как знаешь. —

Накинула баба поддевку, пошла в сени. Слышит Семен — отворила, пустила, идет сама босиком, за ней кто-то в сапогах ступает. — И говорит баба:

— Что ж, грейся, ложись тут то. Огонь дуть не буду.

И слышит сапожник — отвечает бабе голос тихий, нежный:

— Спаси тебя Господь, тетушка, я тут лягу.

— Ужинать хочешь, а то хлеба.

— Не, спасибо, тетушка.

И показалось Семену, что голос этот он слыхал прежде.

— Так я и огня дуть не буду. Ложись тут, сказала баба. Слышит, улегся странник на лавке, а баба с коника снялась, к нему на печь лезет и легла подле него.

Лежал, лежал Семен, все не спится ему, все об том голом человеке думает и как вспомнит, взыграет сердце, а как вспомнит об кафтане да о голенищах, заскребет на сердце. Ворочается Семен, все думает и слышит, и жена тоже не спит, все ворочается. — И заговорила жена:

— Сёма.

— А?

— Ты с Спиридона то получил?

— Отдал.

— А Трифоновы заплатили?

— Он только с извозу приехал — отдал. Всех 6 с полтиной принес.

Вздохнула жена, как раз на тулуп бы было. Какже нам теперь без кафтана быть.

— Купить надо.

— Купить то, купить то. А мука то опять дошла, да кадушку не миновать новую. — Что ж ты и вправду нищему отдал?

— Да будет, Матрена.

— Да я не к тому. Ты только скажи, зачем ты отдал.

— Зачем отдал? А ты зачем странного человека пустила?

— Я знаю зачем, что же ему мерзнуть как собаке: От нас не убудет, живы будем.

— Ну и я знаю.

И только (сказал) это Семен, как зарница осветила избу, показалось Семену, что его самый человек в его кафтане на лавке навзничь лежит, глядит на него и улыбается. И не знает сам Семен, во сне ли ему это приснилось или на его темно опять стало, повернулся Семен и заснул.

На утро проснулся Семен, жена уж с ведрами на речку шла, дети спят, а на лавке один вчерашний странник, тот самый человек в его кафтане сидит, на него смотрит.

— Здорово, хозяин.

— Здорово, милая голова. Вот тебя куда Бог принес.

— Как ты велел, так я и пришел. Спаси тебя Господь.

— Ну чтож, милая голова, затевать будешь? Куда пойдешь, чем кормиться будешь? По миру ли пойдешь, али на работу?

— Куда мне идти. Я ничего не знаю.

— Работать можешь?

— Да я бы рад, добрый человек, за работу взяться, кабы меня люди наставили.

— Работы везде много.

— Да я ничего никогда не делал. А что покажешь, то делать буду.

Подивился Семен, покачал головой. Делать, говорит, ничего не умеет, а не похож на беспутного. Чудно что то. И говорит Семен:

— Только бы охота была. Всему люди учатся. Сапоги умеешь шить?

— Не шивал, а покажи, может, пойму.

Подумал Семен и говорит: Как тебя звать?

— Михайла.

— Ну ладно, Михайла, я кормить буду, живи, коли хочешь, работай, что прикажу.

Поклонился человек и спрашивает:

— Что велишь работать?

А вот нà дратву, сучи. Подал Семен Михайле дратвы, показал. Тотчас понял Михайла. Пришла с ведрами жена, видит — странник вчерашний в мужнином кафтане сидит работает, а хозяин за сапоги взялся. Поздоровавалась хозяйка, узнала свой кафтан и говорит мужу:

— Чтож это твой вчерашний человек?

— Он самый.

И стала его хозяйка спрашивать, кто он, откуда. Ничего не сказал ей Михайло, только сказал тоже, что вчера, что наказал его Бог и что нельзя ему ничего про себя сказать. Полюбила и хозяйка странника, не стала кафтаном попрекать, а только вынесла ему рубаху и портки дала одеть, а кафтан прибрала. И стал Михайла жить у Семена.

Прожил Михайла день и 2 и 3 й. Какую ни покажет ему работу Семен — все сразу поймет и с 3 го дни стал латки накладывать и точать не хуже Семена. А отработает, хозяйке помогает, дров нарубит, воды принесет. День деньской работает без разгибу, ест мало, и не слыхать, не видать его; говорит мало, все тихо и смирно. Ни на улицу ни к соседям не ходит, ни смеется, ни улыбается. Только работает да по ночам спит, вздыхает и Богу молится, так что и хозяйка им не нахвалится, только одно ей досадно, что не сказываете Михайло, кто он и откуда. И нет нет опять начнет она допытываться от него. А он ей все одно отвечает: не могу сказать, кто я и откуда и как сюда попал, придет время узнаете. —

День ко дню, неделя к неделе, вскружился год. Живет Михайла по старому и работа его в прок пошла. Прошла про Семеновы сапоги слава, как починит, не распорется, а новые сошьет, так износу нет. И стал у Семена достаток прибавляться.

Собрал себе Семен шубу крытую, стал сапоги из своего товара шить, а подумывал уж на весну коровку купить.

Сидят раз Семен с Михайлой работают. Подъехал к избе тарантас. Поглядели в окно — высаживает лакей из тарантаса барина. Барин толстый, дородный, красный, как говядина сырая, вошел в избу, чуть насилу в дверь пролез и чуть головой до потолка не достает. Шуба на барине дорогая, на толстом пальце кольцы как жар горят. Встали Семен с Михайлой, поклонились. Ребята со страха по углам забились. Барин оглядел всех сверху и заговорил, что стекла затряслись.

— Кто хозяин?

— Я, ваше степенство, говорит Семен

— Эй, Мишка, внеси сюда товар.

Вбежал лакей, внес узелок. Взял барин узел, швырнул на стол.

— Развяжи.

Развязал лакей.

— Ну слушай же ты, сапожник. Видишь ты, прошла про тебя слава, что ты хорошо сапоги шьешь. Хочу я тебя попытать. Сшей ты мне сапоги из этого товара, так, чтобы были сапоги, чтобы они мне год носились, не рвались, не кривились. Товара ты такого и не видывал. Товар выписной, петербургский 25 р. плачен. Ты понимай, что ты не мужику шьешь, не из выростка a мне шьешь из дорогого товара. Ты слушай да понимай. Я тебе наперед говорю, если можешь ты сшить сапоги, чтоб год носились, не кривились, не поролись — берись и режь товар, если же ты не можешь так сделать, и не берись и не режь товару. А если возьмешь, да распорятся они прежде году, я тебя сукина сыну туда затурю, куда ворон костей не носил. — А сошьешь так, чтобы год не кривились, не поролись, я тебе 10 р. заплачу и не за год полтинник на водку дам. Смотри же как возьмешь товар да резать станешь, вперед говори, берешься ли за то, чтобы год не рвались, не кривились. —

Говорит барин, как криком кричит, отдувается, глазами катает то на Семена, то на Михайлу. Заробел совсем Семен, товар щупает, на барина глядит и не знает, что сказать. Оглянулся он на Михайлу, а Михайла стоит опустив глаза и тихо улыбается и такая же на нем улыбка сладкая и тихая, как когда его в первую ночь зарницей осветило. Улыбнулся Михайла и кивнул головой хозяину: бери мол работу. Послушался Семен Михайлы взял работу у барина, взялся такие сапоги сшить, чтобы год не кривились, не поролись. Накричал барин, оставил товар, вылез из двора. Посадил его лакей в тарантас и загремел барин вдоль по слободе. —

И говорит Семен Михайле: <ну брат взялся ты за работу, как бы нам беды не нажить. Взял ты работу, ты сам и крои и точай. У тебя и глаза острее да и в руках то больше моего снаровки стало. Поклонился Михайла, ничего не сказал, взял товар дорогой, расстелил на столе, сложил вдвое, взял нож и начал кроить. Глядит Семен и дивится и оторопь его взяла. Что такое Михайла делает. Видит Семен, что Михайла вовсе не на сапоги кроит, а круглые вырезает. Хотел Семен поправить его, да думает себе, что ж мне мешать ему, еще хуже сделаю. Пускай как сам знает. Скроил Михайла пару, взял дратву да не два конца, а один и в один конец стал сшивать не по сапожному, а как босовики шьют. Подошел Семен, но не стал перечить и пошел со двора за своим делом. Пришел на вечер, смотрит у Михайлы из барского товара не сапоги, а два босовика сшиты. Увидал это Семен, так и ахнул. Как это, думает, Михайла год целый не ошибался ни в чем, а теперь погубил он меня. Как я теперь разделаюсь с барином. Пропали мы. Товару такого не найдешь. И подошел он к Михайле и говорит: ты что же наделал? Погубил ты меня.

Только начал он выговаривать Михайле, грох в кольцо со двора. Глянули в окно, верхом кто то приехал, лошадь привязывает.

Отперли, входит лакей от барина.

— Здорово.

— Здорово. Что надо?

— Да вот барыня прислала. Велела сказать, у вас барин, товар оставил, так вы сапоги не шейте, сапог не нужно, а босовики на мертвого барина нужны, нынче в вечерни помер барин.

Взял Михайла со стола босовики готовые, щелкнул друг об друга, подает лакею.

— Возьми, босовики готовы.

Прошелъ и еще годъ и два-три. Живетъ Михайла ужъ 6-й годъ у Семена. Сидятъ разъ оба у оконъ, работаютъ. Семенъ точаетъ, Михайла каблукъ набиваетъ, хозяйка въ печь чугуны ставитъ, а ребята по лавкамъ бѣгаютъ, въ окна заглядываютъ. — Подбѣжала дѣвчонка къ Михайлѣ, оперлась на него и глядитъ въ окно. Дядинька глянь ка какая купчиха съ дѣвочками идетъ, какія дѣвочки хорошія, нарядныя. Мамушка, купи мнѣ такую шубку, какія у дѣвочекъ. Михайла сидитъ работаетъ. Хоть и заститъ ему въ окнѣ дѣвочка, слова не говоритъ и не глядитъ въ окно, только свою работу помнитъ. A дѣвочка все лопочетъ, на дѣвочекъ какихъ то показываетъ. Кричитъ: мамушка хоть ты погляди — дѣвочки какія хорошія. Подошла Матрена къ окну, поглядѣла и говоритъ: A вѣдь это Иванчины сиротки, глянь ка Семенъ. И то онѣ. Мы думали пропадутъ совсѣмъ, безъ отца матери остались, а вонъ онѣ лучше насъ живутъ. Купчиха, говорятъ, ихъ въ дѣти взяла. Поглядѣлъ и Семенъ въ окно. И точно идетъ купчиха, за ручки двухъ дѣвочекъ ведетъ. Обѣ въ платочкахъ, въ шубкахъ [1 неразобр.] румяные, сытые, нарядные и обе в одно лицо. Посмотрел Семен и говорит, что же они одинакия: или двойни? Какже тогда отец помер:89 На поле заметка: Рассказ о смерти и о сиротах [?]. [?], мать родила двойню да и сама померла. А вот без отца без матери выходились. Да еще в счастье в какое попали. — Услыхал это Михайла, тоже оглянулся в окно, увидал девочек и вдруг опять, как ночью в первый [раз] и как тогда, когда барин сапоги заказывал рассиял весь Михайла и улыбнулся на девочек, встал с лавки, положил работу, снял фартук, поклонился хозяину с хозяйкой и говорит: спасет тебе Господь тебе Семен за твое добро мне и тебе тоже, Матрена, a мне идти надо. — Удивились хозяева.

— Что же ты, или совсем?

— Совсем, хозяинушка. Мне домой надо.

— Ну чтож, спаси тебя Господь, тебе меня благодарить не за что, отплатил ты мне много. Что ж так пойдешь, возьми кафтан, шапку, сапоги, рубахи возьми.

— Спасибо, ничего мне [не] нужно, один кафтан, тот дайте, что ты впервой отдал. Одел Михайла кафтан, поцеловался с хозяевами, с детьми и пошел из избы, а сам весь сияет, весь улыбается.

— Куда ж ты, Михайла? проводить мне тебя.

— Нельзя меня проводить.

— Ну хоть за деревню тебя выведу.

И пошел с ним Семен. Вышли за околицу, остановился Михайла и стал прощаться. И говорит Семен.

Спрашивать тебя я не стану, что ты за человек, одно перед прощанием скажи ты мне: что такое, ты у нас 6 лет жил, ни разу ты не смеялся, только 3 раза улыбнулся — один раз, когда мы с бабой на печи про кафтан говорили, другой, когда барин сапоги заказывал, чтобы год не рвались, не кривились, 3й нынче, когда две сиротки с купчихой пришли. Скажи мне, отчего так. И сказал Михайла.

— Хорошо, я скажу тебе, садись тут и слушай.

Сел Семен, а Михайла стоить перед ним и улыбается; постоял так и потом стал говорить. Слушай, Семен, и понимай.

* № 10.

— Знаешь ты, Семен, про Бога?

— Знаю, Михайла,

— Знаешь ты, Семен, что все во власти Бога?

— Знаю, Михайла.

— Знаешь ты, что такое Ангелы Божьи?

— Знаю, Михайла, это слуги Божьи.

— Ну слушай, Семен.

— Призывает раз Господь Ангела и говорить. Лети ты, Ангел, в такое-то село. У села лес. В лесу мужики дерева рубят; одно древо упало, мужика разбило. Поди, вынь из того мужика душу. Слетел ангел; ангел видит — мужик лежит, все нутро отбито; подумал, вынул из мужика душу и принес к Богу. Принял Господь душу и говорить ангелу: Лети в село, против церкви изба, в избе лежит жена того человека, больная, вынь из ней душу. Слетел ангел в село, вошел в избу. Лежит на кровати одна женщина, больна, родила двойню. Одна девочка упала с кровати, пищит, по полу ползает, другая у матери под боком чмокает, ловят грудь, а взять не могут. Не может [мать] собрать их. Увидала жена ангела, поняла, что Бог его по душу сослал и заплакала стала просить ангела: Ангел Божий, если ты по душу пришел, не бери ты мою душеньку, дай ты мне прежде вспоить вскормить младенцов, на ноги поставить. И тогда возьми мою душеньку.

Посмотрел ангел и не стал вынимать душу и поднял одну девочку с полу, приложил к груди, подал другую матери в руки и поднялся к Господу Богу на небо. Прилетел к Богу и говорить: Не мог я из родильницы души вынуть. Отца древом убило, мать родила двойню и молит не брать из ней души, говорит: не бери душу, дай вспоить вскормить, на ноги поставить, а тогда возьми мою душу. Не вынул я из родильницы душу. И сказал Господь:

Поди вынь из родильницы душу. И узнаешь, чего не дано знать людям, что дано знать всем людям и чем люди живы.

Полетел ангел назад в избушку; оба младенца привалились к грудям, придерживает их родильница, то на одного, то на другого посмотрит.

Заплакал ангел, а вынул из жены душу. Отпали младенцы от грудей и закричали. Осталось на кровати мертвое тело, и понес ангел душу к Богу. Поднялся ангел над селом, хотел лететь на небо, подхватил его ветер, повисли у него крылья, отвалились и упал ангел в лесу у дороги, а душа одна пошла к Богу.

Наказал Бог ангела за то, что он своим умом, а не по Божьи думал.

Сказалъ это Михайло и закрылъ лицо руками. Сталъ Семенъ понимать, кто Михайло, и нашелъ на него страхъ. Глядитъ на Михаилу, оторвать глазъ не можетъ и кажется ему, что Михайла стоитъ весь свѣтлый б[неразобр.] и стоит над ним огненный столп от головы и до неба. Открыл лицо Михайла, опять улыбнулся и заговорил тихим голосом, точно не из себя говорит, а с неба идет Михайлин голос.

— Слушай дальше, Семен. Остался тот ангел один в лесу и нагой. Не знал прежде90 Дальше по ошибке написано: не. Ангел ни холода, ни голода, а тут стал человеком. Проголодался, измерз и сидел так долго до вечера. Пришел вечер, сидит ангел и плачет и не знает, что делать. Вдруг слышит, идет человек по дороге, несет сапоги и сам с собой говорит: прислушался ангел и понял, что человек идет бедный, в трудах и заботах и говорит один с собой о том, как ему свое тело от стужи на зиму шубой прикрыть. Прислушался ангел и думает. Я пропадаю от стужи, а вот идет человек, только о том и думает, как себя с женой прикрыть. Все они люди тем заняты. Где ж мне себя одеть да прокормить. Поравнялся человек, увидал я лицо человеческое в первый раз после того, как стал человеком, и страшно мне стало это лицо. Измученное, заботливое и сердитое. Взглянул я, подумал, не будет мне помощи от них, и вздохнул тяжело. Вздохнул я громко и услыхал меня человек. Услыхал, подошел ко мне и стал говорить и все страшное лицо у него было. Ответил я ему, что умел, и вдруг увидал я, просиял на его лице свет. Снял он кафтан, чужие сапоги снял с палки и дал мне. А еще сказал мне, где его дом, и ушел от меня.

* № 11.

И как только отошел человек, так согрелся и утешился я не кафтаном его, а любовью. Надел его платье и ночью пришел [1 неразобр.] к его дому. И услыхал ангел под окном, что жена его бранила за то, что он дал сапоги бродяге. Заглянул ангел в окно и увидал страшное лицо женщины и сияние на лице человека. Долго они спорили, спорили и соседи, ангел все слушал и слышал, что все, что они говорили о том, зачем не надо было давать кафтана, было разумно, но человек не слушал их и не сдавался; он говорил свое, что он знал, что надо было дать. И сколько ни спорили, все сошлись с человеком. Потом они потушили свет, ангел постучался и жена пустила его [2 раза] и хотѣла накормить его. И тоже, когда мужъ спросилъ ея, зачѣмъ она сдѣлала это, она не съумѣла сказать, зачѣмъ, а только сказала, что знаетъ вѣрно, что надо пустить и накормить. — И ангелъ услыхалъ это, понялъ одно изъ того, что сказалъ ему Богъ: узнаешь, что одно дано знать вѣрно людямъ. Онъ понялъ, что одно дано вѣрно знать людямъ, что надо нагому съ себя послѣдній кафтанъ отдать.

И обрадовался ангел и улыбнулся. Но всего он не мог понять еще. И стал ангел жить у людей этих. Муж был сапожник, и ангел выучился шить сапоги и помогал хозяину.

Случилось через год, что пришел к хозяину барин заказывать сапоги и заказывал такие, чтоб год носились, не рвались, не кривились, и грозил за то, что не проносятся год, и обещал награду через год, если проносятся. Ангел слушал барина и смотрел на него и вдруг за плечами барина увидал смертного ангела. Никто не видал этого ангела, но ангел сапожника видел его и знал, что не зайдет еще солнце, как возьмется душа барина. И подумал ангел сапожника. Все думают знать люди, все припасают на год, а не могут знать, сапоги или босовики им нужны. — И вспомнил ангел то, что сказал ему Бог: узнаешь еще, чего не дано знать ни одному человеку. И понял ангел, что не дано знать ни одному человеку того, что ему для своего тела нужно. И улыбнулся ангел. Понял ангел и то, что дано знать человеку только то, что нужно другому и не дано знать человеку, сапоги или босовики нужно ему самому; всего не мог понять ангел.

И все жил ангел у сапожника и ждал, когда Бог откроет ему последнюю тайну и простит его. И жил он так еще 5 лет. И на 6м году увидал он из окна — идут по улице две девочки двойни с богатой купчихой. И услыхал ангел, что девочки эти обмерли в селе и взяла их богатая купчиха в дети, и люди завидуют счастью девочек.

Взглянул на них в окно ангел и узнал тех девочек, какие остались на груди мертвой матери.

И вспомнил ангел последнее слово Бога, чем люди живы. И понял он, что людям одно нужно — любовь и жалость в людях. Купчиха пожалела и полюбила девочек и выходила их. И теперь все понял ангел. Понял ангел, что людям не дано знать, что им для своего тела нужно — сапоги или босовики, а дано им знать, что им для души нужно, последний кафтан нагому отдать. И что живы люди не материною грудью, а любовью. Что только любовь людей и нужна людям и что это одно дано знать людям. И тем, что люди знают это и не знают того, что им нужно, тем только и жизнь в людях крепка.

И перестал говорить Михайло и спала с него одежда, один кафтан он взял на руки и стал он ужасен и светел и распустились у него за спиной крылья и сказал он Семену: Я ангел. И тронулся он носком о землю, взмахнул крыльями. Задрожала земля, заиграли трубы и упал ничком Семен. И когда очнулся, уж никого не было.

* № 12.

[Варианты к главе XII.]

Понял ангел, зачем скрыл Бог от людей то, что им для своей жизни нужно, а открыл им то, что каждому для Бога и для всех нужно. Бог дал жизнь людям и хочет, чтоб люди жили. Понял ангел, что если бы знал каждый, что ему нужно, то и жил бы каждый для себя, и нельзя бы было жить людям, а для того, чтобы можно было жить людям, надо было им знать то, что им всем нужно. И затем то скрыл от них Бог, что им для себя нужно, а открыл самого себя в сердцах их любовью.

Понял ангел, что людям кажется, что они заботой о себе живы; а заботой о себе не могут они быть живы, потому что не дано им знать, что им для себя нужно, и не дано ни человеку, ни ангелу знать, что для других нужно, а живы они только любовью.

Зналъ ангелъ, что Богъ не для того далъ жизнь міру, чтобы она погибла, а для того, чтобы люди были живы, и теперь онъ понялъ, чѣмъ люди живы. Понялъ ангелъ, что людямъ кажется только, что они живы заботой объ себѣ, а не могутъ они быть живы заботой о себѣ потому, что ни одна мать не знаетъ, чего ея дѣтищу нужно, ни одинъ человѣкъ не знаетъ, сапоги или босовики ему къ вечеру нужны, а что живы они только тѣмъ, что дѣлаютъ для нихъ добро другіе люди. А дѣлаютъ люди добро людямъ потому, что Богъ открылъ себя въ сердцахъ людей любовью. Понял ангел, что если бы открыто было каждому человеку то, что ему для своей жизни нужно, то жил бы каждый человек для себя и не давал бы жить другим. А Бог скрыл от человека, что каждому для себя нужно, а открыл любовь, то, что каждому для себя и для всех нужно, и ею то живы люди.

И понялъ ангелъ, что людямъ кажется только, что они заботой о себѣ живы, а что заботой о себѣ не могутъ они быть живы, потому что не знаетъ ни одна мать, чего для ея дѣтей нужно, не знаетъ ни одинъ человѣкъ, сапоги или босовики ему къ вечеру нужны. И понялъ ангелъ, зачѣмъ скрылъ это Богъ отъ людей. Понялъ ангелъ, что если бы дано было знать каждому человѣку, что ему нужно, то жилъ бы каждый для себя и не давалъ бы жить другимъ людямъ, но Богъ далъ жизнь всѣмъ людямъ и хочетъ, чтобы всѣ люди были живы. И затѣмъ скрылъ отъ людей то, что каждому для своей жизни нужно, а открылъ самаго себя въ душѣ каждаго человѣка любовью къ людямъ, и ею только живы люди. Понялъ ангелъ, что не заботой о себѣ люди живы, а одною любовью.

Не знает человек, чего ему нужно для жизни и чего другому нужно для жизни; одно знает человек, что для жизни нужна любовь. Не было бы любви, не было бы жизни. Все вы люди вспоены, вскормлены живой любовью так отдавайте любовь ту, которая дана вам. А тот, кто в любви, тот в Боге и Бог в нем.

Понял ангел, что остался он жив, когда пропадал нагой в поле, тем, что прохожий пожалел его, и живы остались младенцы тем, что чужая женщина пожалела и полюбила их, и жив всякий человек тем, что другие люди делают для них, понял

Узналъ ангелъ, что не могла знать мать того, что ея дѣтищу нужно, баринъ [не] могъ угадать, чего ему нужно, что не знаетъ ни одинъ человѣкъ, сапоги или босовики ему нужно, и91 В рукописи не зачеркнуто по ошибке: а остался жив ангел в поле тем, что прохожий пожалел его, и остались живы сироты тем, что чужая женщина пожалела и полюбила их, и что живы все люди только тем, что другие любят их.

И понял, что людям кажется только, что они заботой о себе живы, а не могут они ею быть живы, потому что не знает человек, чего ему нужно. А живы они Богом, потому что Бог знает, что всем людям нужно.

Понял ангел, что92 По ошибке повторено: показано людям. не показано ни людям ни ангелам для других добро делать, а показано людям для Бога добро делать. И что живы люди только любовью, а Бог есть любовь. И перестал говорить Михайло, и спала с него одежда, стал он нагой и светлый, и распустились у него за спиной крылья, и сказал он Семену: Я ангел. И упал перед ним Семен и поклонился ему. И тронулся он носком о землю, взмахнул крыльями, задрожала земля и обмертвел Семен. И когда очнулся, уж никого не было.

Понял ангел, что живет Бог в человеке и Бог этот любовь людей к людям. И что не заботой о самих себе живы люди, не отцом с матерью живы люди, а живы люди Богом. А Бог есть любовь.

Понял ангел, что не дано знать человеку, чего ему самому нужно, не дано ни человеку ни ангелу знать, чего другим нужно, а что заложена в сердце человека любовь, то, что ему и другим нужно и что живы люди любовью. А любовь есть Бог. И кто в любви, тот в Боге и Бог в нем. Понял он, что когда есть Бог в людях, есть в них любовь. А когда есть любовь, то есть в них все, что им и другим нужно. В ком есть в самих людях любовь, есть в них радость. А есть в них любовь, то всем будет все, что им нужно: и кафтан голому, и хлеб голодному, и молоко сиротам, и радость, и простор всем. И понял Я, что человеку не надо знать то, что ему для своего тела нужно, а дано знать, что для его души нужно. А для души одно нужно, свое отдавать другому, и что потому жизнь людей не тем крепка, что они себя обдумают, а тем, что они добро сами делают и от других получают. Я понял, что человеку нельзя знать, что ему сапоги или босовики [нужны?]93 В рукописи вырвано. а дано знать, что ему последний кафтан нагому отдать нужно, потому живы сироты не94 В рукописи по ошибке не зачеркнуто: тем материной грудью,95 В рукописи оторвано. а любовью в людях.

Зналъ Ангелъ, что Богъ далъ жизнь людямъ и хочетъ, чтобы они были живы. Теперь узналъ ангелъ, чѣмъ живы люди. Понялъ онъ, что людямъ кажется только, что они заботой о себѣ живы, а не заботой они живы, потому что не знаетъ мать, чего для ея сиротъ нужно, не знаетъ ни одинъ человѣкъ, что ему къ вечеру — сапоги или босовики нужны. Понялъ ангел, что живы люди тем, что есть Бог в них, а Бог в них — это любовь к людям. И понял ангел, зачем скрыл Бог от людей то, что каждому для себя нужно, а открыл то, что для Бога и для всех людей нужно. —

Понял ангел, что если б открыто было людям то, что каждому для своей жизни нужно, то не понимали бы люди того, что вложил Бог в сердца их любовь к людям, и жил бы каждый для себя, а не давал бы жить другим, но Бог скрыл от людей то, что каждому для себя нужно, а открыл любовь в сердцах людей, то, что для всех нужно; и любовью живы люди.

Теперь узналъ ангелъ, что не могла угадать мать, чего ея дѣтямъ для жизни нужно и что не дано ни одному человѣку знать, сапоги или босовики ему къ вечеру нужны; а что остался ангелъ живъ въ полѣ не тѣмъ, что онъ самъ себя обдумалъ, а тѣмъ, что былъ Богъ у прохожаго въ сердцѣ и прохожій пожалѣлъ его; что остались сироты живы не тѣмъ, что обдумала ихъ мать, а тѣмъ, что былъ Богъ въ сердцѣ чужой женщины и она полюбила сиротъ; что живъ всякій человѣкъ только потому, что есть Богъ въ сердцахъ людей и что они любятъ его.

И понял ангел, что людям кажется только, что они живы заботой об себе, а живы они только Богом. А Бог любит людей.