217.1882 г. Сентября 14. Москва.

Вторник, утро.

Только собирался писать тебе, что не получил еще от тебя ни одного письма, как принесли твоих два.1 От 11 и 12 сентября. — О планах наших ничего не пишу, п потому ч что не получил еще твоего ответа на мой проэкт. Я не изменяю; нечто ты придумаешь что-нибудь лучше. Илюша бессовестный, если он не покорен и мучает тебя,2 С. А. Толстая писала 12 сентября: «Илюше здесь в тысячу раз опаснее жить, чем в Москве, и ходить по снегу и морозу пять часов сряду бог знает как далеко гораздо хуже, чем ходить в гимназию. Учится он часа два в день, и того меньше» (ПСТ, стр. 197). но надеюсь, что, получив от тебя нагоняй, он образумился и сидит дома, готовясь. Если он окреп, и погода стала теплее (нынче у нас гораздо теплее), то пришли его в пятницу, а я приеду в понедельник. — Понимаю, как тебе неприятно быть врозь с нами, с Илюшей на руках, и не понимать ясно, в чем и от чего задержка. — Даже на месте трудно ясно определить в чем именно задержка — так много разных работ, что нельзя сразу понять. Задержка главная — это сохнущая штукатурка. Топить — топят, но не везде: трубы еще не совсем готовы. В зале и гостиной потолки и одна стена уже высохли — из серых стали белыми, и это быстро идет, и пойдет еще быстрее, когда вставят рамы и будут топить. Утверждение архитектора справедливо: 1-го октября можно будет въехать. Но задержки так вот бывает: нижния комнаты хотели отделать ко вторнику, а тут праздник, — будет готово в середу. А то рабочих меньше, чем обещали и т. п. Людей, мне кажется, я обдумал хорошо.3 В письме от 12 сентября 1882 г. С. А. Толстая спрашивала: «что именно не готово наверху, готовы ли те две комнаты из корридора и девичья и кухня? Ты как-то всегда забываешь людей» (там же). Подвал я теперь не начинаю, чтобы не отрывать народ; это и после можно сделать, тем более, что есть ледник, теперь и новый, и пустой. Остальные все сведения Лели верны.4 В своем письме от 14 сентября Л. Л. Толстой сделал описание дома, начав его так: «Дом принял форму очень хорошенькую, он цветом кремовый с зелеными ставнями, паркет с черными жилками, дядя Костя говорит, что всё это самый шик». Обои в угловой очень ярки, а в столовой правда, что темны; зато Танина и твоя — чудесны. Форточки я везде велел сделать, кроме Таниной комнаты. Там есть отдушник в раме медный, а стекла очень велики; если мало, можно после вставить. Рамы двойные все готовы, и вставлю в первый теплый день в оконченных комнатах.5 С. А. Толстая писала 12 сентября: «Пожалуйста не забудь две вещи: чтоб везде топили, чтоб везде были форточки и чтоб рамы зимние вставили». — Кухню я сомневался, было, штукатурить, но потом решил, п потому ч что с кухонной огромной печью она очень скоро высохнет.

Пожалуйста, не скучай, — все будет, как Бог велит, а судя по-мирскому, — дом будет удобный и жить будет лучше, чем в Волконском.

Я вчера утром попробовал заниматься, но холод помешал (к вечеру истопили и было тепло), и пошел в библиотеку, снес книги и взял книги, и читал.

Потом обедали очень весело. Дядя Костя приглашен был к столу. Потом почитал, пришел Сережа брат. И я их, особенно Костиньку (он очень отказывался), увлек к Васеньке.6 Василий Степанович Перфильев. Старые приятели верно последний раз собрались. Там было тихо, дружелюбно, но вышло меньше, чем я ожидал. Они остались ужинать, а я ушел домой. — Нынче теплей и праздник. Леля дома. Сейчас послал его с Сережей в трактир завтракать, а сам пишу письмо и жду архитектора. Обедали мы дома, Василий7 «Василий — дворник при вновь купленном доме. Симпатичный, милый и честный человек, проживший у нас много, много лет» (а. п. С. А.). готовит нам щи. Сергей ушел за ящиком и яблоками.

Я все это время в сонном, глуповатом и спокойном, немного меланхолическом состоянии. Никого не видаю, чему рад. —

Ну, прощай, душенька, целую тебя, Таню, Машу, малышей и Илью непокорного. Только бы он не заболел. А простудиться очень легко. Даже дядя Сережа это самое об нем подумал. —

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, слр. 173—175. Датируется на основании пометы Толстого «вторник», который падал на 14 сентября 1882 г.