** ВСЕМ РАВНО.

Ехали в коляске девочка и мальчик из одной деревни в другую. Девочке было пять лет, мальчику шесть. Они были не родные, а двоюродные, и их матери были родные сестры. Матери остались в гостях, a детей с няней послали Домой. Проезжая деревню, в коляске сломалось колесо, и кучер сказал, что дальше ехать нельзя, что нужно починить, и он скоро починит.

— Оно и кстати, — сказала няня, — мы так долго ехали, и у меня детки проголодались, напою их молоком с хлебом, благо с нами отпустили.

Дело было осенью, на дворе было холодно и пошел дождь. Няня с детьми вошла в первую попавшуюся избу. Изба была черная, топилась без трубы. В таких избах, когда их топят зимой, отворяют дверь, и дым идет в дверь до тех пор, пока печь совсем не истопится. Такая была эта изба: грязная, старая, в полу светились щели. В одном углу был образок и под образком лавки и стол и против него большая печка.

Дети прежде всего увидали в избе своих ровесников: босоногую девочку в одной грязной рубашонке и толстопузого мальчика, почти голого. Еще третий ребенок, годовалая девочка лежала на коннике и заливалась, плакала. Хозяйка утешала ее, но бросила, когда вошла няня с детьми, и стала прибирать для них место в переднем углу на лавках и отоле. Няня принесла из коляски мешок с блестящим замком; крестьянския дети дивились на этот замок и показывали его друг другу. Няня достала бутылку термос с теплым молоком и хлеб и чистую салфетку и разложила на стол:

— Ну, детки, идите, вы, чай, проголодались.

Но детки не шли. Соня, девочка, уставилась на полуголых крестьянских деток и, не отрывая от них глаз, смотрела то на того, то на другого. Она никогда не видывала таких грязных рубах и таких голых детей, и дивилась на них. А Петя смотрел то на нее, то на крестьянских детей и не знал, что нужно, смеяться или удивляться. Особенно пристально смотрела Соня на ту девочку на коннике, которая громко кричала.

— Отчего она кричит? — спросила она.

— Есть хочет, — сказала мать.

— Так дайте же ей.

— И дала бы, да нету.

— Ну, ну, идите же, — говорила няня, занятая раскладкой хлеба на столе. — Идите, идите, — сердито повторила няня.

Дети послушались её и подошли. Няня налила им молоко в стаканчики и подала с ломтем хлеба, но Соня не стала есть, отодвинула от себя стакан. То же, посмотрев на нее, сделал и Петя.

— Разве это правда? — сказала Соня, указывая на женщину.

— Что правда? — спросила няня.

— Что у неё молока нет, — сказала Соня.

— Кто ее знает, не наше это с вами дело, а вы кушайте.

— Не стану, — сказала Соня.

— Не стану и я, — сказал Петя.

— Ей отдай, — сказала Соня, не спуская глаз с девочки.

— Ну, будет вам пустое говорить, — сказала няня, — кушайте, а то простынет.

— Не буду кушать, не буду, — вдруг закричала Соня, — и дома не буду, если ей не дашь.

— Кушайте вы сначала, а останется — и ей дам.

— Не стану, пока ей не дашь.

— И я тоже, и я тоже, — повторил Петя. Ни за что не буду.

— Пустое это вы затеяли и пустое говорите, — сказала няня, — разве можно всех уравнять? Кому Бог дал, вам, вашему папаше Бог дал.

— Отчего Он им не дал? — сказала Соня.

— Не нам это судить, так Богу угодно, — сказала няня, и отлила в чашку молока и подала бабе, чтобы она дала ребенку. Ребенок стал пить и затих, но дети не угомонились, и Соня всё не хотела ни пить, ни есть.

— Богу угодно, — повторила она. — Зачем же Ему так угодно? Злой Бог, гадкий Бог, не буду за это Ему никогда молиться.

— И нехорошо вы говорите, — качая головой, сказала няня, — так нехорошо, вот я папаше скажу.

— И скажи, — сказала Соня, — я теперь решила, всё решила, не нужно и не нужно.

— Чего не нужно? — спросила няня.

— А того, чтобы у одних было много, а у других ничего.

— А может-быть, он нарочно, — сказал Петя.

— Нет, злой, злой. Не буду ни пить ни есть. Злой Бог. Не люблю его.

Вдруг с печи заговорил хриплый голос и закашлялся:

— Эх, ребятки, ребятки, хорошие вы ребятки, да неладно говорите.

И опять закашлялся. Дети уставились на печку и увидали, что с неё свешивалась сморщенная, в седых волосах, голова, и, покачиваясь, говорила:

— Бог не злой, ребята, Бог добрый, ребята, Он, ребята, всех любит. А что одни колачи едят, а у других хлеба нет, это не Он установил, а люди сделали, а потому сделали, что Его-то забыли. — И опять закашлялся. — Забыли, оттого так и сделали. Забыли, что одни живут, a другие маются, а жили бы по-Божьи, у всех бы всего было.

— А как же сделать, чтобы у всех всего было? — спросила Соня.

— Как сделать? — прошамкал старик. — Сделать, как Бог велить. А Бог велить пополам делить.

— Как, как? — спросил Петя.

— Бог велить пополам делить.

— Велить, пополам делить, — повторил Петя. — Вырасту большой, так и сделаю.

— И я сделаю, — подтвердила Соня.

— Я прежде тебя сказал, что сделаю, — сказал Петя, — так сделаю, чтобы никого бедных не было.

— Ну, будет, будет пустое болтать, — сказала няня, — кушайте последнее молоко.

— Не будем, не будем и не будем, — в один голос заговорили дети, — а вырастем большие, непременно сделаем.

— Ну, молодцы, детки, — сказал старик и улыбнулся так, что только два нижние зуба были видны, — уж мне не видать, как сделаете. Хорошо задумали, помогай Бог.

— Что хотят, пусть с нами делают, — сказала Соня, — а мы сделаем.

— Сделаем, — подтвердил Петя.

— Вот и ладно, ладно, — проговорил старик и засмеялся и закашлялся. — Видно, уже я оттелева на вас полюбуюсь, — проговорил он, когда кашель угомонился, — смотрите же, не забывайте.

— Не забудем, — сказали дети.

— То-то. Чтоб верно было.

Кучер пришел сказать, что колесо сладили, и дети уехали.

А что будет дальше, мы все увидим.

28 Авг. 10 г. Кочеты.